Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки - Борис Соколов

В 1936 году Алекс (Борович) сообщал в Центр: "В колонии "Рамзай" завоевывает все больший авторитет как крупный отечественный журналист. Он теперь является представителем не только одной маленькой газеты, с которой он начал, но, как Вам может быть известно, корреспондентом одной из крупнейших тамошних газет и ведущего толстого экономического журнала". Сам Зорге в донесении от 14 мая 1937 года утверждал, что он стал известным журналистом и заместителем руководителя Германского информационного бюро в Токио.

"Другие журналисты уважали меня не только как известного германского журналиста, но и как отзывчивого друга, готового помочь в случае необходимости, — с гордостью сообщал Рихард в Центр. — Например, когда Вайзе уезжал в отпуск, я оставался за него в Германском информационном агентстве. Также если случалось что-либо, заслуживающее телеграфного донесения, о чем другим узнать не удалось, то я их информировал. Мы не только встречались в служебном помещении, но и обедали вместе и бывали друг у друга дома. В свою очередь, когда они знали, что я не хочу идти куда-либо, например, в "Домэй" или информационное бюро японского правительства, то они делали это за меня. Меня считали слегка ленивым, обеспеченным репортером. Конечно, они не имели понятия о том, что мне приходится делать очень многое помимо моей журналистской работы. В целом мои отношения с германскими журналистами были близкими, приятельскими".

По мере "похолодания" международной обстановки Рихард постепенно уменьшал количество контактов с коллегами из других стран. Не то чтобы это было обязательно. Ведь журналисты, несмотря на растущую международную напряженность, все равно продолжали вместе пить и обмениваться информацией. Однако не стоило провоцировать германское посольство на выражение неудовольствия, тем более что с коллегами из стран антигерманского блока поддерживал контакт Бранко Вукелич. С японцами, в том числе и входящими в состав резидентуры, Зорге поддерживал лишь официальные отношения, встречаясь на приемах и пресс-конференциях да иногда приглашая некоторых журналистов на завтрак. С японцами общались почти исключительно японские члены группы.

В мае 1938 года Зорге разбился на мотоцикле. Тогда только чудо спасло от раскрытия всю резидентуру. После вечеринки в отеле "Империал", где тусовались все иностранцы Токио, — Зорге, будучи в изрядном подпитии, оседлал мотоцикл "цундап" и вихрем понесся домой. На повороте он не справился с управлением и врезался в стену прямо возле будки полицейского у входа в американское посольство. В результате аварии Зорге получил сильное сотрясение мозга и перелом челюсти. К счастью, его быстро доставляют в госпиталь Св. Луки. Превозмогая невыносимую боль, он повторял: "Позовите Клаузена". Одна мысль о том, что кто-то может заглянуть в его карман и обнаружить несколько исписанных по-английски листков с секретной информацией, заставляла его не терять сознания. Только после прихода Клаузена, когда Зорге прошептал ему на ухо несколько слов, он впал в забытье и его отвезли в операционную. Зорге успел передать Максу секретные бумаги и доллары.

Клаузен также успел изъять из дома Зорге компрометирующие документы до того, как сотрудники германского посольства опечатали его бумаги.

"У меня был очень болезненный несчастный случай, писал Рихард Кате в Москву, — несколько месяцев я лежал в больнице. Правда, теперь уже все в порядке и снова работаю по-прежнему. Во всяком случае, красивее я не стал. Прибавилось несколько шрамов и значительно уменьшилось количество зубов. На смену придут вставные зубы. Все это результат падения с мотоцикла. Так что, когда я вернусь домой, то большой красоты ты не получишь. Я сейчас скорее похож на ободранного рыцаря-разбойника… Хорошо, что я вновь могу над этим шутить, несколько месяцев тому назад я не мог этого: я должен был жутко много перенести. И при всем этом работать…"

Комментируя назначение Коноэ премьером в июне 1937 года, Зорге написал во "Франкфургер цайтунг" вполне благоприятный для принца отзыв: "Правительство князя Коноэ в сегодняшних обстоятельствах является самым подходящим для Японии… У него лучшие, чем у других правительств, перспективы справиться с будущими трудностями. Оно не рассматривается как переходное правительство. Оно представляет самую перспективную в данный момент попытку внутриполитической концентрации сил".

Коноэ ценил Одзаки как специалиста по Китаю и хорошего аналитика, игравшего видную роль в Исследовательской ассоциации Сёва (Сёва кэнкюкай) — "мозговом тресте" праворадикальной перестройки конца 1930-х годов, задуманной Коноэ. Одзаки не только поставлял Центру первоклассную информацию, но и сам имел возможность влиять на настроения и мнения "сильных мира сего".

