Водяной - Карл-Йоганн Вальгрен

Он поднял из воды руку и протянул ко мне. Коготки ласково сомкнулись на моем запястье, а перепонки между пальцами словно приклеились к коже. Рука была очень теплой, намного теплее моей. Он закрыл жаберные крышки, двинулся ко мне, и лицо его рассекло поверхность воды… его рот, почти человеческий, и все же не человеческий, открылся, он глубоко вдохнул и медленно опустился назад.

Странно, но я не мерзла. От водяного шло такое тепло, что я расстегнулась. Молния на куртке вжикнула, и я вдруг осознала, какая вокруг тишина. Дождь кончился. И вдруг я встрепенулась. Шаги! Чавканье глины под сапогами.

Его взгляд оставался спокойным — если он и слышал что-то, это что-то его не пугало.

— Подожди, — сказала я. — Сейчас приду.

Поднялась по лестнице и откинула крышку люка. Дождь кончился, ветер тоже стих. Единственное, что я слышала, — голос водяного. Не ушами, а я даже не знаю чем: не бойся… никто не хочет тебе зла, все образуется, все будет хорошо…

Томми стоял в двух метрах от меня.

— Это ты, Нелла?

— А кто же еще?

— Откуда мне знать… ничего же не видать. Темно, как…

Он поставил что-то на землю.

— Рыба. Целый ящик. Прямо с баркаса. Он, наверное, проголодался.

Томми улыбнулся — я разглядела белую полоску зубов даже в темноте.

— Я очень за тебя волновался. В школу ты не ходишь, на звонки не отвечаешь…

— Много чего произошло… А как ты узнал, что я здесь?

— Был у тебя дома… Постучал — никто не открывает. Ты забыла запереть дверь. Я вошел… Роберт спит у себя, а больше в доме никого. Ну я и подумал — где тебе еще быть, как не здесь?

Он подвинул ногой ящик.

— Я помчался домой и спер ящик с рыбой. Раз уж ты здесь…

Томми подошел и обнял меня за плечи.

— Рассказывай.

И я рассказала ему все. Про сбежавших родителей, про то, как я боюсь, что нас разлучат с Робертом, про пожар у профессора. Про пожар он уже знал, но не знал, что это дело рук Герарда и его банды. Он не знал, что у Герарда какие-то темные дела с его, Томми, братьями, что Герард требует с меня денег, самое позднее — послезавтра, и что я ума не приложу, где взять сумму, которую он требует, и что я вне себя от страха. Я разревелась и ненавидела себя за это: пока ничего страшного не произошло, никто не умер, у меня нет права раскисать, твердила я себе — но ревела, ревела и не могла остановиться.

— Я поговорю с братанами, — сказал Томми. — Может, они попытаются его урезонить. И, кстати, у меня есть эти деньги. В крайнем случае, дам тебе взаймы.

Я пришла в «Кварнен» точно в назначенный срок. Герард и на этот раз был один. Он стоял у одного из застекленных сундуков для игры в пинбол. Небрежно мне кивнул, бросил в щель монетку и продолжил игру. Я села за тот же столик, что и в тот раз, ни о чем не думая, прислушиваясь к клацанью направляющих шарик лопаток, к звоночкам бонусных очков, к сухой барабанной дроби, когда играющему предоставлялась премиальная игра. Он посмотрел на табло, чтобы запомнить соотношение очков, и подошел к столику:

— Деньги принесла?

Я отсчитала деньги прямо на столе: четырнадцать сотенных ассигнаций и десять десятикроновых.

В игровом зале, как и в тот раз, никого не было, если не считать девушки у кассы. Она протирала полотенцем ножи и вилки, поднимала каждый предмет и рассматривала на свету. Герард сложил деньги в стопку и пересчитал еще раз.

— Все правильно, — сказал он. — Киоск ограбила?

— Взяла взаймы.

— Может, у Томми? Он жаловался на меня своим братьям. И что? Нет уж, Доска, бизнес есть бизнес.

Он положил деньги на стол и посмотрел на яркое, разноцветное игровое поле, где мигала лампочка в ожидании следующей игры.

— Сказать по правде, я очень огорчился, когда узнал, что ты втягиваешь их в наши с тобой дела. Знаешь, когда кто-то на меня настучал в полицию и Л-Г, я тоже огорчился. Это же наши с тобой дела, при чем тут они?

Его красивые янтарные глаза будто остекленели.

— Я заработал две премиальные игры, — сказал он. — Если хочешь, можешь сыграть одну из них. Выиграешь — и с этим покончено. И Томми не нужно будет болтать о вещах, которые его не касаются.

— Мне надо домой.

— К Роберту?

Мне очень не понравилось, что он назвал брата по имени, как будто они были чуть ли не приятелями. «Недоделанный», «ублюдок» или «зассыха» для Герарда было бы куда естественней.

— И не забудь взять деньги, — сказал он.

— Что?

— Они мне не нужны. Ты нарушила правила.

Я не знала, что на это ответить. Никак не могла сообразить, что он имеет в виду.

