Сент-Женевьев-де-Буа - Марина Юденич

Они остались одни. Ирэн не двигалась, и действительно более всего сейчас напоминала изваяние — обычно смуглое лицо ее теперь было очень бледным и совершенно лишенным жизни, веки полу-прикрыты, глазницы под ними запали, и обметаны густой синевой, отчего казалось мертвыми впадинами, нос заострился, а чувственные слегка приоткрытые обычно губы сейчас плотно сжаты, образуя тонкую темную линию, также глубоко запавшую Нет, не живым было это лицо. Но в душе Полякова не нашлось и капли жалости Он спокойно выкатил столик на середину гостиной, придвинул к нему кресло и сел. Помолчав немного и не услышав ни слова от Ирэн, достал из серебряного ведерка бутылку шампанского и не спеша откупорил ее. Выпитое в ванне виски все же давали себя знать — он почувствовал жажду, а быть может, сказалось и волнение, в котором он не желал себе признаваться, но которое тем не менее присутствовало. В сущности, сейчас происходило то, о чем мучительно и страстно мечтал Поляков не далее как прошлой ночью, испепеляемый раскаленной лавой ревности и оскорбления Вот она — Ирэн, безмолвная и покорная, униженная сверх всякой меры, причем сама же организовавшая этот процесс публичного унижения Но теперь он этого совсем не хотел Теперь он не хотел ничего, что было бы хоть как-то связано с ней. При чем он не хотел этого в ее присутствии, глядя на нее, коленопреклоненную и готовую, пожелай он, обметать пыль с его ботинок своими прекрасными густыми волосами. Впрочем, ботинок не было, он было бос и в халате, одетом на голое тело, но это мало что меняло Теперь он был свободен от нее и в ее присутствии. Вот что было главное! Возможно, да и вероятнее всего это был заслуга скрытого от его понимания тандема, который перед лицом страшной опасности сложился в нем, попирая все законы и принципы науки, тандема, освященного кем-то свыше, кто счел возможным и необходимым вмешаться ибо это было уже Его дело, но и тот, кто играл по другую сторону тоже не собирался сдаваться.

Он налил себе шампанского и медленно с удовольствием выпил прохладную шипучую жидкость — Прости меня, — прошелестело от двери Она не поднимала головы, не открывала глаз и не пыталась даже подняться на ноги, хотя стоять так наверняка было неудобно и даже больно Впрочем, он готов был ко всему И вздумай она броситься сейчас на него с объятиями ли, с побоями, не раздумывая ни минуты, он скрутил бы ее гибкое и сильное тело и вышвырнул за дверь номера Именно так. Он просчитал мысленно каждый свой жест и мышцы его сейчас были напряжены и построены как солдаты в шеренге перед боем, каждая знала когда и где ей выступать и что делать. Он был готов к любым действиям, но она оставалась недвижима.

— Прости меня — еще раз так же тихо еле различимо выдохнула Ирэн, не меняя позы Он снова налил себе шампанского — Зачем тебе? Я не хочу тебя знать и это окончательное мое решение Мы никогда не увидимся больше… Что тебе от того, что прощу или не прощу тебя?

— Я все это знаю Но — прости. Я не смогу так жить…

— Ой, милая, ну вот только этого не надо Не сможешь — не живи. Это твои проблемы. Понимаешь — твои? И я знать о них ничего не желаю… Понятно тебе?

Хватит с меня вчерашнего цирка и того, что по твоей милости я не смогу ездить в отель, к которому привык Кто ты такая. чтобы из-за тебя я ломал свои привычки? А? Можешь не отвечать! Твое мнение меня не интересует А свое я оставляю при себе, тебе оно все равно хорошо известно. Так что прекращай свой спектакль, меня он больше не занимает Вставай и убирайся Ты слышишь меня?

— Слышу. Прости меня, — она отвечала ему по-прежнему тихо и не поднимая глаз Казалось, сейчас на пороге его номера на коленях стоит вовсе не Ирэн, а какая-то другая женщина, смиренная, кроткая, готовая снести любые оскорбления и желающая только одного — получить его прощение Но это конечно же была Ирэн — по комнате разливался отвратительный ему запах ее духов — запах мокрой листвы какого-то экзотического растения Это был ее голос, низкий и слегка хрипловатый. Это был она. И в раскаяние ее он не верил ни минуты, посему был готов к любой очередной выходке. И, удивительное дело!, теперь, почувствовав внутреннюю свободу от ее чар, даже получал удовольствие от их поединка. Тандем, похоже, тоже расслабился. Она вела себя тихо и кажется не собиралась делать ничего предосудительного — Да, ради Бога, если после этого ты уберешься и оставишь меня в покое Ну вот, слушай: я тебя прощаю! Все? Теперь катись. " Колбаской по Малой Спасской ", как говорила моя бабушка Он был слишком переполнен чувством упоения свободой от нее и даже властью теперь над нею, властью позволяющей ему унижать ее сколько захочет.

