История Крестовых походов - Екатерина Моноусова

Дотошные церковники по окончании войны составляли списки священной утвари и других святых предметов, которые они вывезли из столицы Византии. Каждый, разумеется, вел свой подсчет. Эти разрозненные описания свел воедино в 70-х годах уже XIX века французский ученый Риан, тоже, между прочим, католик. Так родилась то ли книга, то ли каталог с немудреным названием «Священная константинопольская добыча».

Есть и безымянный русский свидетель константинопольского погрома, написавший «Повесть о взятии Царьграда фрягами». (Фрягами в Древней Руси называли итальянцев.) Эта повесть, в свою очередь, вошла в Новгородскую первую летопись старшего извода (XIII–XIV века). Ее автор, по-видимому новгородец, явно был в Константинополе либо во время изображаемых событий, либо вскоре после них. И если византиец Никита Хониат, по понятным причинам, яростно негодовал по поводу сотворенного захватчиками, то русич был относительно беспристрастен и объективен. Но и он напишет: «Церкви в граде и вне града пограбиша все, им же не можем числа, ни красоты их сказати».

Что уж тут говорить, если сам Жоффруа Виллардуэн, который в своем хвалебном труде «Завоевание Константинополя» старался всячески смягчить бесчинства соратников, не мог скрыть восторга от невиданной константинопольской добычи. Уронив для приличия крокодиловы слезы об участи «этих прекрасных церквей и богатых дворцов, пожираемых огнем и разваливающихся, и этих больших торговых улиц, охваченных жарким пламенем», маршал Шампанский становится более деловит. Мы «не могли сосчитать» захваченное «золото, серебро, драгоценные камни, золотые и серебряные сосуды, шелковые одежды, меха и все, что есть прекрасного в этом мире». А дальше его все же переполняет гордость за то, что такому грабежу не было ничего равного со дня сотворения мира.

Бонифацию Монферратскому достался целый императорский дворец Буколеон. Его название пошло от барельефа, изображавшего бой льва с быком. Французы трансформировали греческое наименование в «Львиную пасть». Вот хроника от Виллардуэна: «Маркиз Бонифаций Монферратский проскакал вдоль всего берега, прямо к дворцу «Львиная пасть». И когда он прибыл туда, дворец был ему сдан с тем, что всем, кто в нем был, сохранят жизнь. Там увидели многих самых знатных дам на свете, которые укрылись во дворце; увидели там сестру короля Франции, которая некогда была императрицей, и сестру короля Венгрии, которая тоже некогда была императрицей, и множество других знатных дам. О сокровищах, которые были в этом дворце, и не рассказать, ибо их там имелось столько, что не было им ни числа, ни меры». Предводитель крестоносцев не только присвоил все дворцовые богатства, но и сделал своей женой принцессу Маргариту, дочь венгерского короля Беллы III и вдову бывшего византийского императора Исаака Ангела.

Упоминавшийся уже рыцарь Робер де Клари будет в своих «захватнических» описаниях более лаконичен, сообщив, что ими были собраны «две трети земных богатств».

Что ж, ему и полагается быть скромнее — все-таки не маршал, пусть даже Шампани. Да что там маршал, сам папа римский Иннокентий III, вдохновитель и инициатор Четвертого крестового похода, разразился лицемерным пастырским письмом. Его якобы возмутили разбойные действия христовых воинов. Они предпочли, — негодует папа, — земные блага небесным, не освобождение Иерусалима, а завоевание Константинополя. «Вы обобрали малых и великих… протянули руки к имуществу церквей и, что еще хуже, к святыне их, снося с алтарей серебряные доски, разбивая ризницы, присваивая себе иконы, кресты и реликвии…»

А Палестина, принадлежащая в то время египетской династии Айюбидов, переживала свои распри и раздоры, которые вспыхнули после смерти основателя этой династии, знаменитого Саладина, султана Египта и Сирии, полководца и мусульманского лидера XII века. Казалось, для крестоносцев наступил самый удобный момент, чтобы вновь поднять свое знамя на Святой земле. Но в этот раз она освободителей так и не дождалась…

«На берег дурацкий ведет ум ребятский…»

Крестовый поход детей

1212

Верить или не верить в библейскую историю о расступившемся перед Моисеем море — личное дело каждого. Но тысячи детей, которые, распевая гимны, шли по улицам Марселя прямо к морю, несомненно, в нее верили. Они были уверены, что море расступится перед ними, — ведь путь их лежал в Святую землю, которая томилась под игом неверных, и позади осталось столько опасностей и лишений… Жители города, потрясенные видом этого «потешного» войска, тоже ждали чуда. Но море молчало. Огромное и синее, оно терялось за горизонтом, и в этой бескрайней дали таяла, как дымка, мечта о далекой земле и подвигах во имя Всевышнего, которые им так и не суждено будет совершить…

«…Случилось то сразу после Пасхи. Еще не дождались мы Троицы, как тысячи отроков тронулись в путь, покидая кров свой. Иные из них едва на свет появились, и минул им только шестой год. Другим же впору было выбирать себе невесту, они же выбрали подвиг и славу во Христе. Заботы, им порученные, они позабыли. Те оставляли плуг, коим недавно взрывали землю; те выпускали из рук тачку, их тяготившую; те покидали овец, рядом с которыми сражались против волков, и думали о других супостатах, магометанской ересью сильных… Родители, братья и сестры, друзья упорно уговаривали их, но твердость подвижников была неколебима. Возложив на себя крест и сплотившись под свои знамена, они двинулись на Иерусалим… Весь мир называл их безумцами, но они шли вперед…»

Так писал современник этого похода — пожалуй, самого необычного в истории крестоносного движения. Как ни странно, хронисты прошлого, подробно протоколировавшие многие события тех лет, почти обошли его вниманием. Пара строчек, иногда полстраницы — и это притом, что, как минимум, пара десятков средневековых авторов видела происходящее собственными глазами!

Позже, обрастя кучей домыслов, он подарит сюжет многим фантастическим книгам. В самой гуще давних событий окажется юный «Крестоносец в джинсах», придуманный нидерландской писательницей Теа Бекман. А Билли Пилигрим, герой автобиографического романа Курта Воннегута «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», сделает своего создателя знаменитым. Трусоватого «дурочка» Билли ожидают самые невероятные события — и похищение инопланетянами, и путешествие во времени, и ужасы психлечебницы… По сравнению с этим, участие в богоугодном походе и впрямь кажется детским лепетом.

Впрочем, молодые «пилигримы», бредущие знойным летом 1212 года по дорогам Франции и Греции, почитали свою миссию вполне серьезной. Слова хрониста о том, что «…в означенную эпоху была предпринята смехотворная вылазка: дети и несмышленые люди поспешно и необдуманно выступили в крестовый поход, движимые скорее любопытством, нежели заботой о спасении души», — показались бы им смертельным оскорблением. Участники босоногой процессии были облачены в простые холщовые рубахи поверх коротких штанов (так предпочли одеться и многие девочки). Спереди каждому нашили матерчатый крест — как у взрослых — красный, черный или зеленый. Головы были, как правило, ничем не покрыты, а солнце палило нещадно. Лишь изредка налетал, неведомо откуда, легкий ветерок, вздымая пестрые знамена с изображением Иисуса Христа и Богородицы. Тогда дети прибавляли шагу, и звонкоголосые звуки гимнов, славивших Бога, разносились далеко по округе…

Вандомский «гитлерюгенд»

…Все началось в 1200 году в крошечной деревушке Клуа. На свет появился крестьянский мальчик, которого крестили Этьеном. Счастливая мать, принимая малыша из рук священника, и не подозревала, что за чудо-ребенка даровал ей Господь. Впрочем, окрестности Орлеана, где расположена деревня, богаты на чудеса. Десятилетия спустя здесь явится миру Орлеанская дева, чтобы подарить своим соотечественникам великую победу над ненавистными англичанами. Но у маленького Этьена были совсем другие враги — магометане. Разумеется, он никогда их не видел, но вместе со всеми исправно возносил молитвы за тех, кто полег в Святой земле, и за тех, кто томился в застенках мусульман… Как и Жанна д’Арк, набожный пастушок чуть чаще своих сверстников бывал в церкви и всегда плакал во время литургий. А когда в апреле в День святого Марка торжественным ходом по улицам проносили обвитые черной холстиной кресты, его нежную душу переполнял настоящий экстаз. Переносясь мысленно в Святую землю, он яростно клял неверных и жаждал праведной мести.

И вот ему исполнилось 12. Уже не мальчик, но еще и не муж — самое время для того, чтобы «из искры возгорелось пламя». Такой «искрой» оказалась весьма необычная встреча. Как-то майским полднем к Этьену подошел монах-пилигрим, идущий из Палестины, и попросил подаяния. Впрочем, кое-кто из хронистов утверждает, что мальчик просто-напросто уснул, разморенный жарой. Скорее всего, именно так оно и было, ибо то, что произошло дальше, вряд ли могло случиться наяву.