История германского фашизма - Конрад Гейден

«Национальная революция не должна предшествовать взятию политической власти; овладение полицейским аппаратом государства является предпосылкой национальной революции. Другими словами — необходимо по крайней мере сделать попытку овладеть этим аппаратом хотя бы по внешности легальным путем; при этом мы безусловно согласны, что на этот легальный путь придется вступать под более или менее сильным нелегальным давлением… Риск будет тем меньшим, чем больше выступление будет опираться на симпатию народа и чем больше оно будет производить вовне впечатление легальности».

Провозглашаемая здесь Шейбнером-Рихтером «легальность» как средство борьбы легла с 1925 г. в основу национал-социалистической политики.

В результате упорных настояний Рема лидеры «Боевого союза» согласились признать вождем Гитлера. Внешним поводом для этого послужило прекращение рурского сопротивления, декретированное Штреземаном[77]24 сентября. На другой день состоялось совещание лидеров союза, в котором участвовали военный руководитель союза Крибель, затем лидер «Имперского флага» Гейс, д-р Вебер из союза «Оберланд», Рем и капитан Зайдель от мюнхенского «Имперского союза» и наконец Геринг, Шейбнер-Рихтер и Гитлер. На этом совещании речь Гитлера продолжалась два с половиной часа; закончилась она просьбой к товарищам передать ему руководство «Германским боевым союзом». Когда он кончил, Гейс вскочил и со слезами на глазах протянул ему руку; Рем тоже плакал, и даже д-р Вебер, всегда сохраняющий внешнее спокойствие, был взволнован. В результате этого патетического совещания появилась следующая заметка в печати:

«Ввиду серьезности политического положения мы считаем крайне необходимым единое политическое руководство. В полном согласии относительно наших целей и средств мы, лидеры боевых союзов, сохраняя полностью их внутреннюю самостоятельность, передаем политическое руководство г-ну Адольфу Гитлеру».

Рем решил окончательно уйти из рейхсвера и всецело посвятить себя подготовке «акта, который решит дело свободы». Он подал своему другу стремя; теперь надо было позаботиться о том, чтобы Гитлер действительно поехал.

Получив руководство в свои руки, Гитлер на другой же день первым делом отправил Шейбнера-Рихтера к графу Содену, начальнику канцелярии принца Рупрехта, с просьбой устроить ему аудиенцию у принца. Стараясь выслужиться перед новым лидером, Шейбнер прибег в переговорах с графом ко всякого рода уловкам, которые казались ему мудрой дипломатией. «Конечно, — заявил он, — никто не желает навязывать принцу свои взгляды, но если принц станет на платформу национального движения, Гитлер, в душе монархист, ничего не будет иметь против установления монархии в Баварии; напротив, волна движения поднимет принца на своем гребне и он станет верховным вождем движения. В противном случае, — круто заявил Шейбнер, — движение пройдет мимо принца».

Эта пыжащаяся лягушка не произвела должного впечатления на графа, которому было отлично известно, что Людендорф относился к Вительсбахам с недоверием. Посланец «Боевого союза» слишком театрально представлял себе мир реальной политики; чего же ожидать от его хозяина? Гитлер так и не получил аудиенции у принца.

В тот же день Гитлер узнал причину своей неудачи и понял, что пришел слишком поздно.

Выбор его в вожди боевого союза должен был явиться ударом, но удар противника был гораздо сильнее. Получив руководство союзом в свои руки, Гитлер собирался выступить с речами — как он это всегда делал в решительные моменты. Он собирался выступить не менее как на четырнадцати собраниях в один вечер. Эти собрания могли стать увертюрой к путчу. Под их прикрытием могло быть проведено давно подготовляемое выступление. Книллинг объявил осадное положение и назначил Кара генеральным государственным комиссаром с чрезвычайными полномочиями. Баварский премьер, с помощью которого «Боевой союз» надеялся «легально» завоевать государственную власть в Баварии, вместо этого вооружил 26 сентября противную сторону.