Не будь этого, он возможно заметил бы, что упоминание им бабушки, заставило ее вздрогнуть и впервые с момента столь странного и унизительного для нее, появления в его номере поднять глаза — Прости меня, хотя бы ради памяти о твоей бабушке или дедушке, кого из них ты чтишь больше — А вот этого не надо. Не смей произносить своими грязными губами их имен, поняла? И вообще, я же ясно сказал тебе, убирайся! Вызвать секьюрити?

Или все же сама уйдешь?

— Я уйду. Но пожалуйста, умоляю, скажи, что ты правда простил меня Мне это важно, очень важно Пожалуйста, я очень прошу тебя, — она не заплакала, хотя и к этому развитию событий он был готов Но в голосе ее звучало такое неподдельное искреннее страдание и мольба, что он не то что бы пожалел ее снова, нет, на жалость по — прежнему не было и намека в его душе, просто ему стало интересно, зачем, собственно, так добивается она его прощения и какой подвох стоит за этими мольбами — Хорошо, я же сказал уже — прощаю Ступай себе с Богом. Все?

— Да, — она неожиданно медленно, как во сне или в трансе поднялась с колен и теперь прямо смотрела ему в лицо — Поляков взгляд отвел — хотя ее лицо не выражало ничего, но именно это его, в принципе готового ко всему и испугало Это было неживое лицо — бледность его была землисто-серой, знаменитые фиолетовые глаза теперь казались подернутыми пеленой и разглядеть их было почти невозможно в глубоко запавших глазницах, скулы и нос заострились. Это был Ирэн, и, в то же время — совсем не Ирэн.

— Господи, колется она, что ли? — хмуро подумал Поляков, — И на что польстился, дурак? И как польстился! Только что, под венец не позвал, — азарт поединка растаял — бороться сейчас было не с кем Женщина, которая остановившимся безжизненным взглядом смотрела на него, уронив руки вдоль тела, казалось вот-вот лишится чувств, а то и жизни, — выпроводить ее побыстрей и желательно без шума, — подумал Поляков, а вслух сказал, заметно смягчив тон — Ну вот, и иди теперь. Прощай. Бог тебе судья, Ирэн — Да, Бог… — она повернулась и сделал шаг к двери, но покачнулась и упала бы если бы не вцепилась побелевшей рукой в спинку кресла, оказавшегося на пути — Ну, начинается, — подумал Поляков и, как всегда запутавшись в тяжелых полах халата, попытался встать из своего кресла Она слабым жестом остановила его — Не надо, я сама. Пройдет. Позволь только глоток шампанского…

Последняя реплика его взбесила " Шампанского тебе? А потом икры? В вазе для фруктов? А что потом? Американского ковбоя? Или я сгожусь на безрыбье? "

Он не произнес ничего этого вслух, но мысль была столь яростна, что похоже она прочитала ее на его лице — Не беспокойся, я не попрошу более ничего Можно выпить глоток?

— Пей! Но, вот именно, больше ничего — он был настолько зол, что демонстративно отвернулся от стола и уставился в зашторенное окно, пока она нетвердой походкой двигалась к центру гостиной, доставала бутылку из серебряного ведерка и, постукивая ею о край бокала, наливала себе шампанского Он не наблюдал за ней и не хотел видеть ее, потому что каждая секунда ее присутствия подле него была ему тягостна, он торопил минуты и ему казалось, что если он не будет наблюдать за ней, все кончится быстрее — Выпей со мной — неожиданно услышал он совсем рядом и повернувшись не смог не вздрогнуть от неожиданности. Она стояла возле его кресла, приблизившись бесшумно, верная своей кошачьей манере, так же неестественно по балетному прямо, вытянув спину и слегка откинув назад голову. В одной руке она держала наполненный искрящимся напитком бокал, а другой указывала тот, из которого только что пил он, — выпей, простимся, как люди, — она был как и прежде смертельно бледна, но с последними словами с тонких запекшихся губ ее слетела короткая едва уловимая и, с какой-то скрытой издевкой, усмешка — Как люди? — только тяжелые полы халата помешали ему рвануться из кресла и вскочить на ноги в сильном душевном волнении, а вернее величайшем возмущении чувств, но выпалив это, он осекся — дискуссия сейчас никак не входила в его планы, — Хорошо, давай, как люди, если тебе от этого станет легче.

Он поднял свой недопитый бокал и сделал жест, в ее сторону, как если бы собирался чокнуться с нею, но бокала своего до ее руки не донес, а торопливо вернул к своим губам и одним глотком осушил до дна — Теперь все?