Темная сестра - Грэм Джойс

Мэгги собралась с силами. Она обмакнула палец в воду и коснулась лба. Повторяя слова, которым научил ее Эш, она сделала приношения Гекате и попросила у нее защиты: «Я очистилась, и мое сердце наполнено радостью. Я принесла тебе благовония и духи. Я натерла себя мазью, чтобы сталь сильной».

Эш наблюдал за ней из-за пределов круга, очарованный. Дым воскурений тяжелым облаком повис над комнатой. В мерцании свечей волосы Мэгги напоминали отполированную медь, а ее кожа после ароматической ванны отливала бледно-розовым цветом. С полузакрытыми глазами она повторяла ритуальные посвящения, а на лбу у нее проступили капельки пота. Мэгги взяла банку с летательной мазью и начала втирать ее в запястья. Она также втерла ее в виски, в щиколотки, натерла шею и, наконец, ввела немного мази во влагалище.

— Подожди! — сказал Эш.

Он сбросил с себя спортивный костюм, разомкнул круг, вошел в него и снова закрыл его за собой. Он присел рядом с Мэгги, окунул руку в воду и дотронулся до лба точно так же, как до того Мэгги.

— Эш! Что ты делаешь?

— Куда бы ты ни шла, я иду с тобой.

Натирая летательной мазью свои щиколотки, запястья и горло, он повторял:

— Утоли тайные желания моего сердца.

— Не жульничать, — сказала Мэгги.

Она запустила руку в банку с мазью и размазала ее по его члену, а потом сунула указательный палец ему в анальное отверстие. Эш едва не задохнулся. Потом она смачно поцеловала его в губы и решительно улыбнулась.

— Теперь жди.

В течение десяти или пятнадцати минут они сидели в полной тишине, потом Мэгги начала ощущать легкое головокружение, а на лбу у нее проступил пот. Где-то в глубине носовых пазух она ощутила вкус, напомнивший ей о первом опыте. Снова жжение — в кишечнике, в горле и во влагалище, сухой жар, вызвавший у нее рвотный позыв. Но на этот раз жар явился ей в виде серебряного свечения, пробирающегося вверх по позвоночнику. Мэгги представила себе этот жар в образе серебряного меча с удлиняющимся острием, полностью ей подвластного: она могла менять его форму, лишать его ядовитых свойств, делать его полезным. Мерцающее лезвие света поднялось по ее хребту и вошло в самые хрупкие доли ее мозга. Внезапно Мэгги почувствовала дикий стук у себя внутри (он шел от сердца, должно быть, это сердце), а потом — стронциевая вспышка в мозгу, взрывные волны, вызвавшие полное оцепенение всего тела.

Тут ее голова раздулась, точно шар, и она стремительно взлетела вверх, а потом резко остановилась в двух дюймах от потолка и стен комнаты. Мэгги дотронулась до потолка, и ее пальцы прилипли к нему, точно резиновые присоски. Она поняла, что находится на потолке: не висит на нем, а вроде как лежит, невероятно раздувшись. Ее голова и руки стали такими огромными, что она даже комнату под собой не видела. Эш? А где же Эш? Прищурившись, она его разглядела — он тоже был на потолке вместе с ней. Он смотрел на нее сильно расширенными зрачками. Их тела достигли гигантских размеров и заслонили от них весь кабинет. Мэгги дотронулась до руки Эша, и тут же произошел взрыв, а Эш умчался прочь со скоростью миллион миль в долю секунды, оставив за собой светящийся след лазерного луча, подобно космическому кораблю из фантастического фильма.

Потом еще один взрыв, и Эш снова оказался рядом с Мэгги. Она заглянула ему в глаза. Те стали яростными черными дырами, в которых вихрились облака, преследуемые буйными ветрами, в них возникали световые дуги, магниевые вспышки, движущиеся пейзажи. Мэгги вошла в эти картины, прошла сквозь них, а Эш уже был там и ждал ее. Они взялись за руки и с шумом понеслись по сиреневым небесам, сбиваемые с ног жаркими пряными ветрами, пока им не пришлось резко затормозить.

Теперь Эш и Мэгги оказались вместе в том самом сером коридоре, где она уже бывала раньше. Она попробовала обратиться к Эшу, но не смогла произнести ни слова. Серые и черные фигуры проплывали у нее перед глазами, растворяясь, меняя форму. Потом рядом с ней оказалось знакомое лицо — то самое, что помогло ей раньше, — и оно вопрошало ее без слов. Мэгги сказала ему, что у нее есть приношение.

Лицо исчезло, и на его месте, в прорехе, образовавшейся посреди серого коридора, возникла знакомая картина. Мэгги увидела, как Алекс ставит Аниту на четвереньки. Мэгги не хотела наблюдать за этой сценой во второй раз. Она взмахнула рукой, и картина переменилась. Алекс все еще был там — на этот раз дома. Он лежал на спине, в кровати. С ним была Таня.

