День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

В Швецию делегатов отправлять отказались — мол, к Сигизмунду одних уже отправили! Но и ссориться было нельзя, чтобы не получить шведский удар в спину. И пришлось заключать с «Новгородским государством» даже «перемирие»! По условиям которого собор обещал рассмотреть кандидатуру королевича, но только когда действительно приедет и перекрестится. А пока же Новгород должен был жить с Русью «в любви и совете», не «подводить» московских городов к своему «государству» и «не чинить задоров» на границах. Да, Россия уже разваливалась. Стало гнуть свою линию и «Казанское государство» — сперва приславшее рать со стряпчим Биркиным, а потом отозвавшее ее. А «ярославское стояние» затянула и вспыхнувшая вдруг эпидемия моровой язвы. Часть ратников стала разъезжаться, других рассредоточивали, чтобы избежать заразы. 24 мая устроили вокруг города крестный ход, и эпидемия сама собой пошла на убыль.

Положение Польши в это время осложнилось. Турки нанесли на Украине поражение гетману Жолкевскому, и король отписал Ходкевичу, что сможет прибыть лишь в сентябре. Но Струсь получил подкрепления, его полк достиг 3 тыс. гусар и казаков и выступил из Смоленска. Летнее время лишило шишей их преимуществ, теперь на дорогах господствовали поляки. Крестьян, заподозренных в причастности к шишам, казнили вместе с семьями. Разгромив большой партизанский отряд, Струсь в Можайске соединился с Ходкевичем, и они прибыли в Москву. Там Гонсевский удерживал гарнизон в повиновении лишь алчностью, то и дело повышая оклады. Например, указывал: «Гайдукам счесть по 300 рублей за месяц». В России такие оклады получали лишь высшие бояре, и то не в месяц, а в год.

Поляки еще разок ударили на казачьи укрепления у Яузских ворот. Но скорее ради пробы — может, совсем ослабли и получится разогнать. Встретили отпор, был ранен полковник Зборовский, и атак не повторяли. Струсь, как и настраивался, начал претендовать на первенство. И Гонсевский охотно уступил ему должность коменданта. Несмотря на уверения Ходкевича, что в сентябре король обязательно придет, большинство воинов гарнизона тоже засобирались на родину. Они уже понимали, что дело пахнет гибелью. Но перед уходом круто ограбили Москву. Предъявили боярам счета за неполученные огромные оклады. А за неимением денег солдаты «в залог» растаскивали сокровища. Ободрали покровы на царских гробах, переплавляли в слитки ювелирные изделия. Массивную статую Христа из литого золота разломали на части. Забрали несколько царских посохов, два трона, шапки Мономаха, Годунова и Лжедмитрия I, украшенные драгоценными камнями необыкновенной величины. Для видимости пообещали, что если пришлют деньги, то «залог» возвратят. Но троны, короны и посохи тут же разломали, поделив драгоценности.

В Москве остались полк Струся и часть сапежинцев с Будилой. Ходкевич снова выступил за продовольствием. А Гонсевский с обозом награбленного направился к границе. На них тоже напали шиши, но сила была слишком большая, а за свое золото «рыцарство» дралось, как львы. Наскок отбили, а несколько сот «пленных» — в основном мужиков и баб, схваченных в ближайших деревнях, — Гонсевский для острастки приказал посадить на кол. Вдоль дороги — на несколько верст по обочинам — корчились в муках насаженные на кол еще живые тела.

Заруцкий же сделал последнюю попытку перехватить приоритет в освободительном движении. Решил взять Москву до прибытия Пожарского. И, едва Ходкевич удалился, кинул все наличные силы на штурм. Полезли с нескольких сторон. Но великолепная московская артиллерия и свежие защитники нанесли атакующим огромный урон, и атака захлебнулась. Усилилось недовольство атаманом. А с другой стороны, давали свои плоды известия о дисциплине и хорошей организации в Ярославле, о четком снабжении и выплатах жалованья. Туда стали уходить и земские ополченцы, и казачьи атаманы, пожаловали даже отпавшие от поляков запорожцы во главе с Тарасом Черным (Трясило).

Тогда Заруцкий не остановился перед попыткой физически устранить Пожарского, подослав для этого казаков Стеньку и Обрезка. В толпе у съезжей избы Стенька хотел пырнуть воеводу ножом, но в давке его подтолкнули, и нож ранил шедшего рядом с князем казака Романа. Убийц поймали, на допросе они выдали «заказчика». Заруцкий лихорадочно заметался в поисках выхода. Пытался даже заслать гонца с предложением союза к иранскому шаху. А поляки, зная о его проблемах, направили к нему некоего Бориславского с письмом, переманивая на свою сторону. Атаман эмиссара не арестовал и оставил при себе, Но православный поляк Хмелевский, служивший у русских, узнал и донес Трубецкому. Бориславского схватили и быстро казнили, чтобы замять дело. Однако и Хмелевскому, спасая жизнь, пришлось бежать к Пожарскому.

