Потаенная девушка - Кен Лю

Впервые оказавшись в Америке, я думала, что это самое чудесное место на земле. Студенты страстно занимались всеми гуманитарными проблемами, и я старалась поддержать их. Я собирала деньги для жертв циклонов в Бангладеш и наводнений в Индии, я паковала одеяла, палатки и спальные мешки для пострадавших от землетрясения в Перу, я участвовала в бдениях в память жертв терактов одиннадцатого сентября, всхлипывала перед Мемориальным храмом на осеннем ветру, следя за тем, чтобы не задуло свечки.

Затем произошло сильное землетрясение в Китае, число жертв приближалось к ста тысячам, однако в студенческом городке царила странная тишина. Те, кого я считала своими друзьями, отворачивались, и деньги в ящик для пожертвований, который мы поставили в научном центре, опускали только другие студенты из Китая, такие же, как я. Мы не смогли собрать и десятой части той суммы, которую обычно собирали для катастроф со значительно меньшим числом жертв.

Все разговоры были сосредоточены на том, как стремление Китая к развитию привело к строительству непрочных зданий, словно перечисление просчетов государственных властей являлось надлежащей реакцией на погибших детей, словно перечисление вслух преимуществ американской демократии оправдывало отказ выделения помощи.

В анонимных интернет-сообществах выкладывались шутки про китайцев и собак. «У нас просто не любят Китай», – рассуждал один журналист. «Я бы предпочла, чтобы занимались проблемой сохранения слонов», – заявила по телевидению одна из актрис.

«Что с вами творится?» – захотелось кричать мне. Я стояла у стола с ящиком для пожертвований, а мимо в спешке проходили мои однокурсники, старательно избегая встречаться со мной взглядом, и в их глазах сострадания не было.

Но София пожертвовала деньги. Больше, чем кто-либо другой.

– Почему? – спросила я у нее. – Почему тебе есть дело до пострадавших, в то время как всех остальных они, похоже, нисколько не волнуют?

– Я не хочу, чтобы ты возвращалась в Китай с ошибочным представлением о том, будто американцы не любят китайцев, – ответила она. – Когда на тебя накатит отчаяние, постарайся вспомнить меня.

Вот как я поняла, что мы с ней никогда не были так близки, как мне казалось. София сделала пожертвование, чтобы убедить меня, а не потому, что чувствовала то же, что и я.

– Ты обвиняешь меня в манипуляциях, – говорю я. Воздух в палатке влажный и душный, и у меня такое чувство, будто мне пытаются вдавить глаза в черепную коробку. – Но разве ты не тем же самым занимаешься с этой записью?

– Тут большая разница, – возражает София. У нее всегда есть ответ на любой вопрос. – Мой клип будет использован для того, чтобы убедить людей делать то, что является правильным – с рациональной точки зрения, в соответствии с продуманным планом. Эмоции – это грубый инструмент, который нужно поставить на службу разуму.

– Значит, ты собираешься прекратить оказывать беженцам какую-либо помощь и бесстрастно смотреть, как мьянмарское правительство выдавит их со своих земель в Китай? Или даже хуже?

– Тебе удалось собрать деньги для беженцев на волне гнева и сочувствия, – говорит София. – Но как это в действительности помогает им? В конечном счете их судьба всегда будет решаться в геополитическом противостоянии Китая и Соединенных Штатов. Все остальное – лишь пустое сотрясение воздуха. Беженцам нельзя помочь. Поставка им оружия лишь даст правительственным войскам еще один повод прибегнуть к насилию.

Нельзя сказать, что София не права. Совсем не права. И все же есть основополагающий принцип, которого она упорно не видит. Мир не всегда движется по пути, предсказанному теориями, выдвинутыми экономистами и специалистами по международным отношениям. Если решения принимаются в соответствии с расчетами Софии, то порядок, стабильность, империя неизменно побеждают. И тогда никогда не будет никаких перемен, никакой независимости, никакой справедливости. Но для нас сердце на первом месте, и так и должно быть.

– Величайшее манипулирование – ошибочно убеждать себя в том, что всегда можно рассудком определить, что правильно, – говорю я.

– Без рассудка вообще невозможно понять, что правильно, – возражает София.

– Эмоции – это не просто инструмент убеждения, они всегда были в сердце того, что означает «поступать правильно». Ты выступаешь против рабства, потому что провела рациональный анализ преимуществ и затрат этой системы? Нет, тебя возмущает сама идея рабства. Ты сочувствуешь жертвам. Ты чувствуешь зло своим сердцем.

– Моральные доводы – это не то же самое…

– Частенько моральные доводы представляют собой лишь способ, посредством которого ты укрощаешь свое сострадание, запрягая его на службу интересам институтов, развративших тебя. Ты определенно не имеешь ничего против манипулирования, когда это выгодно делу, которое вписывается в твои рамки.

– Ты напрасно оскорбляешь меня, называя лицемеркой…

– Но ты действительно лицемерка! Ты молчала, когда фотографии с запуском ракет «Томагавк» и кадры с телами утонувших детей, выброшенных на берег, приводили к изменениям в политике по отношению к беженцам. Ты поддерживала работу журналистов, которые пробуждали сострадание к обитателям крупнейшего лагеря беженцев в Кении, рассказывая дурацкие истории в духе Ромео и Джульетты о молодых беженцах, делая упор на том, как сотрудники ООН приобщили их к западным идеалам…

– Это совершенно другое дело…

– Разумеется, другое. Для тебя сострадание – не фундаментальная человеческая ценность, а лишь еще одно оружие, которым можно размахивать. Одних ты награждаешь своим состраданием, других караешь, отказывая им в нем. А подходящие доводы рассудка можно подобрать всегда.

– А чем ты отличаешься от меня? Почему страдание одних воздействуют на тебя сильнее страданий других? Почему судьба жителей Муэртьена беспокоит тебя больше, чем судьба других беженцев? Не потому ли, что они внешне на тебя похожи?

София по-прежнему считает, что это убийственный довод. И я ее понимаю, честное слово. Так приятно думать, что ты права, что ты совладала со своими чувствами, позволив рассудку одержать верх, что ты являешься проводником политики справедливой империи, невосприимчивой к предательскому состраданию.

Но я просто не могу так жить.

Я предпринимаю еще одну, последнюю попытку.

– Я надеялась, что вырванная из контекста и реалий, обнажающая неприкрытые страдания и боль виртуальная реальность сможет остановить нас от рационального управления состраданием. В мучениях нет ни расы, ни убеждений – никаких стен, разделяющих нас. Погружаясь в ощущения жертв, все мы оказываемся в Муэртьене, в Йемене, в сердце мрака, которым подпитываются великие державы.

София ничего не отвечает. По ее глазам я вижу, что она считает дальнейшие споры со мной бесполезными. Я глуха к голосу разума.

Я надеялась с помощью «Сострадания» создать консенсус сострадания, неподкупный реестр сердца, поборовшего предательскую практику поиска рациональных объяснений.

Но, по-видимому, я все еще слишком наивная. Наверное, я верила, что сострадание может изменить мир.

Анон>: Как вы думаете, что произойдет дальше?

N♥T>: Китай вторгнется в Муэртьен. Эти ВР не оставили Пекину выбора. Если Китай не отправит войска на защиту повстанцев, начнутся уличные беспорядки.

ЗолотойФермер89>: Сразу же возникает вопрос: