Сигареты - Хэрри Мэтью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он начал ощущать потребность не только перехитрить Аллана. Перед ним был богатый уважаемый коллега, много лет обводивший вокруг пальца систему, которой, по его же утверждениям, служил, и он-то теперь и стоял перед Оуэном, сияя уверенностью, потому что ему все снова сошло с рук. Оуэн сердито отмахнулся от своего начального намерения просто утереть нос Аллану: на кону стояли ценности. Он вовсе не сомневался, что нравственно пригоден назначить то наказание, какого Аллан заслуживал.
– Вы это только что придумали. Я вам не верю. Знаете почему?
– Нет, и мне было б весьма интересно…
– Я изучал вашу карьеру, – перебил его Оуэн, – и я не о ваших легитимных достижениях – в них-то я как раз не сомневаюсь. Я имею в виду – это я и выяснил, – что вы хронический жулик… – Оуэн говорил достаточно быстро, чтобы его не смогли прервать возражениями, – …и в этом деле чертовски везучий притом. Но, насколько мне это видится, у вас есть одна загвоздка. Жулик, родившийся и выросший в бедности, знает, что если он проиграет – потеряет все. А вот тот, у кого ваши тепленькие тылы, ощущает полную безопасность – и начинает думать, что ему на самом деле безопасно. Забывает о рисках. Совершает ошибки. Вроде звонка Айрин.
Если Аллан и удивился, то виду не показал.
– Оуэн, скажите мне прямо, что вы задумали. То, что, по вашему мнению, я совершил, тянет на недоразумение. Или, возможно, на ваше толкование того, что я действительно сделал. В чем смысл?
– Три названия – показать вам, что мне известно. И не обманывайте себя – я буду знать, что вы знаете, что я знаю. В хронологическом порядке: винодельни «Кайзер», шахта «Уотлинг», «Вико Хаззард».
Через несколько секунд, не шевельнувшись там, где стоял, заложив руки за спину, Аллан ответил:
– Кто спорит? Конечно, то были ошибки. Но почему ж я? В том участвовало и много других.
– То были ошибки, и совершили их не вы. Вы позволили сделать их другим. Вы им это советовали.
– Я все время советую. Таково одно из моих занятий, сами же знаете. А у вас все советы были идеальны? Мой средний балл достаточно неплох – где-то девять пятьдесят.
– Ну еще бы. Помните «Ранчо Круг Си»?[64] Они хотели, чтоб вы им удвоили общую сумму рисков по страхованию стада. Прежде чем их рекомендовать, вы убедились, что в о́круге бруцеллеза не было тридцать лет. Сделали свою работу. Как мог кто-то вроде вас не знать, что «Вико Хаззард» плывет порожняком? Зачем вам было связываться с такими никчемными конторами, как «Кайзер» или «Уотлинг», если не…
– Послушайте, – перебил его Аллан, – расследование там провели.
– И оно не все было в розах. Я знаю, вы-то прикрылись – вы же выступали всего лишь советником. А мы все чересчур заняты, так что прошлое нас никогда слишком уж не заботит. Но я-то вас раскусил, дружище. – Аллан безмолвствовал. Оуэн добавил: – Неинтересно мне устраивать вам неприятности, вот правда. С чего бы? Я просто хочу этот портрет Элизабет. И нет, мне кажется, я ее не знаю. Возможно, мы встречались до войны.
От упоминания Элизабет Аллану стало тошно. Еще две недели назад она была его; по крайней мере, он был ее. Он наплевал на ее чувства, выставив ей напоказ свою нечестность. Возможно, она за себя отомстила, рассказав не Мод, а Оуэну то, что узнала об Аллане. Он спросил:
– Так вам известно о лошади?
В единственный раз за тот вечер Оуэн смешался.
– У Элизабет есть лошадь?
– Да не та лошадь, – раздраженно ответил Аллан. – О портрете вам лучше у вора спрашивать.
– Именно это я и делаю.
С чего это Оуэна так беспокоит эта «кража»? До сегодняшнего вечера Аллан и думать забыл о той истории, какую он сочинил для Айрин.
– Хотите сказать, что это я украл картину?
– Слушайте, я и сам уже проголодался. Мое вам предложение. Если нахожу картину – оставляю ее себе. И обещаю никому об этом не рассказывать.
Аллан все еще не понимал. Оуэн допил стакан, в котором лед уже растаял, встал и вышел в кухню. Аллан услышал, как по плиткам пола тянут подрамник.
– Мне развернуть или мне на слово поверите?
Аллан утратил самообладание. Двадцать минут Оуэн готовился выставить его дураком – знал, что портрет здесь, и не выдавал этого знания.
– Вам лучше отсюда убраться.
– Вы правы. Оставьте картину завтра где-нибудь внизу, ладно? Я пришлю за ней человека. Если только не предпочитаете, чтобы я забрал ее сейчас.
– Шутник. Убирайтесь отсюда к черту.
– Ладлэм, я понимаю, каково вам. Вам бы лучше уже начать понимать, каково мне. У меня нет интереса сбивать вас на лету. Пакость получится, а кое-какое ваше говнишко может налипнуть и на меня. Как бы там ни было, я не полиция. Мне до лампочки, как вы себя поведете. Но я вас могу прижать – и прижму, если мне придется, потому что я против одного: всякий раз, когда мы выходим выступать за кого-нибудь из ваших убогих клиентов, на кон мы ставим свою репутацию и свои деньги. Я свою задницу под удар подставлял из-за вас. Возможно, вам никогда и не придется выплачивать свой долг обществу, как говорится, но мне-то вы его уж точно уплатите. У меня вы легко отделаетесь – всего одной картиной.
В этот миг Аллан и вспомнил поджаренный рогалик. Он заговорил быстро, не успело смятенье просочиться в его голос:
– Оуэн, история о том, что портрет украден, – это замысловатая семейная шутка.
– И что с того?
– Это то, что мы…
– То была моя шутка. А я говорю о вашей репутации. И насчет нее я не шучу, как вы, надеюсь, осознаёте.
Аллан сдался. Проигрывать он терпеть не мог; он бы очень не хотел проиграть; он не видел, как тут можно было бы поступить, чтоб избежать проигрыша. В кои-то веки сообразительность подвела его: колесо рулетки было подправлено женщиной, в которой он ни на миг не сомневался. Сейчас больше всего на свете
