Давид Бек - Раффи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остался лишь Сакул, они с Давидом Беком уединились и о чем-то долго говорили. Но какое же дело могло быть у первого государственного мужа Грузии к этому работорговцу?
V
Теперь настало время вкратце рассказать, как началась деятельность Давида Бека в Грузии.
Читатель помнит тот ужасный вечер, когда разыгралась буря и юный Давид покинул становище Фатали-хана, не забыл и то, что у него было рекомендательное письмо к армянскому князю Орбеляну, который должен был опекать юношу на чужбине. Но благим намерениям старого евнуха относительно Давида не суждено было исполниться по независящим от него обстоятельствам.
Приехав в Мцхет, юноша узнал, что князь Орбелян недавно скончался. Родственники пребывали еще в трауре. Давид предъявил им письмо старого Ахмеда, однако никто из родни покойного не мог понять, кто автор письма и какое значение следует придавать его просьбе. Встретив такой холодный прием, юноша не захотел стать обузой для незнакомой семьи, которую и без того постигло горе. Он подумал, что лучше жить своим трудом, никого не беспокоя, — сердце его было полно решимости, а кошелек туго набит золотом, полученным от Сюри.
Он отослал назад сопровождающих и написал старому Ахмеду, что хотя князя Орбеляна, на которого они рассчитывали, уже нет в живых, он чувствует в себе достаточно сил, чтобы подыскать себе занятие без покровителя и жить независимо и безбедно. Заканчивая письмо словами благодарности своему спасителю, Давид просил больше не тревожиться о нем, он в силах сам пробить себе дорогу в жизни.
Однако его самоуверенность не оправдала себя.
Чего мог добиться бедный юноша в чужой, незнакомой стороне, где рабство лишало возможности заработать на жизнь, где труд не имел никакой цены и где большинство народа даром работало на горсточку ленивых, расточительных, безалаберных дворян? Но и Давид не был подготовлен к какой-нибудь деятельности. Владей он ремеслом, которое из-за отсутствия ремесленников в этой стране могло бы найти применение, все было бы хорошо. Но выросший в деревне, он был типичным крестьянином, более или менее знакомым лишь с крестьянским трудом, совершенно презираемым в этой стране, где существовал бесплатный рабский труд.
Первое время он жил на привезенные с собой золотые, когда же деньги кончились, стал продавать одежду. Единственное, что он хранил, как святыню — это подаренную старым евнухом саблю, ее он решил оставить, если даже умрет с голоду.
Но долго так продолжаться не могло, надо было найти какое-нибудь занятие. Вначале он не унижался до грязной работы, потом примирился с ней, но и ее никто ему не предлагал. Жить с каждым днем становилось все труднее. Гордость не позволяла писать о своих невзгодах старику евнуху или Сюри. Но если бы даже захотел, как он мог известить их? Никакого сообщения с его родиной не существовало, надо было нанимать гонца, но на какие средства — он не имел ни гроша, да и кто бы взялся ради денег выбраться за пределы Грузии в такое тревожное время, когда дороги кишели разбойниками и ради одной луковицы убивали человека?
Жил он у армянина, розничного торговца. Опорожнив кошелек своего наивного гостя и забрав его одежду, тот не замедлил указать на дверь своего гостеприимного дома, сказав:
— Найди себе другое место, сынок, у меня большая семья, сам еле свожу концы с концами
Давид ушел, не сказав ни единого слова. В глубоком отчаянии покинул он Мцхет. На нем не было даже обуви. В незнакомом чужом краю встретил он единственного соотечественника, в котором надеялся найти сочувствие и поддержку, а тот ограбил его и выгнал вон.
Он одиноко бродил по горам, скрывая от людей свое отчаяние. Летнее утро было восхитительно прекрасным, но он не замечал вокруг ничего привлекательного. Птицы беззаботно щебетали, цветы весело улыбались, целуясь с первыми лучами солнца, но это еще больше угнетало его, наполняя сердце безграничной тоской: отчего все божьи создания веселятся, радуются, только он один не в силах наслаждаться жизнью?
Весь день он бродил в горах, сам не зная зачем. При виде человека он, как беглец, старался избежать встречи. Так прошло время до сумерек, стала сгущаться вечерняя синь. Пора было возвращаться в Мцхет — но к кому, в какую дверь постучаться? Единственный знакомый человек, его соплеменник, в котором он искал сочувствия, кому рассказал о своем несчастном прошлом, — выставил его за дверь. К кому же теперь обращаться? Ненависть грузин к каждому армянину была невыносима как смерть. Уже два дня он ничего не ел, и сейчас его больше всего мучил голод. Давид чувствовал ужасную слабость, силы постепенно иссякали. Он решил немного отдохнуть.
Ночной мрак окутал все вокруг. Давид оставил узкую тропинку, которая вела неведомо куда, и спустился в неглубокое ущелье. Он опустил свое усталое тело на траву. Здесь хорошо, никто не увидит его. Несколько минут он оставался недвижим, как труп, потом открыл глаза, чтобы понять, где находится. Но ничего не мог понять. Куда занесла его злая судьба? Он посмотрел на звездное небо. Этой ночью звезды были какие-то неспокойные, непрестанно перемещались и не стояли на месте. Что случилось? Он в замешательстве закрыл глаза. Потом снова открыл и увидел, что все небо кружится вокруг него, звезды движутся то вправо, то влево и, что самое удивительное, он и сам кружится вместе с ним. Что это такое? Неужели наступил конец света? Он снова опустил веки, чтобы ничего не видеть. Им овладел какой-то суеверный ужас, воображение разыгралось, Давид подумал, что находится в предсмертной агонии, что вот-вот появится ангел смерти и унесет его душу… Но почему он запаздывает? Давид с радостью бы встретился с ним. Ничего не может быть невыносимее его жизни. Долго он так промучился, не смея открыть глаз. Пытался заснуть, но сон не шел к нему. Ни смерти, ни сна — что это за наказание? Голод ли был тому причиной, или грусть и отчаяние ввергли его в такое состояние?
Открыл он глаза лишь наутро. Солнце уже стояло высоко над головой; горы, поля и ущелья были полны яркого безграничного света. Вместе с ночным мраком ушли и черные мысли. В сердце воцарилось глубокое спокойствие. Причины его он и сам не понимал. Новая ли жизнь, пробуждающаяся вокруг, или очарование прекрасного,
