Новая жизнь Димки Шустрова - Владимир Добряков

— А что я говорю?.. — слегка оторопев от такого бурного натиска, сказал Любчик. — Ничего не говорю. Не спорю… Просто мы собирались…

— Мало ли что. — Димка пожал плечами. — Все собираются. Но не всем же в космос лететь. Смешно… И неизвестно: может, и там скоро понадобятся рабочие. Начнут какую-нибудь огромную космическую станцию собирать — как без рабочих обойтись? Тогда и полетим.

Любчик кивнул: ясно, мол, согласен. Как же без рабочих, если эта станция, например, с километр длиной будет…

Потом Любчик показал Димке силомер — в Ялте купил, в спортивном магазине. Долго уговаривал маму — купила все-таки. Не врал Любчик в письме — даже сорок четыре выжал. Димка поднатужился — чуть-чуть не пятьдесят.

— Рабочая рука! — подмигнул он Любчику.

Хотелось, конечно, узнать Димке и про Мисхор.

Все на потом откладывал. Наконец спросил.

— Нет, — сказал Любчик, — не ездил. Не видел. Скоро должна вернуться. — Имени Марины Любчик так и не произнес. — Наверно, черней меня стала. Она же два месяца…

Димка вспомнил про газеты, подтянулся десять раз на турнике и сказал:

— У меня тоже такой. Лично врезал. Из той самой трубы. Приходи — поглядишь… Ух, времени сколько! Полтора часа просидели.

Выйдя на лестницу, Димка заглянул в пустой почтовый ящик и поднялся к себе.

Потом даже и пожалел, что поднялся. Лучше бы сразу на Топольную поехал.

На стуле сидел отец. Волосы всклокочены, глаза красные. Пьяный.

— Димушка, — торопливо поднялась навстречу внуку Елена Трофимовна. — Хоть ты ему скажи — ну чего буянить сюда пришел? Кого теперь винить, что так получилось? Бывает и хуже.

— Не бывает! — сердито сказал Федор Николаевич. — Я для нее… Да вот… — он полез было в карман, но Елена Трофимовна остановила его:

— Да не надо, не показывай ты свои деньги! Надежда, может, побольше твоего зарабатывает.

— Не больше! — Федор Николаевич опять полез в карман и вытащил мятый ком денег. — Сын, сколько тебе дать? Сто рублей дам. Хватит?.. Мало? Больше дам… Чего молчишь?

Опустив глаза, Димка смотрел в пол. Рядом, обняв его рукой, словно птица, которая защищает птенца крылом, стояла бабушка.

— Чего молчишь-то? — кривясь, сказал отец. — Разве от денег отказываются! Бери, когда дают.

— Я сам заработаю, — так и не подняв глаз, проговорил Димка.

— Сам! Сам только штаны пока застегивать умеешь.

Федор Николаевич посидел, поморщился, сунул деньги опять в карман.

Потом мрачно сказал:

— Ну, а выпить, теща, чего-нибудь дашь.

— Не держу, Федор Николаевич. Этого в доме у нас нету.

— Эх, говорить с вами! — Он встал и не совсем твердым шагом направился к выходу. — Сын, — сказал из дверей, — отца, смотри, не забывай. Еще пригожусь.

Как только с шумом захлопнулась дверь, Елена Трофимовна вытерла глаза, стала жаловаться: явился незваный, непрошеный, наговорил глупостей, наоскорблял. Будто кто-то виноват, будто не сам он из дому ушел легких денег искать, сына-несмышленыша оставил…

Слушал Димка бабушкины речи, и грустно ему было, и жалко чего-то. Потом надоело слушать. Поглядел на часы и сказал, что ему пора — завтра рано вставать.

А перетряхнуть газеты так и забыл.

Куда плывут рыбы

Никак не мог предположить Димка, что Алена такая болельщица. Когда двухметровый Дима, перехватив верховой мяч, стремительно прошел к щиту и, прыгнув, чуть ли не сверху положил его в корзину, Алена хлопала, наверно, сильнее всех. Надежда Сергеевна, с удивлением посмотрев на ее руки, улыбнулась:

— Аленушка, не больно?

Понятно, радоваться надо было — этот восьмидесятый мяч оказался победным, но так бурно радоваться… Димка просто не узнавал Алену. Привык видеть ее почти всегда сдержанной, ровной.

Встреча закончилась в девятом часу. А потом зашли в кафе, взяли четыре порции пломбира.

— Понравился мой тезка? — спросил Димка.

— Все очень и очень понравилось! — закивала Алена. — И мороженое такое вкусное! — Она облизала ложечку и зажмурила от удовольствия глаза.

— И занавески какие прекрасные! — сказала Надежда Сергеевна.

— И занавески! — подтвердила Алена. — Очень красивые!

— И папин синий галстук в полосочку!

— Конечно! Это самый лучший его галстук!

— А стены, которые давно пора побелить, тебе нравятся?

