Крылья мглы. Камень преткновения - Галина Валентиновна Чередий

Будто растеряв всю энергию, Летти вдруг выгнулась, запрокидывая голову, и снова закричала:

— А-а-а-а-а-а-а! Отпусти-и-и-и! — провыла она раненным зверем. — Видеть тебя не могу! Ненавижу! Больно!

Крорра снова тряхнуло от вида ее неимоверно бледного лица, упавших, как в крайнем бессилии, рук, хватающего воздух рта и широко распахнутых глаз, сейчас больше всего напоминающих черные провалы на неживой белизне кожи, ведущие во внутреннее пространство, где все выгорело до черноты.

— Тише, детка, тише, моя хорошая, — неожиданно прямо-таки трепетно заворковал над ней Мак-Грегор. — Это пройдет… нужно просто потерпеть… Я тебя не отпущу, буду держать, потому что это тебе и нужно, девочка моя… Все в прошлом… все-все… теперь есть только мы… мы настоящие, нерушимые… никуда друг без друга…

— Что ты сделал? — вопросил ликтор, приближаясь, но нарвался на оскал и глухое рычание виверна, как если бы и не было этого нежного дрожащего шепота только что.

— Я сказал — отвали! Сделаешь еще шаг — я обернусь и унесу ее, наплевав на вас всех! Хоть сгорите! Я ее не потеряю! — Черт, да и сам ящер выглядел немногим более вменяемым, чем Войт.

— Летти! Войт! — упрямо все же попытался дозваться Крорр. — Скажи мне, что случилось? Тебе больно?

— Бо-о-ольно-о-о! — подхватила девушка и разрыдалась, замолотив руками и ногами по земле, как человек утопающий и делающий отчаянные попытки выплыть к воздуху, и неожиданно Бронзовый понял, что такое ее состояние ему слишком хорошо знакомо.

Точно такой же она была тогда в карцере, когда он совершил отвратительную вещь, воспользовавшись ее бьющими через край эмоциями. Позволил случиться тому, чего между ними никогда не должно быть. Пусть по незнанию, но испоганил пятном похоти отношения, коим суждено было носить совершенно иной характер, другую степень интимности и связи, не окрашенную примитивными плотскими порывами. А все потому, что подменил свирепое желание своего дракона выйти на свободу на элементарное мужское освобождение. Да, не знал, даже примерно не ведал. Да, это объяснимо по всем канонам психологии, но вины это никак не снимает. Однажды он обязательно поговорит об этом с Войт и попросит прощения за то, чему не нужно было между ними происходить.

— Войт, мне уйти? — настаивал Крорр, беся Мак-Грегора, хоть и понимал, что вряд ли получит внятный ответ, когда она в таком состоянии. Но взять и уйти, бросая ее вот так, вставало поперек горла.

— Оставьте же вы нас в покое! — вызверился Киан. — Дайте нам гребаное время разобраться и успокоиться! Клянусь всеми вашими долбаными богами, что ни за что своей женщине вреда не причиню, но если не уберетесь прямо сейчас — порешу всех без разбора, по хрен на последствия! Пошли во-о-он!

Виверна затрясло, как от жестких разрядов тока, и он таки обернулся и заревел в их сторону, клацая зубами, при этом укутывая Летти одним крылом, скрывая полностью от чужих взглядов.

— Не ошибись, придурок бешеный! — огрызнулся в ответ на него Крорр. — Если ты что-то с ней… Порву, так и знай! Час вам на все!

Развернувшись, ликтор увидел, что позади него стоят все остальные их спутники, наблюдая за событиями, и повелительно развел руки, призывая их уйти отсюда.

— Пусть разберутся тут! Мы уходим, дел хватает и без их личных трагедий! — приказным тоном сказал он.

А в спину им донеслось приглушенное протяжное ворчание, больше всего напоминающее утешающее раскатистое мурлыканье.

Глава 20

Я не просто обернулся, а буквально провалился в свою звериную ипостась, да так капитально, как не случалось, пожалуй, ни разу после обретения человеческой сути. А все потому, что это был отчасти трусливый побег от той боли, что причинил Летти своим признанием, и еще от той интенсивности, с которой она на это среагировала. И если первое и было сочувствием, бесполезным пока из-за полнейшего отказа моей женщины его принять, то второе — абсолютно неприкрытой эгоистичной чернющей завистью. У меня аж кровь закипала от понимания, насколько же глубоко остаются проросшим сквозь мою Войт ее чувства к этому, еще совсем недавно безвестному и не имеющему для меня значения парню, если с ней творится такое безумное дерьмо.

Так что спрятаться за толстой шкурой ящера было удачным выходом, ибо мое здравомыслие висело на волоске. Ненавистно, что кто-то еще важен был и остается для той, что моя. Да, я разума не лишился и понимаю, что у Летти была жизнь до меня, да только на это плевать с того момента, как я решил окончательно и бесповоротно ее присвоить. С той минуты ничему из прошлого не позволено было дотягиваться до нее и цепляться, удерживать. Все мое и все мне. А я весь для нее.

Мое обращение неожиданным образом подействовало успокаивающе на Летти, но при этом напугало меня. Похоже, в образе виверна я не вызывал у нее желания отвергнуть, оттолкнуть, бежать. Войт затихла, растянулась во весь рост в колыбели моего крыла, и ее всхлипы медленно, но верно становились нормальным дыханием. Смотреть ей прямо в лицо я откровенно не решался, не готовый увидеть там приговор всей добровольности, что была между нами. Ведь пожелай она разорвать нашу близость — я уйти ей не дам и стану удерживать хоть как. Но что если теперь еще долго, а то и всегда, она не сможет смотреть на меня, человека, спокойно и расслабленной будет лишь в компании ящера? Что если гребаной правдой, которой она сама и требовала, я уничтожил все, что было между нами и еще могло быть? Почему только не поступил по своему обыкновению — не промолчал, за каким чертом вообще раскрыл рот? Задницу свою прикрывал на будущее? Но разве не извернулся бы, как всегда, даже вывали на Войт однажды все Хард? Еще как смог бы, пел бы соловьем, ни одна сука лжи бы не просекла! Но нет же, все для тебя, любимая, и даже правда, которой себе теперь хоть вены вскрой и подохни от неминуемых последствий!

— Нам нужно закончить тут с ребятами и решать, как быть дальше. — Каким бы непрошибаемым ни было мое восприятие на животном уровне, все равно прямо тряхнуло от хриплого тихого, но совершенно безэмоционального голоса Летти.

Бледная, с враз запавшими щеками, растрепанная, избегающая устанавливать визуальный контакт, как и я, она поднялась и выбралась из кокона моего крыла, нашла на прибрежной гальке свою одежду и стала натягивать ее немного рваными, будто механическими движениями. Страшно ли мне было