Есть идея! История ИКЕА - Ингвар Кампрад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я взял с собой в Осби литературу Линдхольма, а в местном киоске мог покупать газету «Шведский национал-социалист». Однажды я и двое моих школьных приятелей отправились на чердак, чтобы организовать секретную политическую партию. У нас был блокнот желтого цвета с нарисованной на нем свастикой. Мы даже попытались порезать себе руки и смешать нашу кровь, чтобы стать настоящими братьями.
Наш завуч и еще один учитель, оба ярые антинацисты, увидели, что я хожу на нацистские собрания и рисую свастику в учебниках и на партах. Меня вызвали в кабинет завуча и приказали «прекратить всю эту чушь», которая нарушала школьные правила.
Однако я продолжал культивировать свои политические пристрастия, но стал более скрытным. Я написал в редакцию газеты Vagen Framat, что «заинтересован в подлинной шведской литературе и в этой газете, поэтому прошу прислать мне несколько экземпляров бесплатно».
Vagen Framat была абсолютно прогерманским изданием. В середине войны Гитлеру все еще сопутствовал успех. И в это время я впервые познакомился с Пером Энгдалом, лидером Шведской Оппозиции, которая потом стала неошведским движением.
Из одного номера Vagen Framat я узнал, что Энгдал будет читать лекцию в отеле в Осби. Шел ноябрь 1942 года. Я пошел на лекцию, и она произвела на меня сильное впечатление. Энгдал был настоящим соблазнителем, хотя я понял это только сейчас. Он был потрясающим оратором, и я до сих пор считаю его гением, отдельно, естественно, от его взглядов.
На лекции было около пятидесяти человек. Потом пили кофе, и я оказался с ним за одним столиком. Он по-дружески поздоровался со мной и спросил, кто я такой. Я был очень горд, ведь мне было всего шестнадцать лет.
После этого вечера я начал с еще большим энтузиазмом читать Vagen Framat, которую можно было купить в любом киоске. В то же самое время я читал и антифашистскую газету Тура Нермана, которая тоже была очень увлекательной, но мое сердце было с Энгдалом.
Нерман был великолепным писателем, но Энгдал являлся не менее прекрасным оратором. Я не могу отделаться от ощущения, что не встречал в своей жизни никого, похожего на него. Я восхищался этим человеком и много лет ходил на его собрания.
Он и его команда держались в стороне от Линдхольма и других известных шведских нацистов. У Энгдала не было принято петь военные песни или носить коричневые рубашки. Они были самостоятельными, и это вызывало у меня симпатию. Мне нравились идеи неошведского движения. Все это было задолго до того, как я понял, что предложения Энгдала не подходят для настоящей свободы и человеческого достоинства.
После Осби Кампрад направился в Гётеборг, где два года проучился в коммерческой школе. Там раз или два Ингвара просили направиться на станцию и встретить Пера Энгдала, который приезжал в Гётеборг, чтобы прочитать лекции.
Я провожал его до места встречи. Он был почти слеп и носил очки с невероятно толстыми стеклами. Энгдал даже не мог самостоятельно перейти через дорогу. Однажды мы остановились в кафе, чтобы перекусить. Он попросил меня прочитать ему вслух передовицу из антинацистской газеты. Автором статьи был Торгни Сегерстед. Энгдал с уважением относился к своему оппоненту и называл его «милым и простым человеком».
Мне всегда было легко, пожалуй, даже слишком легко, восхищаться людьми, обладающими качествами, которых нет у меня. Мне было жаль Пера Энгдала из-за его слепоты, но при этом я уважал его ум и способности. Когда я закончил читать статью, Энгдал тут же пересказал ее мне слово в слово. Это меня потрясло.
У меня тогда сложилось впечатление, что он очень открытый человек. Я спросил Энгдала о его взглядах, и он уверил меня, что не является нацистом, фашистом или расистом. Однако все эти направления присутствовали в его движении.
Теперь, с высоты прожитых лет, я вижу, что он был расистом, хотя при этом не являлся антисемитом. Он любил повторять, что смешение рас всегда приносит плохие плоды. Однако он никогда не отзывался плохо о евреях или цыганах.
Я знал, что было написано в манифесте его партии, но никогда сам не читал его, так как был глуп и считал, что слов Энгдала вполне достаточно.
Когда в 1945 году война закончилась, я покинул Гётеборг и начал работать в лесной ассоциации в Вэкшё. Там я несколько раз посещал собрания неошведской партии, все еще не осознавая, что стал жертвой огромного заблуждения. К счастью, у меня был хороший друг Ивар Петерссон, который позже стал журналистом Expressen. Этот человек рано умер от рака. Я по-настоящему им восхищался.
Однажды я признался ему в своей «слабости» – связи с Энгдалом. Ивар терпеливо объяснил мне, как далеко я зашел. Мы стали близкими друзьями. Он всегда внимательно выслушивал меня, хотя мое мнение менялось очень медленно. Помню одно замечание, которое он сделал после того, как я, в своей обычной манере общения с людьми, продал ему будильник, а потом хотел продать еще и наручные часы. Он сказал: «Мой дорогой Ингвар, по дороге домой я прохожу мимо часов на ратуше, а дома у меня стоит будильник, который ты мне уже продал. Так зачем мне наручные часы?»
Ивар Петерссон, которому тогда было сорок лет, подкинул мне, двадцатидвухлетнему, несколько свежих идей, которые помогли мне постепенно по-настоящему разглядеть истинное лицо «всех этих джентльменов», как он называл Энгдала и компанию.
Но все это произошло несколько позже, а в 1948 году я был довольно близок к Энгдалу. Мы даже заключили соглашение об издании его книги, которая называлась «Политическое образование». Это было собрание политических эссе исторической направленности. Энгдал написал ее под псевдонимом Стен Йонссон. Мы договорились о том, что, когда тираж будет распродан, я выплачу ему гонорар.
Книга получила хорошие отзывы критиков, но с финансовой точки зрения оказалась настоящим фиаско. После этого я в течение долгого времени выплачивал Энгдалу его деньги, примерно по сто крон за раз. Думаю и надеюсь, что в конце концов выплатил ему все.
Мне было трудно порвать со своим идолом. Он был болен, и я знал, что мой уход расстроит его.
