Дядюшка Наполеон - Ирадж Пезешк-зод

Когда я вернулся в залу дядюшки Наполеона, тот хрипло докладывал родственникам о своем неудачном походе. Сквозь гул возмущенных криков прорвался голос Маш-Касема:

— Нужно скорее что-нибудь придумать… Бедному князю совсем плохо. Глядишь, сам на себя беду накличет.

Дядя Полковник заорал:

— Это на нас он беду накличет! Опозорит всех! С чего вдруг ему там плохо? Заболел, что ли? Уж лучше, чем там, где еще ему будет?

— Да, ей-богу, зачем мне врать?! До могилы-то… Я ведь голос его из-за ворот слышал. Уж больно печально он говорил, прямо будто на тридцать лет голосом постарел. Будто в пасти у льва побывал…

Дядюшка Наполеон нетерпеливо сказал:

— Хватит вздор нести, Касем!.. Я считаю, что, если этому остолопу наплевать на семейную честь, надо придумать что-нибудь другое.

И снова начались шумные споры. Почти все были согласны, что надо послать за Ширали и сказать ему, что дальнейшее пребывание Асадолла-мирзы в его доме чревато неприятностями и может вызвать пересуды. Конечно, никто из присутствующих не хотел брать на себя такую тяжкую миссию, и все говорили, что единственный, кому это по плечу, — дядюшка Наполеон.

Но дядюшка никак не соглашался, и тогда в неожиданном приступе героизма Дустали-хан закричал:

— Зовите сюда Ширали! Я ему все скажу!

Ненависть к Асадолла-мирзе настолько переполняла все его существо, что он внезапно превратился в отважного смельчака.

Маш-Касема послали за Ширали.

В ожидании мясника все шумно осуждали недостойное поведение Асадолла-мирзы. Наконец дверь открылась, и в залу вошел Маш-Касем. Один.

— Да славится воля аллаха!.. Ни одно деяние в этом мире не остается без воздаяния!..

— Что случилось, Маш-Касем? Где Ширали?

— Ей-богу, зачем мне врать?! Лавка его закрыта. Подрался он, его в полицию увели… То есть, как дело было: ученик пекаря сказал своему хозяину, что, мол, господин Асадолла-мирза сидит в доме у Ширали… а пекарь над Ширали какую-то насмешку состроил. Тогда Ширали бараньей ногой заехал пекарю по голове. Пекарь без чувств и упади!.. Известное дело, в больницу его увезли, а потом на базар пришли полицейские и увели Ширали.

Раздались крики:

— В полицию?…

— Что?! Ширали забрали?

— Сколько ж его продержат?

Когда шум поутих, Дустали-хан, до которого вдруг дошла истинная суть происшедшего, растерянно забормотал:

— Но… но… Если Ширали посадят в тюрьму… тогда… А если его там продержат двадцать дней… а если шесть месяцев? — И, повернувшись к дядюшке, возопил: — Ага! Думайте же, думайте!.. Потом позору не оберемся!

Дядюшка в свою очередь закричал:

— Что случилось-то? Чего орешь? С чего это вдруг так переживаешь за Ширали?

Но новая перепалка не успела разгореться, потому что в залу вошла Азиз ос-Салтане. Позже выяснилось, что до этого она успела сходить в уголовную полицию, дабы окончательно закрыть дело, возбужденное по ее жалобе.

Увидев жену, Дустали-хан подбежал к ней и взволнованно сообщил:

— Слышала? Ширали в полицию забрали!

— Лучше б его вместе с мясом его вонючим Азраил забрал!

Дустали-хан схватил её за локоть и с еще большим волнением сказал:

— Но ведь этот развратник бесстыжий как раз в доме Ширали спрятался!.. У, князь паршивый, наглая рожа!..

Азиз ос-Салтане не без кокетства засмеялась:

— Ох уж мне этот Асадолла! Чего только не выдумает!

Но внезапно ее словно пронзило молнией. Улыбка увяла у нее на губах, глаза уставились в одну точку. Она заскрежетала зубами:

— Что?… Асадолла… А та… та… та распутная бабенка тоже там?

Все молчали, глядя на вытянувшееся лицо Азиз ос-Салтане. Дустали-хан тоже молчал. От злости у него тряслась верхняя губа и ходили ходуном густые длинные усы. Наконец он сквозь стиснутые зубы процедил:

— Покойный Рокнаддин-мирза, выродив под старость такого сыночка, тоже честь семьи опозорил!.. Нашел с кем путаться — с дочкой своего садовника!

Шамсали-мирза нахмурился и резко оборвал его:

— Господин Дустали-хан, прошу вас оставить мертвых в покое!

Дустали-хан ответил ему еще резче:

— Мертвых господь упокоил! А вот живым от них только хлопоты!.. Если б у вашего отца при виде любой юбки штаны не сваливались и если б он не оставил после себя этого ублюдка Асадоллу, думаете, наступил бы конец света?! Если б не родил он этого волка похотливого на погибель честным женщинам и девушкам, думаете, настал бы день Страшного суда?!

