Кудеяр - Николай Костомаров

— Бедная! Как она горевала по тебе!

— Царь-государь, — сказал Кудеяр и бросился к ногам царя, — яви отеческую милость. Буду за тебе век Бога молить! Кровь пролью за тебя, государя моего! Дозволь мне видеть жену мою.

— Увидишь, увидишь, — сказал царь. — Потерпи немного. Вот один искус тебе уже был. Будет другой. Исполнишь — будет третий, тогда и жену увидишь. А теперь рассказывай дальше.

Кудеяр продолжал свою повесть, и, когда кончил, государь приказал дать ему стопу крепкого меда и сказал:

— Ступай, Кудеяр, отдыхать. Ты сделал большой путь к нам и сегодня-таки потрудился. Завтра тебе опять работа будет. Ступай, Господь с тобой.

Отпустивши Кудеяра, царь позвал к себе немецкого пастора Эбергарда. Этот пастор из пленных ливонцев, выучившийся замечательно хорошо по-русски, был однажды призван царем и так ему понравился, что царь неоднократно призывал его к себе по вечерам, дозволял ему смело хвалить аугсбургское исповедание, осуждать по всем правилам лютеранского мудрословия монашество, даже касаться умеренно почитания икон, соблюдения постов и т. п. Православный царь сам вольнодумствовал с немцем, что так противоречило тому монастырскому обиходу, какой царь завел у себя в слободском дворце. В то время царь был недоволен митрополитом Филиппом, и ему хотелось, чтоб церковь не только не противоречила ему, но находила хорошим все, что ему вздумается делать. Хитрый немец выставлял свое лютеранство такою религиею, где царь может быть безусловным, непогрешимым государем церкви, где нет ни митрополитов, ни архиереев, по преданию, от Христа, а есть только такие служители алтаря, которые за собою не имеют другого достоинства, кроме того, какое им даст верховная светская власть. В этом-то и заключалась вся тайна, каким образом подделался немецкий пастор к московскому царю. Все удивлялись Эбергарду, которого положение напоминало положение смельчака, усевшегося на краю жерла огнедышащей горы. Милостивое обращение царя с пастором не спасало до сих пор единоверцев и земляков пастора от царских мучительств. Не раз царь, для потехи, приказывал убивать перед своими глазами немецких пленников или отдавал на продажу в Крым. Эбергард никогда не ходатайствовал за опальных, не надоедал царю просьбами о своих земляках, напротив, всегда говорил царю, что все его поступки исходят от воли божией, и если царь бывает грозен, то это значит, что Бог карает людей за их прегрешения. Умел, как подобало лютеранскому пастору, толковать на все лады тексты св. писания: Эбергард приводил их и объяснял в пользу беспредельности царской власти так удачно, как не сумел бы ни один православный мудрец того времени. Такою угодливостью и покорностью Эбергард надеялся мало-помалу расположить царя к немцам. В этот вечер Эбергарду казалось, что он приблизился к своей цели: царь до такой степени признавал превосходство немцев перед русскими, так ласково обещал покровительство и безопасность для них в своем государстве, как будто для немецкого племени в московской стране наступала новая счастливая эпоха.

На другой день, после заутрени, двое опричников объявили Кудеяру, что он должен ехать с ними в Переяславль; Кудеяр поехал верхом с двумя только опричниками. В поле его воображению невольно представилась возможность бежать из проклятого московского пекла, но он отогнал от себя эту мысль, вспомнив, что Настя в руках у мучителя.

Кудеяра привезли в Переяславль и поместили в наместничьем дворе. К вечеру того же дня приехал царь в карете с Мамстрюком, Вяземским и молодым Басмановым, провожаемый верховым отрядом опричников. Царь поместился в особом дворце, нарочно построенном для его приезда близ наместничьего двора.

На другой день царь отслушал обедню в переяславль-ском соборе и вкусил "Богородицына хлебца", а потом, ставши вместе с любимцами на переходах, окружавших внутренность верхней части дворца, построенного на низменном подклете, велел подозвать ко двору Кудеяра. Царь ничего не сказал Кудеяру, когда он явился, но, обратившись к своему шурину, дал ему такое приказание:

— Вон в той башне сидят шестнадцать немецких полонен-ников: прикажи снять с них цепи и привести сюда, а вы, — прибавил царь, обращаясь к наместничьим людям, — затворите все городские ворота.

Через несколько минут Мамстрюк вывел из башни шестнадцать человек, бледных, изможденных, едва волочивших ноги от боли, причиненной им только что снятыми с них кандалами.

— Немцы, — сказал царь, — я жалую вас, освобождаю от неволи и отпускаю домой. Понимаете, немцы?