— Доиграю свои премиальные игры и ухожу, — сказал Герард. — Учти, что первый же, кто сядет за этот столик и увидит деньги, сунет их в карман. Так что подумай хорошенько.

Это были даже не мои деньги. Томми утром снял их со своего банковского счета, уговорил мать написать письменное разрешение. И поговорил насчет меня с братьями. Что они сказали Герарду, я не знала, да и не хотела знать. У меня было единственное желание — чтобы весь этот дурной сон побыстрее закончился.

— И еще вот что, Доска… деньги я не возьму, но это не значит, что мы квиты.

— И что это значит?

— Это уж ты сама вычисли. Ты же у нас отличница по математике.

Он хочет по-прежнему дергать за ниточки, пришло мне в голову. Ему это нравится. Ему нравится меня мучить. Ему вообще нравится мучить. Вот и сейчас — играет свою премиальную игру до последнего шарика. И со мной будет продолжать до последнего. Я взяла пачку денег и сунула в карман куртки.

— Договорились?

— О чем?

— О том, что ты по-прежнему у меня в долгу. Деньги, то есть твой долг, у тебя, а я не хочу их брать…

Он посмотрел на меня, потом в окно.

— Ты соврала мне в тот раз, да? Ты прекрасно знала, что у них там, на звероферме. Я понял сразу, что ты врешь, ты даже уйти не успела. По походке. Ты шла к двери… Люди замечают такие вещи. Я, во всяком случае, замечаю. И сразу понял. Это называется «интуиция». Когда знаешь точно, а объяснить, почему знаешь, не можешь… Я, впрочем, могу…

Он меня просто испытывает, подумала я. Опять берет на пушку.

— Даже не сомневайся, Доска. Я видел по твоей походке. Ты была уверена, что тебе удалось меня обмануть. Ты ведь знаешь, где это… чудище? И ты помогала вывезти его с фермы. Не одна, конечно. Вас должно было быть много. Одной не справиться. Он весит не меньше двух центнеров.

Болтает. Так, на всякий случай — а вдруг клюнет?

— Не понимаю, о чем ты.

— Очень даже хорошо понимаешь. Очень даже хорошо.

Он покосился на игровой ящик. Я только сейчас заметила, что на игровом поле изображена русалка. Шарик огибал ее длинные черные волосы, пышную грудь, рыбий хвост. Я не в первый раз здесь, как же не замечала раньше?

— Прямо не знаю, что с тобой делать, Доска. Я тебя не понимаю. Может быть, у тебя есть предложение? Как будем решать эту проблему?

Прошло несколько томительных и совершенно бессодержательных дней. Я все время была с Робертом, выходила только купить что-то из еды. Деньги уже подошли к концу. На звонки я не отвечала. Время утекало в никуда, и у нас не было сил этому противиться.

Приходила почта — счета из «Телеверкета»[28] и «Ваттенфаля»,[29] мать, само собой, не позаботилась их оплатить. Письма из социалки и от ректорского совета — мы их не открывали. У нас не было никакого желания заглядывать в будущее.

Как-то утром нашла в почтовом ящике открытку от Л-Г. Он очень беспокоится и хочет, чтобы я поскорее связалась с ним. Теперь уже вопрос времени — в любой день могут явиться из социальных служб.

На заброшенном хуторе я не появлялась. С водяным все в порядке. У него есть еда, вода, и он крепнет с каждым днем. Скоро, очень скоро мы отвезем его в море…

За все эти дни я позвонила один-единственный раз. Профессору. Он все еще не оправился от шока, голос хриплый и говорит невнятно. Рассказал, что целыми днями лежит у матери на диване и пьет успокаивающие таблетки. Пожарная экспертиза пришла к выводу, что дом подожгли. Профессор сказал, что очень боится — ведь это значит, что кто-то хотел его убить. Я чуть не рассказала про Герарда, но удержалась — мне показалось, он в таком состоянии, что пока не время. Ему надо оклематься… Чуть позже все расскажу и все объясню. Отдам ему чучело зайца — вот тебе если не доказательство, то повод обратиться в полицию. Все это я объяснила самой себе, но чувствовала, что на самом деле с нетерпением жду, чем все это кончится, жду, что время возобновит свой вечный ход, что-то произойдет… Что история моя наконец закончится и начнется новая, куда более счастливая, чем эта.

В то утро я ни о чем не думала. Нет, неправда: я думала о маме. Неохота признаваться, но я думала о маме. Она мне приснилась ночью. Будто бы она вернулась домой… и я была так счастлива во сне! Я любила ее во сне почти так же, как я люблю своего брата. Мне снилось, что она совершенно трезва, что она вернулась, чтобы позаботиться о нас с Робертом. Как она была красива в своем красном пальто из «Гекоса», как изящно вертела на пальце связку ключей, стоя перед входной дверью… А где отец? Я не знала. В моем сне места для него не нашлось. Только мама. Она вернулась. Это неправильно, сказала она во сне, я не могу допустить, чтобы вас разлучили.