К июлю во второе земское ополчение удалось собрать 20–30 тыс. человек, из них 14 тыс. профессиональных воинов: поместной конницы, казаков и стрельцов. Доставили тяжелую артиллерию из поволжских крепостей, хотя часть сил отвлекалась на другие направления. На случай нападения шведов укреплялись Устюжна, Каргополь, Углич, а получив известие о нападении «литовских людей» на Белоозеро, Пожарский отправил туда рать Образцова. Между тем поступали известия, что Ходкевич, собрав припасы, может вот-вот вернуться. И к Москве выступили авангарды Дмитриева, Лопаты-Пожарского и Туренина. 24 июля Дмитриев прибыл к столице, выдержал бой с поляками, сделавшими вылазку из крепости, и встал между Тверскими и Покровскими воротами, перекрыв Смоленскую дорогу.

После этого Заруцкий отдал приказ казакам сниматься и уходить. Послушались его лишь 2 тыс., в основном всякий сброд, с ними он ушел в Коломну, к Марине и «воренку». А донские казаки во главе с атаманом Межаковым остались с Трубецким. Главные силы Пожарского с обозами и артиллерией достигли столицы 20 августа. Съехались для переговоров с Трубецким, но общий язык найти не удалось. Трубецкой зазывал разместиться в своем уже готовом лагере, где было много пустых строений и землянок. Но там царил дух казачьей вольницы, грозивший подорвать дисциплину второго ополчения, и рать пришлось бы подчинить Трубецкому — он был хоть и «тушинским», но боярином, а Пожарский — лишь стольником. К тому же лагерь стоял с востока от Москвы, а противник ожидался с запада. И Пожарский с Мининым от приглашения объединить войска отказались, встали отдельно, в западных кварталах за Арбатом. Успели вовремя. Именно в эти дни на Москву выступил Сигизмунд III. Но большую армию сформировать не смог, у него было лишь 4 тыс., и он двигался медленно, с остановками, скликая шляхту. Зато Ходкевич был уже на подступах. Он собрал большой обоз припасов и получил сильные подкрепления — литовскую конницу, отряды Корецкого, Неверовского, Млоцкого, Граевского, Величинского, примкнули 8 тыс. запорожцев Наливайко и Ширяя. В целом войско насчитывало 12–14 тыс., не считая слуг, плюс гарнизон Москвы в 3,5 тыс.

Пожарский опередил врага всего на день, у него успели подойти около 10 тыс. ратников, да у Трубецкого осталось 3–4 тыс.

Ходкевич появился 21 августа. Встал на Поклонной горе, а следующим утром нанес удар там, где его и ждал Пожарский. Польская конница переправилась через Москву-реку у Новодевичьего монастыря, а артиллерия из Кремля и Китай-города начала обстрел русских позиций с тыла. Ополчению пришлось разделить силы. Часть стрельцов и пушек Пожарский оставил против возможных вылазок осажденных, 5 сотен дворян послал для подкрепления Трубецкого, занявшего позиции в Замоскворечье, а навстречу частям Ходкевича выслал свою конницу, и на Девичьем поле пошла рубка. Враг теснил, накатываясь атака за атакой. Русская кавалерия сопротивлялась, бросаясь в контратаки. И все же ее опрокинули и погнали. Однако под прикрытием конницы пехотинцы Пожарского завершили оборудование полевых острожков и попятили противника картечью и пулями.

Ходкевич послал в атаку наемную пехоту. А части Струся и Будилы устроили встречную вылазку из Чертольских и Водяных ворот. Их ждали и встретили достойно, повыбили и загнали обратно. Будила писал: «В тот день несчастные осажденные понесли такой урон, как никогда». А оборону острожков Пожарский подкрепил спешенными отступившими кавалеристами. Сражение продолжалось 7 часов. Трубецкой стоял в бездействии за рекой, в районе Крымского двора. Ходкевичу удалось отрезать от своих отряд русских, прижать к берегу, и они спасались вброд, появившись в Замоскворечье. Командиры сотен, присланных Пожарским, требовали вмешаться, но Трубецкой медлил, удерживая их. Тогда они по собственной инициативе стали переправляться через Москву-реку, за ними устремились четыре сотни казаков, и, получив фланговый удар свежих сил, поляки отступили.

23 августа прошло без боя. Ходкевич вел перегруппировку, перенес лагерь к Донскому монастырю, готовясь наступать теперь в Замоскворечье, на участке Трубецкого. Тут дорогу через пожарище перекрывали два казачьих острожка. Один с внешней стороны — у Серпуховских ворот, возле церкви Св. Климента, другой — с внутренней, у церкви Св. Георгия на Яндове. Ночью изменник Орлов провел 600 гайдуков через посты, и они налетом овладели внутренним острожком. Пожарский тоже перегруппировал силы. Послал в Замоскворечье отряды Туренина и Лопаты-Пожарского, а сам передвинулся к броду на Остоженке, чтобы прикрывать прежнее направление и одновременно иметь возможность подать помощь за реку.