Гитлер потерял присутствие духа. Больше всего вывел его из себя запрет его четырнадцати собраний. У него помутилось в глазах. «Как, — бесновался он, — из-за четырнадцати безобидных собраний поднять такой шум, объявить осадное положение и назначить генерального государственного комиссара! Что же сделают эти господа, когда мы повесим первых четырнадцать мошенников; первых тысячу четыреста мошенников?» В течение одной ночи он все больше входил в раж, забыл про честное слово, про свою тактику «легальности», про данную Лоссову подписку, одним словом — он действительно готов был совершить государственный переворот, который до сих пор существовал лишь в воображении противника. На квартире Шейбнера-Рихтера он обсуждал вместе с Шейбнером, Пенером и Ремом шансы путча. Но в конце концов солдатское вето Рема восторжествовало над расходившимися нервами вождя. Безнадежный план путча отпал, и тысяча четыреста ноябрьских преступников избежали виселицы.

На следующий день Кар потребовал от Гитлера объяснений насчет того, как он намерен держать себя по отношению к новой власти. Гитлер ответил, как упрямый ребенок: его не спрашивали, когда назначали г. фон Кара генеральным государственным комиссаром, поэтому его позиция будет зависеть от того, как поведет себя фон Кар.

Это был беспомощный лепет. Вождь «Боевого союза», лишь двенадцать часов тому назад собиравшийся смести с лица земли противника, не сумел даже скрыть, в какой мере он чувствовал себя побитым.

В лице Кара пришла к власти «революция с разрешения г-на президента». Задачей Кара была борьба против имперского правительства. Его планы представляли собой весьма неопределенную смесь из баварской обороны и германского наступления.

Неграмотный в экономических вопросах чиновник Кар наивно верил во всемогущество декретов, в возможность сделать Баварию счастливым оазисом, задержать обесценение денег, декретировать твердые цены, отправив «ростовщиков» в тюрьму и выслав всех «восточных» евреев. Кар надеялся с помощью этих мер добиться народного успокоения. Он даже успел приступить к делу: в Нюрнберге было задержано золото Рейхсбанка, кроме того, Кар запретил податным инспекторам посылать в Берлин поступающие налоговые суммы.

Все эти меры проводились с помощью совершенно непригодного для этих целей чиновничьего персонала окружного управления Верхней Баварии. Это управление прекрасно исполняло до сих пор свои функции в области школьного надзора, дорожного строительства и страхования от градобития на территории к югу от Дуная; теперь оно с места в карьер должно было перейти на другое амплуа: не более и не менее как подготовлять освободительную борьбу Германии…

Кар принял также военные меры. Он отменил в Баварии закон о защите республики и таким образом открыл границы Баварии капитану Эрхардту, который со времени капповского путча скрывался от ареста. Конечно, это было сделано не для того, чтобы предводитель добровольцев мог наслаждаться горным воздухом в баварских Альпах. Эрхардту поручено было организовать с помощью своего «Союза викинга» военный лагерь на баварско-тюрингенской границе, официально якобы для защиты от красных сотен Тюрингии и Саксонии, на самом же деле для подготовки похода в северную Германию. Вначале Кар надеялся, что имперское правительство само обратится к нему с просьбой навести порядок в «красной» средней Германии. Но вместо этого берлинское правительство отправило в Тюрингию вюртембергский рейхсвер, и комиссар его, д-р Гейнце, 27 октября насильственным путем сверг левое правительство Цейгнера в Саксонии. Кар остался при пиковом интересе: Берлин не обратился к его помощи, его план водворить порядок в средней Германии и затем во главе баварских войск продиктовать центру условия создания новой Германии разбился о его собственную медлительность.

Вторым мероприятием Кара был захват баварской дивизии рейхсвера. Повод к этому подала злосчастная позиция Лоссова в вопросе об осадном положении в Баварии и Германии. На основании осадного положения, объявленного имперским правительством, Лоссову принадлежала высшая исполнительная власть в Баварии; конечно, Кар не признавал этого и требовал этой власти для себя на основании баварского осадного положения. Колеблющийся Лоссов, попавший в политику, как кур во щип, повиновался Кару как власти, находившейся в его непосредственной близости — в Мюнхене. Когда он отказался запретить по приказу из Берлина «Фелькишер беобахтер», возник открытый конфликт. После этого последовал приказ о снятии Лоссова. Но баварское правительство не признало этого приказа, устраняющего угодного ему генерала, и освободило седьмую дивизию от подчинения главному командованию в Берлине. Это было нарушением конституции, мятежом и фактически своего рода войной против Берлина. Бавария вооружалась, мобилизуя все свои ресурсы, людские и финансовые; причем неизвестны были ни день мобилизации, ни пути ее, ни цели.