— А что, и стены хорошие. С цветочками.

Надежда Сергеевна потрогала лоб Алены:

— Володя, у нее жара нет?

И Сомов потрогал лоб дочери:

— По-моему, в норме.

Из кафе вышли, когда уже смеркалось. Взяли такси.

Восторженную Алену посадили на почетное переднее место. По дороге она то и дело поворачивалась к Димке, сидевшему за ее спиной, и оживленно говорила:

— Посмотри, какая красивая реклама!.. А там, там, впереди, видишь — кинотеатр «Рубин»!..

После кинотеатра, промелькнувшего за окном, Димка, наконец, догадался в чем дело. Он слегка притянул ее за толстую, витую косу и шепнул на ухо:

— Володя приехал?

Она часто-часто закивала, и Димка, даже не видя ее лица, поняла, как она рада.

— Помирились?

Алена снова закивала и обернулась к Димке:

— Он ведь тоже на матче был. Я пригласила. Только подойти стеснялся…

А на другое утро, в субботу, Димка остался один. Погода испортилась, небо затянуло тучами, хотя дождя и не было. Тучи надвинулись еще накануне, поэтому на выходные дни и не строили никаких лодочных планов.

Сомов сложил в сумку инструменты и пошел в детский сад: заведующая просила его что-то там починить.

Алена, расчесав и снова заплетя косу, минут десять вертелась перед зеркалом — выбирала, какое надеть платье. Димка сильно подозревал, что она направится к дому с балкончиком на втором этаже. Во всяком случае, Димку Алена не пригласила с собой.

А мама собралась к бабушке. Димка тоже хотел было поехать с ней, но мама сказала:

— Нет, поеду одна. Надо, наконец, сокрушить неприступную крепость. Дипломатические переговоры явно затянулись. К обеду попытаюсь возвратиться.

И мама уехала.

А Димка остался один.

Нет, он не скучал. Занятие у него было, и еще какое занятие! Просто странным казалось: свободный, нерабочий день, все должны быть дома, а никого нет — разошлись. Только он остался…

Подходящую пластинку он подобрал давно. Дядя Володя, узнав, какую вещь Димка хочет мастерить, сказал, что из этой пластинки хорошо получится. Главное, точно разметить рисунок и так же точно опилить. Пообещал, что поможет.

Девчонка у паруса, которую нарисовала Алена, очень нравилась Димке. Волосы только… У Марины же две косы. Но потом решил, что она может и расплести косы. Как Алена сегодня расплетала. Ого, волос! Будто шалью всю спину укрыла. Такие ветром раздует, так побольше, чем здесь, на рисунке, будет… А почему девочка одна? Вдвоем-то веселей. Надо бы нарисовать еще человека. Пусть, например, это он, Димка, рядом стоит. Разве не могли бы они вместе плыть? Даже интересней. Пусть сёрфинг будет у них побольше. И парус больше.

Мысль лететь по волнам вдвоем с Мариной настолько понравилась Димке, что, уже не колеблясь, он принялся подрисовывать слева от паруса фигуру мальчишки. Фигура, в общем, такая же, что и справа, только волос на голове поменьше. Димка пыхтел, языком себе помогал, старался. И получилось! Стоит мальчишка, стройненький такой же, только плечи пошире да ростом повыше! Как же сразу он не догадался? Куда лучше стало. Как бы теперь на стальную пластинку перевести? Придумал. Смазал рисунок клеем и приложил к пластинке. Держится. А теперь — дело привычное: острый керн взять да молоточек. Сиди, постукивай, точно по рисунку метки веди.

Сколько времени стучал — не знает. Но плечи ныли и руки устали. Да только вот она — последняя крапинка. Уф-ф!

А что же под рисунком? Сдернул бумажку, отмыл пластинку в воде. Здорово! И доска, и парус, и мальчишка с девчонкой — все светлыми точками обрисовано.

Дальше — пила, напильник, надфеля. Тоже дело привычное.

Змеистую волну Димка уже наполовину опилил внизу, когда пришел Владимир Иванович. Поглядел внимательно на работу, улыбнулся, угадав его замысел:

— Вдвоем веселей?.. Что ж, керном прошел хорошо… Теперь сверлом под доской поработай, у паруса. Рука, видишь, на боку — и здесь высверлим. Дня три пропилишь.

— А я — по часам.

— Тут, сынок, часы мало помогут. Работа почти ювелирная. Поспешишь — людей насмешишь. Все заново придется делать… Ты устал сейчас, отдохни.

— Нет, пап, я волну допилю.

Димка сам не заметил, как впервые назвал Владимира Ивановича «папой». То все — «дядя Володя», «дядя Володя»..

Сомов улыбнулся, ладонью провел по Димкиным волосам:

— Ладно, допиливай.

Через полчаса снова подошел:

— Ну, хватит. Нельзя же так. Пальцы сведет… Не сходишь со мной?