Ничего не происходило. Таня тоже лежала на спине, закрывшись простыней до пояса, ее ланьи глаза уставились в потолок.

— Может, ты просто перестарался, — сказала она.

Алекс перевернулся на живот, кусая подушку. Сочувствие Тани было еще обиднее сожаления Аниты.

До того момента вечер шел хорошо. Таня отвлекла внимание детей на нечто под названием «Слава ковбоя» — это, в сущности, оказалось не большей диковинкой, чем бобы на тосте, которыми Алекс безуспешно пытался их накормить. Чада, теперь уже привыкшие к присутствию Тани, улеглись в постель без особого шума. Фирменная лазанья Алекса удалась на славу, и на смену первой бутылке красного вина поспешила вторая. Правда, потом Эми спустилась в неподходящий момент и увидела, как папа снимает с Тани блузку и припадает к ее коричневому соску.

— Что вы делаете? — поинтересовалась Эми.

Снова уложив Эми спать, Таня и Алекс переместились в спальню. Но там, несмотря на изобретательную прелюдию и оживленный петтинг, затея Алекса провалилась. И хотя его тело не давало ему эрекции, разум пламенел вожделением. Алексу не нужны были сочувственные клише и банальности Тани: ему нужна была ночь насыщенного секса. Такого секса, который продолжался бы до самого утра, а то и дольше; секса до ломоты в теле. Алекс хотел, чтобы Таня помогла ему доказать: проблема в Аните, а не в нем; это Аниту покинули ангелы вожделения, а не его; это из-за Аниты все вянет, а сам он по-прежнему в порядке.

Сперва он подумал, что это какое-то наказание, учиненное Анитой. Потом передумал и решил, что это дело рук Мэгги. Затем он готов был во всем винить Таню. Он злился на нее, глядя, как она уставилась в потолок, но не мог понять почему. Тогда Алекс, лежа в темноте и погруженный в мрачное, цепенящее молчание, начал негодовать по поводу всех трех женщин. Но из трех он больше всего проклинал свою жену.

Когда Мэгги пришла в себя, она была на полу — лежала на боку внутри круга. В курильницах все догорело, но аромат продолжал висеть в воздухе. Свечи тоже догорели. Эш лежал рядом, обхватив Мэгги рукой. В горле у нее пересохло. Все ее тело по-прежнему слегка покалывало. Она взяла бутылку минеральной воды, стоявшую вне круга, и сделала несколько жадных глотков. Потом вгляделась в Эша.

— Эш! Эш! — Мэгги поднесла бутылку к его губам и впрыснула минеральную воду ему в рот.

Эш закашлялся, пришел в себя и, моргая, посмотрел на Мэгги. Потом застонал.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, я нормально себя чувствую. Странно, но нормально. Правда. А ты как?

— Колотит слегка. А так нормально.

— Это похоже на то, что было у тебя в прошлый раз? — спросила Мэгги.

— Ничего похожего.

— Эш, а ты ничего не заметил?

Он поднялся с растерянным видом. Мэгги кивнула на его пах. У Эша была мощная эрекция. Член был устремлен прямо в потолок — его набухшая головка слегка покачнулась, когда хозяин на него посмотрел.

— Богиня! Ты вернулась ко мне!

Эш сел на пол, обезумев от счастья. Мэгги встала и положила руки ему на плечи. Она возвысилась над ним.

— Я должна, — сказала она, нежно опускаясь на его ствол до самого комля, — принести это в дар.

— Богиня! — прошептал Эш, — Богиня!

31

Кошмары по-прежнему не оставляли Сэма. Жирная крыса так и шуршала в его снах. Очнувшись от этих кошмаров, он видел, как по комнате рыскает старая тетя. Та, что ездит на крысе. И когда он просыпался, ему казалось, что он вернулся из своих дурных снов, сжимая в руке какой-то черный лоскут, рваный фрагмент самого сна, и этим рваным куском сна была старуха. Она могла возникнуть где угодно: в сумраке неосвещенной комнаты; в виде куртки, наброшенной на спинку стула; в виде торшера в углу; в ящике с игрушками; под кроватью. Конечно, она исчезала вскоре после его пробуждения — так быстро, что он не успевал разбудить домочадцев, — но исчезала только тогда, когда давала ему понять, что она здесь.

В свою очередь, Эми после очередного похода вместе с матерью к старой Лиз смутно казалось, что ей нужно защищать брата. Лиз намекала на это и угрожающе хлопала себя по носу, внушая девочке чувство ответственности. «Помни меня, — нашептывала Лиз, — помни меня». Когда Сэм устроил истерику из-за того, что ему снова предстоит спать в одиночестве, Эми, к удивлению отца, предложила брату переночевать у нее в спальне. Склонная, как многие растущие девочки, ревниво охранять свое пространство, Эми прежде никогда не позволяла Сэму даже заглянуть к ней в комнату.