Рабочий чертеж - Евгений Южин

– А что вы имели в виду под моральным старением?

Ван Геори негромко засмеялся:

– Да, смешно получилось. Мобиль со временем, даже если он в превосходном состоянии, перестает удовлетворять меняющимся запросам людей. Он-то остается тем же, а они меняются. Хотел бы ты ездить сейчас на «лорде» первых выпусков? – он дождался реакции парня, кивнул и продолжил: – Так и у Рэя. Основные нейронные связи у него сформированы в молодости и со временем не перестраиваются. Его личность, как скелет, обрастающий после каждого цикла новым мясом, в основе остается неизменной. Он деятелен, активен, особенно после цикла, но его активность однообразна, как ездовые повадки старого мобиля. Ты не поверишь, но он по-прежнему читает и пишет на староимперском и категорически не желает учить современный язык. Он даже говорит с акцентом. Таких тонких нюансов – масса. Он сам их замечает, но, с его точки зрения, это, конечно, выглядит иначе. Рэй жалуется на скуку. Ему скучно. Скучно до такой степени, что его приходится уговаривать идти на избрание. К счастью, пока это удается. Но, когда я говорил с ним последний раз, он едва не сбежал от меня.

– То есть, как?! – Кир искренне удивился.

– Деградируют эмоциональная и интеллектуальная сферы. Как у человека, лишенного необходимости двигаться, прилагать к чему-либо усилия, деградирует мышечный аппарат. Его эмоции с каждым циклом проще и незамысловатее. Думаю, что если бы не требовалось его участие в управлении пирамидами, то все эти выборы давно бы забросили, а сам Рэй превратился бы в такое священное домашнее животное с простейшими запросами: охота, рыбалка, еда, любовь, ну и пузико почесать. Я для него был – очередная унылая помеха, лишнее напряжение, неприятность. Все, что ему хотелось, – удрать. Удрать туда, где все знакомо, приятно и комфортно.

Кир смутился. При всем его настороженном отношении к Рэю, привитом мамиными усилиями, никто и никогда не говорил о верховном правителе, от которого буквально зависела цивилизация, с таким пренебрежением, как Ван Геори. К тому же последний не был каким-то смутьяном или оппозиционером из периферийного баронства, он, напротив, был частью системы, интеллектуальной составляющей того, что выросло под властью самого Рэя.

– Значит, когда вы говорили, что он слабо держится, вы имели в виду, что у него пропадает интерес к тому, чтобы быть самим Рэем?

– Именно! – Ван Геори воздел указательный палец к качающемуся потолку мобиля, наконец-то выбравшегося из тесноты центра и стремительно несущегося к так называемому мосту Великой пирамиды, за которым открывалась прямая дорога к молчаливому артефакту, возвышавшемуся над огибавшей его рекой.

– Да-а, – протянул Кир, – я, пожалуй, тоже не хотел бы жить во времена, когда баронства начнут грызню за нового кандидата.

– Ну, тогда, Кир, ты в общих чертах понимаешь, над чем мы все работаем.

– Управляемое избрание?

– Ф-фу! Кир! У меня сложилось о тебе лучшее мнение. Что за глупости?! Наша задача – овладеть могуществом пирамид. Мы работаем над тем, чтобы человечество не зависело от прихоти неизвестных строителей. Нам нужна сила и знание этих людей, или нелюдей – кто знает. Мы должны получать энергию своей волей и знаниями. Спасибо, конечно, тем, кто снабдил нашу древнюю колонию таким подарком, но дальше мы сами. Понимаешь?! – Ван Геори слегка сузил глаза и наклонился к Киру. – Мы не можем строить наш дом на чужих подарках! Это тупик.

Мобиль затрясся на древней мелкой мостовой самого старого моста в баронстве. Кир откинулся на мягком диване, пережидая грохот и раздумывая об услышанном.

Ему нравилось то, о чем говорил Ван Геори. Это была большая цель и великая загадка. Участвовать в такой работе – наполнить свою жизнь смыслом и вырастить стержень, вокруг которого ты сам сформируешься как личность – это не автоматику мобилей всю жизнь настраивать. Была лишь одна деталь, которая беспокоила, искажала чистое воодушевление, порожденное предвкушение масштаба предстоящей работы, – память о тех странных вспышках осознания себя единым с иным человеком. В отличие от красивых, но абстрактных слов начальника, они, эти вспышки, были настоящей частью Кира: чувствами, мыслями, памятью, и потому казались более существенными и даже наполненными иным смыслом, чем разгадка механизмов функционирования пирамид.

Когда грохот колес по брусчатке моста остался позади, Кир решился спросить замолчавшего спутника:

– Господин Ван Геори, а вот вы говорили, что вас выкидывало в сознание иного – не человека. – Собеседник оторвал взгляд от узкого окна мобиля и всмотрелся в Кира. – Как это? Что вы чувствовали? Или что успели запомнить? И кто это?

Ван Геори нахмурился, как-то сник, отчего стал казаться старше. Двумя ладонями потер веки, луч Соле скользнул по его усталым глазам, дождался, пока повернувший мобиль увернется от яркого света, и, лишь когда лицо на контрасте стало почти невидимым ожидавшему ответа Киру, заговорил:

– Начнем с того, молодой человек, что о наших приключениях, – он голосом выделил слово «наших», – не стоит никому рассказывать. На то есть множество причин, о которых я говорить не буду. Не могу. Как ты догадываешься, нашу работу финансируют политики, а они склонны стремиться к простым решениям. Это для меня твои слова про управляемое избрание – глупость, а для некоторых из них – мед на сердце. К чему им эти наши видения, эти сложности вероятностей, выбора, когда так сладко и приятно было бы всего лишь продлить безбедную жизнь. Они не очень верят, что мы поймем, как все это работает, но охотно верят в то, чего сами так жаждут. Если бы конкурирующие пирамиды не вели таких же исследований, то они и нас бы не подпустили к ним. Поэтому с твоей стороны было бы весьма предусмотрительно никогда не раскрывать подлинной цели работы. По крайней мере, пока не разберешься, с кем и о чем можно говорить. Оставь это мне – избежишь неприятностей. – Дальше Ван Геори говорил совсем тихо, почти неразборчиво, но Кир не пытался переспрашивать, боясь спугнуть. – Тебе, Кир, невероятно повезло, как мне кажется, ты контактировал с человеком. Хотя если сам подумаешь, с гораздо большей вероятностью это должно было быть что-то или кто-то вроде того, с кем столкнулось мое сознание. Я думал над твоим случаем и решил, что такой контакт, как у тебя, слишком невероятен. Это значит, что мы не действуем сами по себе. Понимаешь?

– То есть как? Меня же никто не принуждал.

– Я не про это. Пойми, если мы играем в спектакле, который написали не сами, то и встретиться можем только с персонажами той же пьесы. И тогда не кажется невероятным, если ты встретился с