Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

Решительно, я не ошибался. Она в высшей степени страшна, эта диктатура клеветы, страшна, потому что брошенное на ветер семя находит благоприятную почву, принимается и произрастает.

Я только что говорил вам о Южной Америке, сударь. Я вынес оттуда замечательные слова, проникнутые смертельной усталостью, глубокий смысл которых я сейчас постигаю лучше, чем когда-либо. Я представляю их на ваше суждение. «Те, кто служил великому делу революции, пахали море», – сказал умирая Боливар». Кайо искупал свою независимость, силу, высокий ум и замечания, часто язвительные.

Помимо своего участия в усилиях всей нации, Лион делал во время войны и свое собственное дело. Он создал 28 муниципальных госпиталей, центр помощи для 25 тысяч беженцев, бельевой склад для солдат, организацию помощи для французских пленных, которая снабжала тридцать тысяч наших пленных и большое число пленных союзников. Особой заслугой моих сограждан является то, что они собрали более 20 миллионов франков, не прибегая к муниципальному бюджету.

Мы точно так же организовали снабжение города, не затрагивая коммунальных фондов. Когда в марте 1917 года я оставил министерство, мои коллеги по совету проголосовали за ассигнование значительных сумм для покупки продовольствия. Я предложил другой метод. Я создал совместно с представителями потребителей и торговцев расширенную комиссию, которая, собираясь каждую неделю, регулировала спрос и предложение. Группа лионских банкиров предоставила в наше распоряжение все необходимые средства. Такое сочетание административной власти с инициативой и компетенцией отдельных лиц дало наилучшие результаты. Мы покупали даже в колониях и за границей; мы даже организовали поезда для доставки свежей рыбы.

Мы действовали таким же образом и в вопросе отопления жилищ населения. Мы пустили в эксплуатацию заброшенные угольные шахты и карьеры бурого угля. Мы производили рубку леса, используя для доставки его населению электрический транспорт. Я с гордостью могу сказать, что благодаря такой организации во время войны 1914-1918 годов никто в Лионе не страдал от голода и холода. Мы не только не затронули коммунальный бюджет, но подобное руководство принесло нам прибыль, превысившую 2 миллиона. Эту сумму мы разделили на две части. Она позволила нам закончить для детей Лиона оборудование имения Сибень и субсидировать организацию рабочих производственных обществ; одно из них – «Будущее», организованное каменщиками, – стало благодаря превосходному ведению дела одним из наиболее мощных предприятий Лионского района.

Но в конце войны правительство г-на Клемансо относилось ко мне явно недоброжелательно, встречая при этом поддержку со стороны некоторых депутатов от Лиона. Я иногда в шутку говорил, что в тот период я был единственным спекулянтом, подвергавшимся преследованиям. Я предстал перед Государственным контролем. По правде говоря, я никогда не мог понять, как это управление частными капиталами может подлежать такой высокой юрисдикции. Но общественный деятель должен всегда охотно идти навстречу любой проверке своих действий. Я охотно подчинился этой недостойной процедуре. Впрочем, все лионские организации – от торговой палаты до биржи труда – открыто меня поддержали. Я подсчитал коробки сардин и мешки с сухими овощами, которые я роздал. Дело дошло до сената. Г-н Памс, министр внутренних дел, осмелился вполне серьезно заявить, что мои закупки риса в Испании были хитростью, чтобы сноситься с врагом. В то время сотрудничество с Германией не пользовалось благосклонностью правительства. Оно приводило не в министерство, а на виселицу. Один генеральный прокурор, г-н Луба, пострадал за отказ войти в игру готового на все префекта, направленную против моего управления. Меня допрашивали, проверяли, инспектировали, обо мне наводили справки. Государственный контроль вынес мне безоговорочное оправдание. Когда, свободный от всяких подозрений, я пошел поздороваться с докладчиком, к которому остерегался подходить во время следствия, он показал мне комнату, наполненную папками дел, что было вызвано моим процессом. Очень возможно, что следствие, наряженное против мэра, виновного в том, что он хотел защитить население своего города, избавило от опасности нескольких могущественных спекулянтов, какими всегда кишит навоз войны.

Нас очень беспокоила проблема, возникшая в связи с большим числом инвалидов войны. Нам казалось, что в этом плане нужно было добиться значительных сдвигов. Конечно, учреждение Дома инвалидов, которое относится примерно к 1670 году, свидетельствовало о благородных намерениях. До этого славными жертвами военного долга вовсе не интересовались. Долгое время солдат-инвалид, «костыльник», вынужден был нищенствовать. Франция XVI века была полна этими несчастными. Впервые помощь раненным на поле боя была организована в нашей армии, каждый полк сопровождал хирург. Им был метр Симон, который лечил раненого Блеза де Монлюк; им был наш великий Амбруаз Паре; на следующий день после осады Меца он помогал монсеньеру де Гиз эвакуировать раненых. Но после того, как раненого, по выражению Паре, перевяжет хирург и исцелит бог, его снова предоставляли его горькой участи, и он был вынужден бродяжничать. Отец иезуит Дю Серсо, специалист по школьным трагедиям, разжалобил своих учеников судьбой бедняка, вынужденного похваляться тем, что он сделал для пользы государства, и говорить: «Сжальтесь над бедным калекой».

Гравюры Калло рисуют нам его тяжело опирающимся на пару костылей, одетым в грязные лохмотья, с подвешенной на боку сумой и таким жалким, несмотря на украшенную султаном фетровую шляпу, с помощью которой он напрасно пытается сохранить воинственный вид. Некоторых подбирали монастыри, где они жили как набожные светские лица, другие становились разбойниками.

Генрих IV и Людовик XIII начали собирать инвалидов войны в несколько приютов. Но узаконил их положение Лувуа[49]. Он предписал указом от декабря 1668 года произвести перепись всех аббатств и приорств королевства; те из них, которые имели более тысячи ливров дохода, он обложил налогом, поступления от которого шли «на содержание дома для раненных и искалеченных на войне или состарившихся на службе солдат, дабы положить тем самым конец всяким злоупотреблениям». Лувуа постановил отчислять в пользу этого заведения при уплате чрезвычайных военных налогов 2 денье с ливра. В 1670 году инвалиды получили свое первое пристанище в Париже на улице Шерш-Миди. Четыре года спустя их перевели в прекрасный дворец, построенный для них Брюаном на равнине де Гренель. Наполеон щедро отпускал средства на содержание этого дома, где теперь покоится он сам. Но уже Вольтер, воздавая хвалу Дому инвалидов, указывал в своих «Наставлениях принцу королевской крови», что надо изменить это учреждение. Освобожденный от службы солдат «может еще, – писал он, – пахать или заниматься полезным ремеслом, он может дать родине детей».