Одзаки передавал информацию, касающуюся внутренней и внешней политики Японии, несколько реже экономическую и еще реже — военную информацию. Он начал работать в научно-исследовательском бюро акционерного общества Южно-Маньчжурской железной дороги, где, естественно, получал данные о стратегических перевозках. С августа 1939 года Одзаки редактировал "Ежемесячный отчет" этого общества, где содержалась вся информация о перевозках.

"Никогда не производи впечатление человека, страстно желающего получить какую-либо информацию, делился Одзаки опытом во время следствии. Тот, кто занят важными делами, откажется беседовать с тобой, если заподозрит, что твой мотив — сбор информации. А если ты производишь впечатление человека, знающего больше, чем твой предполагаемый информатор, он даст тебе ее с улыбкой. Неформальные вечеринки — превосходное место для сбора новостей. И очень удобно быть специалистом в какой-либо области. Что касается меня, я был специалистом по китайским вопросам, и ко мне часто обращались люди из разных кругов… Жизненно необходимы связи с влиятельными организациями… Ты не сможешь быть хорошим разведчиком, если сам не являешься хорошим источником информации. А этого можно достичь лишь в ходе непрерывного образования и приобретения богатого опыта".

Время от времени в руки Одзаки попадал особо значимый и серьезный документ, который он фотографировал. Нередко высокопоставленные чиновники давали ему секретные документы для консультаций. "Единственное, чего я не мог получить заранее, это информацию о точном времени возможного нападения Японии на Россию, — признавал Одзаки на суде. — Моя деятельность характеризовалась полным отсутствием специальных методов… Я по натуре человек общительный… у меня не только широкий круг друзей, но я поддерживал довольно близкие отношения с большинством из них. Эти друзья и были для меня источниками информации". Но повесили все-таки Одзаки, а не друзей.

В октябре 1936 года Алекс-Борович, курировавший работу группы из Шанхая, сообщил в Центр: "Отт, получив какие-либо интересные материалы или собираясь писать, приглашает "Рамзая" и знакомит его с материалами. Менее важные передает "Рамзаю" на дом для ознакомления, более важные, секретные "Рамзай" читает у него в кабинете. Бывает, что Отт, дав материал, уходит из кабинета по делам или с очередным докладом к послу. "Рамзай" выявил расписание этих докладов (продолжающихся 20–40 минут) и, пользуясь этим, приходит к Отту минут за 15 до доклада с тем, чтобы задержаться с материалами на время его отсутствия. За это время он имеет возможность сфотографировать материалы".

В массовом порядке Зорге стал переснимать документы в 1936–1938 годах. Порой он присылал с одной почтой по несколько сот кадров. Это были экономические и политические обзоры, доклады германских консульств и посольства в Китае, доклады Отта и Дирксена в Берлин и многое другое.

Начиная с конца 1938 года в Москве стали проявлять к информации, поставляемой Зорге, повышенный интерес. Этому способствовали как вооруженные конфликты с Японией у озера Хасан и реки Халхин-Гол, так и приближение Второй мировой войны. Группа "Рамзая" была единственной реально действующей советской разведывательной резидентурой в Японии.

Вторая мировая война

К началу Второй мировой войны группа Зорге подошла во всеоружии. Глава резидентуры, благодаря дружбе с германским военным атташе, ставшим послом, имел весьма прочные позиции в германском посольстве, да и во всей германской колонии в Токио. Благодаря этому Зорге обладал почти исчерпывающей информацией насчет германо-японских отношений. Одзаки же, благодаря своей близости к премьеру Коноэ, поставлял эксклюзивную информацию о внешней и внутренней политике японского правительства. Правда, его информация, касавшаяся высших сфер, в отличие от информации Зорге, была не столь регулярной, поскольку соответствующие документы попадали в руки Одзаки не каждый день, и даже не каждый месяц.

Еще летом 1936 года, уезжая в отпуск в Германию, Отт предложил Зорге включить его в штат посольства в качестве вольнонаемного сотрудника, своего помощника "по линии промышленно-экономического изучения страны". Однако Рихард отказался. Штатная должность в посольстве требовала согласования в Берлине, а там могут проверить кандидата, и неизвестно, что еще найдут в полицейских архивах. Но в сентябре 1939 года Отт все-таки зачислил Зорге в штат германского посольства в качестве пресс-атташе. Проверка же со стороны гестапо, как мы увидим далее, последовала только в 1940 году, и ничего особо политически криминального за Зорге не выявила.