Пилигримы - Сергей Шведов

После встречи с басилевсом, Людовик решился на перемену обстановки и приказал свернуть надоевший ему шатер. Король не рискнул потревожить жену, зато без всяких церемоний, потеснил своего брата и его расторопных шевалье, захвативших под шумок лучшие помещения Фелопанийского дворца. Разумеется, благородный Робер высказал по этому поводу шумный протест, оставшийся, впрочем, без ответа.

– Не огорчайся, граф, – утешил его благородный Гуго де Лузиньян. – Через два дня мы переправимся через Босфор, и ты сможешь выбрать любой дворец прекрасного города Эдессы.

– Через два дня? – ужаснулся Робер.

– Король Людовик уже договорился с басилевсом. Благородный Мануил обязался выделить нам галеры для переправы. Готовься к походу, граф Першский. Впереди нас ждут восточные женщины, полные страсти и огня, роскошные ложа из роз и столы, ломящиеся от изысканных блюд и чудесных вин.

Глава 10 Разгром.

Благородный Конрад впервые почувствовал беспокойство на восьмой день пути, когда его армия стала испытывать проблемы с продовольствием. А ведь нотарий Агеласий, вызвавшийся быть проводником доблестных германцев, клятвенно заверил короля, что захваченных продуктов хватит до Дорилея с избытком. Рассерженный Конрад вызвал к себе византийца и потребовал у него отчет. Нотарий, хоть и выглядел огорченным, но королевского гнева не убоялся. По его словам выходило, что германцы и едят больше византийцев, и двигаются медленнее них. Конрад оглядел сначала щуплого нотария, потом своих рослых кнехтов и пришел к выводу, что Агеласий, скорее всего, прав. А что касается скорости передвижения, то пехота действительно сдерживала кавалерию, о чем королю неоднократно говорили и Фридрих Швабский, и Вельф Брауншвейгский. Совет баронов, собранный по случаю возникших проблем, пришел к выводу, что продвижение армии одной колонной в создавшихся обстоятельствах невозможно. Двигающиеся в авангарде рыцари Фридриха Швабского успевают истребить всю живность в округе, не оставляя пехоте практически ничего. Что же касается рыцарей Вельфа Брауншвейгского, составляющих арьергард армии, то им остается кусать локти и проклинать своих товарищей по походу, съедающих всю пищу и выпивающих всю воду.

– Воля твоя, благородный Конрад, – развел руками герцог Вельф, – но я не могу больше сдерживать своих людей. Рыцари раздражены подобной несправедливостью и грозят повернуть коней.

– Армию следует разделить на три части, – предложил епископ Теодевит. – Каждая из них двинется к Дорилею своей дорогой. Кавалерия, естественно, опередит пехоту, но, возможно, это и к лучшему. В противном случае нам не избежать драк из-за куска хлеба и глотка воды.

– А если на нас нападут? – холодно спросил Конрад.

– Мы находимся в этой земле уже восемь дней и до сих пор не видели ни одного вооруженного сельджука, – возмутился Вельф. – Если бы иконийский султан был готов дать нам отпор, то он давно уже это сделал бы.

– Возможно, он готовит вам ловушку у Дорилея, – высказал свое мнение Агеласий, хотя его никто не спрашивал.

– До этого Дорилея еще нужно дойти, – огрызнулся на византийца Фридрих Швабский. – Я согласен с епископом. И у меня, и герцога Брауншвейгского достаточно сил, чтобы отразить наскок сельджуков. А у Дорилея мы объединим силы и двинемся дальше единой колонной. Надеюсь, в этом городишке продовольствия хватит на всю армию?

– Дорилей большой город, – вздохнул византиец. – И запасы продовольствия там, конечно, есть.

– Хорошо, – кивнул Конрад. – Пусть будет по-вашему. Я остаюсь с пехотой. А тебе, Фридрих, и тебе, Вельф, я настоятельно советую, соблюдать осторожность. Дозорные должны постоянно следить за окрестностями. И в случае серьезной опасности вам следует отступить к основным силам.

– Можешь на нас положиться, дядя, – усмехнулся Фридрих. – Это далеко не первый наш поход.

– Я оставляю все продовольствие пехоте, а вашим рыцарям придется самим позаботиться о себе.

Султан Махмуд с трудом удерживал воинов Аллаха, рвущимся навстречу крестоносцам. Бек Сартак, присланный Нуреддином во главе трех тысяч отборных гвардейцев на помощь иконийскому владыке, наблюдал за ним с большим интересом. Почтенный Махмуд буквально горел желанием отомстить неверным за тягчайшее поражение своего отца султана Кылыч-Арслана. Сам Махмуд этой битвы не помнил, ему тогда было не более трех лет, зато его детская память сохранила подробности поражения под городом Никеей, который он покидал на руках матери в горчайший для сельджуков час. Одно только воспоминание о прошлом заставляло его лицо темнеть от ненависти к проклятым франкам. По слухам, султан принес клятву на Коране, что разобьет самоуверенных крестоносцев именно на берегу Филомелиона, месте, ставшим роковым для его отца. Нельзя сказать, что бек Сартак сочувствовал Махмуду, но и рыдать по поводу алеманов, уже сунувших голову в петлю, намыленную для них мстительным султаном, он тоже не собирался.