— Я думаю, господин Дустали-хан, не вам говорить, у кого и когда штаны сваливаются! Может быть, ханум Азиз ос-Салтане по мою душу кухонный нож с собой в постель принесла?

Но Дустали-хан, от злости забыв и о присутствии жены, и о происшествии, приключившемся в день оплакивания Мослема ибн Хакиля, не слушая Шамсали-мирзу, завопил:

— Не смейте выгораживать этого бандита, этого бесчестного соблазнителя! Он вам брат, ну и что из этого?! Бандит он! Людей чести лишает! Да, ага, его сиятельство князь Асадолла-мирза — бандит!

Целиком ушедшая в собственные мысли Азиз ос-Салтане словно и не слышала всю эту перебранку. Но едва прозвучало имя Асадолла-мирзы, она немедленно пришла в себя и страшным голосом завизжала:

— Дустали, заткнись! Дай бог, чтоб ты ему в подметки годился! Дай бог, чтоб все бандиты такими были! — Потом, словно разговаривая сама с собой, пробормотала: — Не иначе, эта потаскушка задурила голову бедному мальчику! — И, повернувшись к дядюшке Наполеону, крикнула: — Что же вы сидите сложа руки?! Уважаемого человека из благородной семьи насильно заперли в доме безродного мясника, а вам хоть бы что?! А если эта тварь бессовестная что-нибудь ему подсыплет, тогда как?

Дядюшка мягко сказал:

— Ханум, успокойтесь. Я только что ходил домой к Ширали и разговаривал через ворота с Асадоллой. Он ко мне так и не вышел. Сколько я ни просил его, сколько ни умолял — и с места не сдвинулся.

— Почему? А что он вам говорил?

— Бог его знает… Нес какую-то околесицу. Говорил, что боится Дустали и от страха не может выйти, но…

— Боится Дустали?! Да кто такой этот паршивец Дустали, чтобы поднять руку на сына моего покойного дяди!.. Я сама должна за ним пойти… Да, я просто обязана за ним пойти, потому что эта стерва расфуфыренная околдует его, она это умеет!.. Небось уже и околдовала! Не такой он человек, чтобы там без причины оставаться.

Дядюшка Наполеон сказал:

— Ханум, по-моему, он сам не прочь, чтобы его околдо…

— Слишком много вы языком болтаете! — прервала его Азиз ос-Салтане. — А тем временем, может, с ним несчастье какое стрясется!..

Маш-Касем нашел удобный повод, чтобы вмешаться:

— Ханум правильно говорит… Когда господин Асадолла-мирза с нами из-за ворот разговаривал, голос у него дрожал, точно у ребенка малого. Очень ему плохо было. Прямо будто корью заболел. Голос у него из горла не шел, все равно как будто в пасти у льва побывал.

Азиз ос-Салтане ударила себя по голове:

— Господи, уж лучше мне умереть! До чего человека довели!.. А эти тут сидят, еще родственники называются! — И она собралась уходить. — Я знаю, стоит мне ему слово сказать, сразу же оттуда выйдет. От вас-то он отродясь ни ласки, ни доброты не видел, чего ж он будет вас слушаться?!

Дустали-хан тоже поднялся:

— Тогда и я пойду с тобой, скажу ему, что я его простил… Надо ему растолковать, что…

— А ну садись на место! Мальчик как голосище твой гнусный услышит, у него от страху сердце разорвется!

Когда Азиз ос-Салтане была уже в коридоре, дядюшка крикнул:

— Ханум, не говорите Асадолле, что Ширали посадили в тюрьму… Я ему тоже об этом не сказал, потому что, если он узнает, вряд ли вообще с места сдвинется.

— Если вы такой умный, ага, непонятно, почему вы до сих пор не министр!

Азиз ос-Салтане направилась к дому Ширали. Я, как и незадолго перед этим, крадучись двинулся туда же. На улице никого не было, и я шел за Азиз ос-Салтане на почтительном расстоянии. Ей пришлось стучаться несколько минут, но наконец из-за ворот послышался голос Тахиры. Азиз ос-Салтане долго препиралась с ней и сыпала угрозами, пока не убедила вызвать для переговоров Асадолла-мирзу.

Азиз ос-Салтане старалась говорить спокойно и ласково:

— Асадолла, открой ворота, позволь мне словечко тебе сказать.

— Ханум, дорогая, о чем угодно меня просите, только не об этом. Я отсюда не выйду. Моя жизнь в опасности.

— Тебе говорю, открой! Пусть только Дустали попробует на тебя руку поднять — пожалеет! Да и теперь дело прошлое — я Дустали простила, и он нас с тобой простил.

Асадолла-мирза с дрожью в голосе ответил:

— Ханум, милая вы моя!.. Боюсь… Я знаю, что Дустали сейчас стоит рядом с вами… Знаю, он уже держит кинжал наготове, чтобы пронзить им мое сердце.

— Асадолла, ты хоть одну створку приоткрой, погляди. Нет тут никакого Дустали. Подумай, люди что говорить будут. Ты в чужом доме наедине с женщиной…