Русская история в легендах и мифах - Матвей Гречко

Реальность и идеал

Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII века, которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти», – написал Василий Осипович Ключевский. Не оплакал ее лишь один человек – более всех ей обязанный. Ее племянник и наследник Петр Федорович, урожденный Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпский.

Тело Елизаветы еще покоилось в гробу, иностранные послы выражали соболезнования, горевали дамы из «кабинета министров», плакали приживалки, горничные утирали слезы, печальны были фавориты – и старые, и молодые, а в другом крыле дворца будущий император закатывал обеды и приемы, куда всех обязывал являться «в светлом платье».

Екатерина II вспоминала, как, отсидев на таком обеде положенное время, она пришла ко гробу императрицы и нашла в соседней комнате убитого горем Разумовского. Они обнялись – и завыли в голос.

Так стоит ли удивляться, что семь месяцев спустя Измайловский полк, которым командовал брат Алексея, Кирилл, сверг Петра III и возвел на престол Екатерину?

Анна Петровна умерла, когда мальчику было чуть больше месяца. В 11 лет он потерял отца и воспитывался в доме дяди, Адольфа Эйтенского – будущего шведского короля. В силу того, что Карл Петер Ульрих, как и Адольф, считался претендентом на шведский престол, дядя не утруждал себя его воспитанием. Его часто жестоко наказывали: секли, ставили коленями на горох так надолго, что его ноги опухали, и он с трудом мог ходить. О его образовании заботились очень мало: когда четырнадцатилетний юноша прибыл в Петербург, даже не слишком искушенную в науках Елизавету поразило его невежество и огорчил нездоровый вид.

Карл Петер Ульрих приехал в Россию в 1742 году, тут его крестили по православному обряду под именем Петра Федоровича и объявили наследником престола. Россия Петру не понравилась. Он часто говорил, что чувствует себя здесь «государственным арестантом» и вздыхал об утраченном шведском престоле. Нервный, впечатлительный фантазер, он часто путал свои фантазии с реальностью, любил музыку и живопись, восхищался военными, но безумно боялся пушечной пальбы.

Его воспитателем и учителем стал академик Якоб Штелин – человек умный, талантливый и ответственный. Однако эту свою миссию Штелин провалил: прозанимавшись с наследником три года, он так и не смог научить великого князя ни толком говорить, ни писать по-русски. Докладывая императрице Елизавете, Штелин жаловался на лень своего ученика, но при этом считал его достаточно способным. Но больше всего его огорчали трусость, хвастовство и жестокость наследника престола.

В 1745 году Петра женили на принцессе Екатерине Алексеевне, урожденной Софии Фредерике Августе Анхальт-Цербстской, будущей императрице Екатерине II.

Торжества длились десять дней, и перед ними, по выражению Екатерины, «меркли все сказки Востока». Новобрачным были пожалованы во владение Ораниенбаум под Петербургом и Люберцы под Москвой.

Отношения супругов не сложились с самого начала: у них не было общих интересов, и в интеллектуальном развитии они были совсем разными. В своих мемуарах Екатерина ни разу не отозвалась уважительно о покойном супруге. Сравнивая литературные интересы, она не без гордости писала о том, что сама прочла «Историю Германии» в восьми томах, г-жу Севинье и Вольтера, в то время как Петра интересовали «процессы каких-то разбойников с большой дороги, которых вешали и колесовали».

А вот другая его забава, описанная в мемуарах Екатерины II: комната, где великий князь устроил свой театр марионеток, сообщалась дверью с одной из гостиных императрицы. Елизавета велела поставить в этой гостиной обеденный стол и иногда обедала в ней с приближенными. Обеды эти были интимные, и сервировка стола была такова, что можно было обходиться без слуг. Однажды Петр, услышав веселые голоса и звон чокающихся рюмок, вздумал просверлить несколько дырочек в двери. Посмотрев в щелку, он увидел за столом императрицу, обер-егермейстера Разумовского в халате и человек двенадцать придворных. Это зрелище показалось Петру чрезвычайно забавным и, не желая наслаждаться им в одиночестве, он позвал Екатерину. Она, однако, разумно уклонилась от приглашения и намекнула своему мужу все неприличие и опасность подобного развлечения. Он не обратил на ее слова внимания и пригласил ее фрейлин, заставив их влезать на стулья и табуреты, чтобы лучше видеть, и устроив целый амфитеатр. Когда императрица об этом узнала, она страшно разгневалась.