– Конрад разделил свою армию на три части, – сообщил Эркюлю Герхард, объявившийся среди ночи в его шатре.

Беспокойный шевалье де Лаваль обладал удивительной способностью, наживать лютых врагов там, где разумные люди ищут друзей. За свою не такую уж длинную жизнь он успел рассориться с королевой Мелисиндой Иерусалимской, графиней Сесилией Триполийской и ее сыном графом Раймундом, а что касается баронов и рыцарей, жаждущих крови благородного Герхарда, то Эркюль де Прален и вовсе потерял им счет. Поэтому его нисколько не удивило, то прискорбное обстоятельство, что анжуец не ужился с алеманами и приобрел себе еще одного могущественного врага, Фридриха Швабского, племянника короля Конрада. Удивляло бека Сартака другое – почему при таком количестве недоброжелателей Лаваль до сих пор жив, да еще и выглядит так, словно всю свою жизнь провел в роскоши и неге.

– Зачем ему это понадобилось?

– У алеманов кончается продовольствие. Рыцари вынуждены сами добывать себе пропитание. Они беспощадно грабят городки и селения, попадающиеся у них на пути. У тебя есть возможность отличиться, благородный Эркюль. Фридрих Швабский раскинул свой лагерь в десяти милях отсюда. Ты захватишь их врасплох и одержишь блистательную победу.

– Нет, – коротко отозвался бек.

– Почему? – удивился Герхард. – Ты получишь коней, оружие и обоз, набитый добром.

– А потом султан Махмуд вздернет меня на ближайшем дереве, – криво усмехнулся Эркюль. – Этот человек дал слово Аллаху, что обагрит кровью крестоносцев берег Филомелиона, и он разорвет на части каждого, кто вздумает путаться у него под ногами. Я слишком долго живу среди мусульман, Герхард, чтобы делать такие глупые ошибки. Бек не может быть умнее и доблестнее эмира, а эмир – султана. Запомни эту нехитрую истину, шевалье де Лаваль, и тебе сразу легче станет жить. Ибо графы и короли в данном случае мало чем отличаются от эмиров и султанов.

– Мне остается только посыпать голову пеплом раскаяния, почтенный Сартак, и восхититься глубиной твоего ума.

– Неплохо, Герхард, – кивнул Эркюль. – Ты делаешь успехи. Но тебе не хватает вдохновения истинного льстеца, умеющего пролить патоку слов на пропитанное горечью сердце.

– Ты уверен, что Махмуд разобьет Фридриха? – прямо спросил Герхард. – Имей в виду, следом за герцогом Швабским движется, хоть и по другой дороге, герцог Брауншвейгский. Возле Дорилея они должны соединиться и тогда их численность достигнет двадцати тысяч человек. Причем речь идет исключительно о рыцарях и конных сержантах. Пехота отстала на дневной переход. Но если Конрад поспеет к началу битвы, силы алеманов возрастут втрое.

– У Махмуда под рукой десять тысяч нукеров, двадцать тысяч мамелюков и тридцать тысяч туркменов на быстрых как ветер конях. Это не считая моих людей. И все они сыты и хорошо снаряжены. Надо отдать должное султану, он подготовился к этой войне лучше, чем его враги. В случае нужды, к нему на помощь подтянутся эмиры Месопотамии, Ирака и Сирии во главе атабеком Мосула Сейфуддином, старшим сыном покойного Зенги.

– Ну что же, – пожал плечами Лаваль, – пусть их рассудит Бог, а я умываю руки.

Эркюль де Прален разбудил Герхарда, когда не по осеннему щедрое солнце залило равнину близ города Дорилея не только светом, но и теплом. Бек Сартак уже облачился в кольчугу и панцирь, но на его лице не наблюдалось и тени волнения по поводу предстоящей битвы. Этот франк, невесть по какой причине изменивший своему Богу и своему племени, был на редкость отважным человеком, одержавшим во славу Аллаха немало побед. Лавалю ничего другого не оставалось, как последовать за старым приятелем в ад, который султан Махмуд приготовил для своих врагов.

Свои основные силы султан сосредоточил за холмом. А на берегу Филомелиона расположились пять тысяч туркменов в драных палатках и шатрах. Им отводилось роль приманки для храбрых, но слишком уверенных в себе алеманов. И Герхард, наблюдавший за передвижением войск с возвышенности, нисколько не сомневался, что рыцари Фридриха Швабского на нее клюнут. Лошади крестоносцев, видимо, почуяли воду, во всяком к случае, они приближались к реке слишком быстрым аллюром, рискуя выдохнуться еще до начала битвы. Но алеманы, превосходившие туркменов вдвое, похоже, были уверены, что сумеют опрокинуть своих врагов в воду раньше, чем закончатся силы у коней.