Джокер - Ульяна Соболева

Твою ж мать! Лейбл! Она сравнила себя с алкоголем! Вся выдержка вмиг испарилась к чертям собачьим. Резко притянул её к себе и схватил за волосы. Движением руки дернул её голову назад, а другой сильно сжал грудь, намеренно причиняя боль за сказанные слова. Она всхлипнула, но зверю, внутри меня, в этот момент было не до жалости.

– Марианна, – прошептал ей в губы, удерживая взгляд, – у тебя роскошное тело...Не спорю...Ты и сама это знаешь…Но, кроме этого, ты отлично понимаешь, что стоит мне щёлкнуть пальцами, и сотнями прибегут женщины, не менее красивые, чем ты. Многие даже более искушённые в постели. И, если бы ты мне нужна была только из–за своих прелестей, я бы бросил тебя, давным–давно пресытившись ими.

Снова дернул её за волосы и медленно провел носом по шее, вдыхая запах и наслаждаясь прикосновениями. Первыми за последние пару дней. Она внутренне напряглась, понимая, что это не ласка, это моё желание наказать.

– Но когда я с тобой столько лет, когда я признаюсь тебе в своей любви, заметь, в открытую, значит меня интересует нечто большее, чем просто трахать твоё шикарное тело.

Я прикусил нежную кожу на шее, вызвав судорожный вздох.

– Например, как сейчас все любят говорить, твой богатый внутренний мир, то есть твоя душа. И это правда, девочка моя, я никогда не отдам своё, – провёл языком по месту укуса, понимая, что ещё немного, и я сам потеряю контроль, – но я могу отказаться от многого сам...И я отказывался, ты лучше других знаешь, что отказывался. От имущества, от своего положения в обществе, от своего окружения...Порой, даже от жестокости…И, даже, представь себе, на довольно долгое время от моего любимого Лейбла...Если надо будет, я могу отвергнуть брата и Фэй, друзей и знакомых. Единственное, от чего я не в силах отказаться – это ты, Марианна, Самуил, Камилла, и Ярик.

Я отпустил её волосы и сжал подбородок, заглядывая в глаза:

– Хорошо запомни эти слова, любимая. От того, что я не твержу тебе это постоянно, не значит, что этого нет. Они не приобретают большей ценности при постоянном повторении. Я слышу тебя, я прекрасно тебя слышу, и то, – стиснул зубы, успокаиваясь, – что ты не станешь мириться, я тоже услышал. И что же ты предпримешь, Марианна? Оставишь меня?

Она попыталась освободиться, но я сжал её сильнее, так сильно, что мог сломать, но не выпустить именно сейчас, ожидая ответа.

– Да, ты можешь иметь, кого угодно и когда угодно, только пальчиком помани, и все эти…они сами будут ползать перед тобой на коленях.

– Всё верно, малыш. Да только все они так и остаются на коленях, никогда не поднимутся в моих глазах до твоего уровня.

А Марианна, будто не замечала моей усмешки.

– Ты сказал, что давно бы бросил меня, но зачем тебе меня бросать? Когда можно иметь и то, и другое. Их тела и мой богатый внутренний мир одновременно. – Схватилась за моё запястье и сбросила руку с груди. – Мою душу, моё сердце ты топчешь изо дня в день, из года в год. Есть притча про стакан с водой, наполненный до самых краев, и иногда достаточно одной капли, чтобы вода хлынула наружу. Насчет того, что я предприму и оставлю ли тебя, – она истерически рассмеялась, – а у меня есть свобода выбора, Ник?

Отступил от неё на шаг. Не верилось, что разговор принял такое русло. Не верилось, что я собирался задать следующий вопрос той, в которой был уверен больше, чем в себе. Пристально посмотрел ей в глаза:

– А если бы была, Марианна, ты бы ушла? Несмотря на то, что это был твой выбор.

– Мой выбор был, когда я отдала свое сердце тебе. – Она нервно сцепила ладони. – Это был мой добровольный выбор. Я была готова к последствиям, и я была готова простить тебе очень многое, Ник. Ты сам прекрасно об этом знаешь, но если я пойму, что всё, что ты говоришь мне – ложь, что в твоих глазах больше нет моего отражения, что я не живу в твоем сердце – да, я уйду. Если ты позволишь уйти. Только физически можно удержать тело, и это не страшно. Страшно, Ник, когда уже больше ничего не держит душу рядом с тобой. Я надеюсь это не про нас. Я очень хочу на это надеяться.

Именно сейчас я больше всего проклинал Влада из–за его идиотского поступка с дочерью демона. Не сделай он этого, мне ничего не стоило бы вырвать собственное сердце из груди, чтобы показать ей, ради кого оно билось. Но я не имел права сделать этого теперь, когда на кон поставлена жизнь Марианны и моих детей. Да, мне дороже, чтобы она дышала со мной одним воздухом и ненавидела меня, чем погибла, сгорая от любви ко мне. Как бы я хотел вспороть вены у неё на глазах, чтобы доказать, насколько моя кровь кипит только в её присутствии.

Единственное, что я мог, это ударить со всей силы кулаком по стене, сдерживая Зверя от желания причинить боль моей женщине:

– Дьявол, Марианна! После десяти лет нашего совместного Ада и Рая ты всё равно сомневаешься моих чувствах. Я прошу тебя. Слышишь? Прошу, не задавай вопросы!!! Просто доверься мне. Безоговорочно. Молча. Потому что, если я начну отвечать на них, всё может полететь к чертям...

Она судорожно сглотнула:

– Я еще доверяю тебе. Только мне все труднее молчать. Я слишком долго молчала. Все эти десять лет, как ты говоришь Ада и Рая, я молчала и шла за тобой с закрытыми глазами. Только сейчас у меня такое чувство, что ты ведешь нас к обрыву, на дне которого я сверну себе шею!

– Проклятье! – сердце болезненно сжалось от её слов, я прислонился своим лбом к её лбу, и прошептал, закрыв глаза, – Малыш, я не знаю…Может, ты и права...Может, это и обрыв...Но даже если и так, знай, что я не дам тебе свернуть шею...Если мы и упадём, то только вдвоём...И я буду снизу...

Она неожиданно обхватила руками моё лицо, пока я с упоением перебирал её волосы, успокаиваясь от простых прикосновений, выравнивая дыхание и пытаясь унять дрожь, охватившую всё тело от ярости, бессилия, непонимания...

Вдруг раздался еле слышный шёпот:

– Я больше не хочу падать, я жить хочу!

Мы одновременно открыли глаза, и Марианна вцепилась в воротник моей рубашки и закричала:

– Я, черт возьми, хочу жить, а не постоянно падать. Жить с тобой. Улыбаться, просыпаться рядом. Я устала падать, Ник! Я устала подниматься и собирать себя по кусочкам! Я. ХОЧУ. ЖИТЬ.

Нет, это не удар поддых. Это страшнее. И больнее. В десятки раз. Или в тысячи. Наверное, нечто подобное чувствуют пациенты, услышав от врача, что им ампутируют какую–то часть тела. И я сейчас был одним из этих больных, только что потерявшим последнюю надежду на полноценное выздоровление. Потому что та, от которого оно зависело, стояла передо мной, уже не скрывая ни своей усталости, ни слёз...ни того, что сама потеряла веру в нас. Ту самую веру, которая давала мне дьявольские силы всегда.