Очень часто также цитируют рассказ Екатерины о казни крысы. Однажды она зашла в комнату мужа и застала его за любимым занятием: игрой в солдатиков. К этому великая княжна уже привыкла. Поразило ее то, что посреди комнаты на веревке висела повешенная крыса.

– Она казнена! – самым серьезным тоном заявил наследник престола. – Она совершила военное преступление: пробралась в крепость и сожрала двух моих солдат, слепленных из муки. За это крыса была судима военным трибуналом и приговорена к смерти.

В начале 1750-х годов Петру было разрешено выписать отряд голштинских солдат, и с тех пор все свободное время он проводил, занимаясь с ними военными упражнениями и маневрами. От русской роты великий князь отказался.

«У Петра III первым врагом был он сам: до такой степени все действия его отличались неразумием. Что в других обыкновенно возбуждает жалость, то самое его приводило в гнев. Он забавлялся тем, что бил людей и животных, и не только не трогался их слезами и криками, а, напротив, раздражался ими еще больше, а в гневе он придирался ко всякому, кто был налицо. Любимцы его были весьма несчастливы. Они не смели разговаривать между собою, опасаясь расположить его к недоверию, а как скоро в нем разыгрывалось сие последнее, он их сек, не стесняясь ничьим присутствием. Обер-шталмейстер Нарышкин, генерал-лейтенант Мельгунов, тайный советник Волков потерпели наказание розгами в Ораниенбауме; при этом были дипломатический корпус и до ста человек мужчин и женщин, собравшихся к императору на праздник. Тогдашний английский министр Кейт выразил по этому случаю свое негодование…»

Ныне популярно мнение, что Екатерина оболгала своего супруга, а на самом деле Петр был совсем не таков. Но вот развернутая характеристика, данная Петру Федоровичу лицом посторонним и ни от кого не зависящим – прусским посланником Мардефельдом.

«Великому князю – девятнадцать лет, и он еще дитя, чей характер покамест не определился. Порой он говорит вещи дельные и даже острые. А спустя мгновение примешь его легко за десятилетнего ребенка, который шалит и ослушаться норовит генерала Репнина, вообще им презираемого. Он уступает всем своим дурным склонностям. Он упрям, неподатлив, не чужд жестокости, любитель выпивки и любовных похождений, а с некоторых пор стал вести себя, как грубый мужлан».

Мардефельд докладывал своему правительству и об открытой ненависти, которую питал будущий государь к России, и о его неприязни к супруге, и о том восхищении, которое он испытывал перед Фридрихом Великим. Есть сведения, что он даже шпионил для него во время Семилетней войны.

«Однажды вечером я была во дворце. Государь к концу своего любимого разговора о прусском короле громко подозвал к себе Волкова и заставил его подтвердить, как они часто смеялись над тем, что секретные распоряжения Елизаветы, отдаваемые армии в Пруссию, оставались без действия. Это открытие очень изумило все общество, бывшее с государем. Дело в том, что Волков, главный секретарь Верховного совета, в заговоре с великим князем постоянно парализовал силу этих распоряжений, передавая копии их прусскому королю; секретарь имел еще остатки совести, крайне смешался при таком объяснении и от каждого царского слова готов был свалиться со стула. Император, однако, не заметив общего изумления, с гордостью вспоминал о том, как он дружески служил явному врагу своей страны».

В мемуарах Екатерины II есть масса намеков, что и она участвовала в некой тайной переписке с прусским правительством. Известно, что ее мать долгое время считалась шпионкой Фридриха и именно из-за этого была выслана Елизаветой из России.

Екатерина признает, что перед самой опалой Бестужев сжег некие бумаги, которые могли ее скомпрометировать, но, по ее словам, все их действия служили лишь на пользу России, а Апраксину она писала, критикуя его за отступление. Если это было и не так – то доказательств не осталось.

«Великая Княгиня достойна супруга более любезного и участи более счастливой. Лицо благородное и интересное предвещает в ней свойства самые приятные, характер же сии предвестия подтверждает. Нрав у нее кроткий, ум тонкий, речь льется легко; сознает она весь ужас своего положения, и душа ее страждет; как она ни крепись, появляется порою на ее лице выражение меланхолическое – плод размышлений», – писал о молодой Екатерине другой пруссак, граф Карл Вильгельм Финк фон Финкенштейн. В оценке же великого князя Петра Федоровича он был солидарен со своим коллегой Мардефельдом.