Из немцев только один понимал немного по-русски и передал царское слово землякам на их языке. Все подняли вверх руки и закричали: "Hoch lebe!" Царь, указывая на ворота, дал знак немцам, что они могут уходить. Немцы поклонились царю до земли и повернулись с тем, чтоб идти. Тогда царь крикнул: "Кудеяр, бей этих нехристей!"

Кудеяр бросился за немцами и ударами кулака в спину убил двоих, одного за другим. Остальные, не понимая, что с ним делается, пустились бежать, насколько позволяли им больные ноги. Кудеяр догнал их и еще положил двоих. Двенадцать остальных немцев, спохватившись, бросились на Кудеяра, но Кудеяр, схватив одного из них за ноги, начал им бить немцев, свалил с ног двоих, потом, бросив оземь уже умершего немца, которого держал в руках, схватил другого, размахнул им, как и первым, и уходил еще двоих. Остальные шесть немцев, добежавши до ворот, увидали, что ворота заперты, пустились вдоль стены искать выхода; Кудеяр забежал им вперед, свистнул в висок одного, другого… Четверо прочих уже не защищались, бросились на колени и просили пощады, произнося: "Jesus". Кудеяр побил их своим могучим кулаком. Шестнадцать трупов лежали трофеями его силы и покорности царской воле. Кудеяр воротился к царю и молча, с непокрытою головою, стоял у крыльца царских хором.

— Молодец, — сказал царь и приказал подать Кудеяру стопу меда, а трупы немцев побросать в озеро. Вслед за тем царь обедал у себя во дворце с любимцами, а Кудеяру принесли обед с царского стола. После обеда царь выехал и приказал следовать за своею каретою Кудеяру, но не ка своем татарском коне, а верхом на быке.

— Господи! — думал Кудеяр, едучи на быке. — Каково мне горе послано! Столько людей безвинных побил, а теперь какой срам терплю! Все за тебя, моя Настя, все для того, чтобы тебя увидеть. И стал он мысленно утешать себя: вот уже два искуса он совершил, будет еще третий, а как третий совершит, царь будет доволен и отдаст ему Настю, а он переоденет ее и уйдет с нею в Украину. О, какое будет счастие, когда он вырвется из проклятой Московщины! Как он заживет вдвоем с Настей в ее батьковском хуторе! Довольно он уже повоевал, пора в мире пожить хозяином; да и с кем воевать. На татар он не будет нападать, пока его друг и благодетель царствует в Крыму. Разве сами нападут, тогда иное дело! На Москву разве пошлют, но он наймет вместо себя наймита; на его век с Настей хватит того, что ему хан дал, а если в Украине ему почему-нибудь станет нехорошо, так он махнет к своему другу Девлету: ведь обещался он дать ему поместье в Крыму.

Так грезил Кудеяр о возможности счастья, стараясь подавить гнетущее чувство нравственного унижения, и приехал в Александровскую слободу не в виде витязя, а в виде шута. "Уж не это ли третий искус мой?" — подумал Кудеяр, и ему входила в голову надежда — что, если царь позовет его и скажет: "Кудеяр, ты исполнил этот третий искус, подвергся сраму, покоряясь моей воле, возьми свою Настю".

Однако в тот день не позвали Кудеяра к царю.

На следующий день заутреня — и Кудеяр прослушал царя, читающего шестипсалмие и кафизмы. Пришло время обедни. При самом начале ее Кудеяр заметил, что царь подозвал к себе Малюту, говорил с ним, поглядывая на Кудеяра с каким-то выражением злобной насмешки, потом Малюта ушел, бросивши на Кудеяра злорадственный взгляд.

После обедни все, по обычаю, уселись обедать. Кудеяр тоже сел. Царь взял пролог, чтобы читать житие святого того дня, и вдруг, вместо чтения, взглянувши на Кудеяра, сказал:

— Кудеяр, наступает твой третий, последний искус. Если ты его выдержишь, то будешь у меня лучший слуга, первый человек. Знай это. Ты сегодня обедать будешь не у меня, не здесь, а поведут тебя в иное место.

Кудеяр встал, встали Малюта, Мамстрюк и четверо опричников: они повели Кудеяра в одну из изб, построенных на царском дворе. Там, в светлице, на столе, покрытом красною скатертью, стояла оловянная миса щей, подле нее лежал ломоть хлеба, а над столом, на крюке, вбитом в матицу, висел труп женщины.

Кудеяр взглянул на труп повешенной и узнал свою Настю.

На человеческом языке не найдется слов, чтоб выразить то, что почувствовал тогда Кудеяр.

— Садись и обедай, — сказал ему Малюта.

В голове Кудеяра сверкнула такая мысль: чтоб отмстить убийце Насти, нужно быть к нему допущенным, а допущенным он может быть, исполнив до конца его волю. Кудеяр сел за стол, взял ложку и стал подносить ко рту щи, задевая рукою холодную ногу своей мертвой Насти. Он не в состоянии был проглотить щей, и они текли по бороде его.