Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На суде сотрудник службы пробации назвал их «вечно всем недовольными художниками и писателями»: переделанные тексты действительно напоминают пышный спектакль, где книги - актеры, Ортон и Халлиуэлл - режиссеры, а потом и зрители. Ортон вспоминал: «Поставив переделанные книги на полку, я отходил куда-нибудь в укромный уголок и смотрел, как реагируют люди, когда берут их в руки. Было очень смешно и очень интересно». Все согласились, что это была шутка, хотя и не верх остроумия. Daily Mirror подчеркивала игривые элементы их пранка: «Странные вещи стали происходить с книгами, взятыми в городской библиотеке». Но вот господин Гарольд Стердж, председательствовавший на суде, скорее всего, вообще не увидел во всем этом ничего смешного. Заявив Джо Ортону и Кеннету Халлиуэллу: «Вы совершили настоящее злодеяние по отношению к другим читателям библиотеки, лишив их удовольствия от чтения этих книг», он приговорил их к полугоду тюремного заключения.
Сегодня, по прошествии значительного времени, поражают два факта. Первый из них - это длительный срок заключения. На той странице, где была напечатана статья о процессе Ортона и Халлиуэлла, Daily Express сообщала, что такой же срок получил пьяный водитель, по вине которого погиб его пассажир. «Это потому, что мы не такие, как все», - едко прокомментировал Ортон свой суровый приговор, не последнюю роль в вынесении которого, возможно, сыграла гомофобия, определявшая настроения в британском обществе до 1967 года. Но есть во всем этом еще и отчетливый привкус издавна принятого в культуре отношения к книге как к священному объекту, и как раз оно, по крайней мере в рамках уголовного судопроизводства в Англии в мае 1962 года, делает действия, названные судом «злоумышленным причинением вреда», морально равноценными опасному вождению, повлекшему за собой смерть. «Меня радует, - сказал Стердж, - что решение суда сделает абсолютно ясным всем тем, кто считает для себя допустимым писать критические замечания на книгах, принадлежащих другим людям... на библиотечных книгах... портя и уничтожая их таким образом, что это приводит к катастрофическим последствиям». В одной высокопарной фразе Стердж сумел упомянуть сразу обо всем: о причислении себя к «слишком умным», о читателях, действующих как писатели, экспроприации собственности и разрушении книг. Далеко не все из этого списка противозаконно. А отождествление им в конце фразы порчи библиотечных книг с катастрофой и вовсе утверждение, а не приглашение к дискуссии.
Книжный вандализм и воровство книг часто вызывают специфическую форму ярости у тех, кто одновременно и получает удовольствие от этого спектакля и характерной для него интриги, и испуган ими. В «Американских животных», основанной на реальных событиях криминальной драме Барта Лэйтона о попытке кражи редких книг из библиотеки Университета штата Кентукки, запечатлены эти колебания. Студенты колледжа от нечего делать задумывают весьма маловероятную кражу первого издания Дарвина и «Птиц Америки» Джона Джеймса Одюбона - огромного и очень дорогого атласа с изображением птиц, выпущенного в начале XIX века. «Птицы Америки» доводят «портативность» книжной магии до предела, и скоро горе-жулики это понимают. Фарсовая сцена - в которой книга, так называемый «двойной элефант», инфолио метровой длины, никак не вмещается в лифт, и ее приходится тащить под мышкой по пожарной лестнице, - как будто взята из давно надоевших комедий о похитителях книг (хотя фильм Лэйтона намеренно снижает жестокость воров-неудачников, которые на самом деле довольно грубо разобрались с дежурным библиотекарем). Это ощущение цирка оказалось роковым для другого книжного вора, Реймонда Скотта. На глазах пораженных библиотекарей он, обутый в шлепанцы, вошел в крупнейшую в мире шекспировскую библиотеку Фолджера, расположенную в Вашингтоне, неся в руках первое издание пьес Шекспира. Первое фолио - одна из самых желанных в мире книг: меня саму много лет держали в плену истории, которые он содержит и порождает. Конечно, Скотта тут же арестовали: Первые фолио из ниоткуда не появляются. Видимо, по наивности он принес его для оценки в одно из самых подходящих для этого мест мира, и там тут же сказали, что, скорее всего, книга краденая. И действительно, она, как выяснилось, принадлежала библиотеке кафедрального собора Дарема, откуда десять лет назад была украдена, когда ее выставили для всеобщего обозрения. Скотт прибыл в Суд короны Ньюкасла в длинном лимузине, с сигарой во рту, стаканом лапши быстрого приготовления в руке и известными словами из пьесы «Ричард III»: «Коня, коня, полцарства за коня!» В данном случае подозрений в причинении вреда не было вообще, но он получил восемь лет тюрьмы. В случае же Ортона и Халлиуэлла приговор казался совершенно несоразмерным. В том же месяце, когда Скотту вынесли приговор, два подростка получили по пять лет за нанесение смертельных телесных повреждений пожилому человеку, возвращавшемуся из мечети, а человеку, компания которого поставляла заведомо неподходящие, смертельно опасные бронежилеты британской армии, находившейся в Ираке, дали два года условно. Что-то определенно происходит, когда суды рассматривают дела о повреждении книг.
В случае Скотта нечто в культурной ценности конкретной книги, соединившись с явно завышенным ценником (на аукционах первые фолио уходят за миллионы долларов), в несколько раз повысило серьезность этого ненасильственного преступления. А может статься, и даже вполне, что вред, причиненный книге во время ее отсутствия в Дареме, включая отсутствие первых листов, вырванных, чтобы скрыть ее провенанс, наказывается так же, как подобные или даже более гнусные акты насилия по отношению к человеку. Вспомним морально, может быть, сомнительное отождествление книг и человеческих тел у Рея Брэдбери (см. главу 8). Последствия приговора оказались ужасными. Через полтора года заключения Скотт покончил с собой, осознав, сколько ему еще предстоит сидеть. Реакцией на этот прискорбный случай была куда большая печаль о судьбе знаковой книги, чем об участи психически нездорового человека: ее сохранность негласно стала куда важнее, чем жизнь Скотта.
Книги, которые перелицовывали Ортон и Халлиуэлл, не несли в себе ничего особенно ценного ни в культурном, ни в финансовом отношении. Партнеры не делали коллажей из редких книг, не вырезали ценных иллюстраций или листов из рукописей. Они охотились на безликую продукцию масс-маркета, которую легко было заменить. Однако этим библиотечным книгам была приписана ценность, невероятно превышающая их фактический статус. И тогда, и теперь ценность книг состоит именно в том, что это книги. Неожиданно, но и «Фаворит королевы», и «Ланты», изданные
