Прибытие - Евгений Ильичёв

— Варварства.

— Да, — согласился он, — варварства! Именно — варварства и невежества! Люди за бортом живут, как питекантропы! Сильные эксплуатируют и поедают слабых!

— Ну, мы же не питекантропы, — спокойно ответил я, заставляя взволнованного геолога умолкнуть. — Мы современные люди, и тот факт, что мы на этой планете единственные представители прогрессивного человечества, дает нам право влиять на ход истории.

Леонид задумался, пытаясь обозначить для себя новые зацепки к будущим тревожным расстройствам, но я опередил его:

— А что касается того, что Мария находится одна среди нас, восьмерых мужчин, так это дело поправимое.

Я заговорщически улыбнулся сердобольному геологу и, наклонившись к его уху, прошептал:

— Доктор, Мария не так проста, как может показаться, и не так слаба, как выглядит. Поверьте, она вас еще не раз удивит.

Не уверен, что доктор Боровский понял намек, но все же этот ответ его полностью удовлетворил. Я постарался развить успех:

— Леонид Захарович, для нас Мария не является помехой. Скорее, даже наоборот, и она уже доказала это при первой же вылазке в город. Для половины из нас она слишком юна, чтобы видеть в ней предмет вожделения, если, конечно, вас пугает именно этот аспект. Природа сама все расставит по местам, уж не беспокойтесь об этом. И тому несчастному, кто окажется жертвой природы, лично я не завидую. У девушки тот еще характер. Остальные же ассимилируются и найдут свое счастье среди местных женщин. Если пожелают, конечно.

Кажется, я достаточно точно уловил суть проблемы, которую хотел обозначить наш геолог. Доктор Боровский некоторое время изумленно смотрел на меня, мысленно укладывая мои доводы по своим логическим полкам, и, убедившись, что все укладывается, успокоился.

После разговора с геологом сон как рукой сняло. Я и впрямь прокручивал в голове мысли, впервые озвученные в разговоре с доктором Боровским. Но о роли единственной девушки в экипаже я думал скорее в фоновом режиме, не облекая свои рассуждения в набор осмысленных логических выводов. И уж тем более не озвучивая свои умозаключения. А сейчас озвучил и сам слегка сконфузился. Получается, даже при всей своей искушенности в вопросах психической деятельности человека я и сам не заметил, как выставил защитные барьеры в своей голове. Внезапно я понял, что не позволял себе думать о сложившейся ситуации, отгородившись мыслями о локальных целях. В краткосрочной перспективе нам нужно было втереться в доверие к местным властям, решить первоочередные задачи по обеспечению «Ермака» топливом и энергией, разобраться с текущей политической ситуацией на Земле, и это лишь начало. Но в моей сознательной мыслительной деятельности не было места ни одной мысли о том, что все происходящее вокруг нас теперь — навсегда. Все, что нас сейчас окружает, и есть наша жизнь, и в ближайшие несколько сотен лет ничего не изменится. Мозг упорно цеплялся за старое. Вероятно, сознанию казалось, что, если не допускать мыслей о текущей глобальной проблеме, а заменить их мелкими и не такими масштабными, то угрозы нашему существованию на Земле и не будет. Вот-вот каким-то чудесным образом восстановится связь с «Магелланом», и мы вместе придумаем, как нам вернуться на борт звездного крейсера. Так же, как и доктор Боровский из сотни критически важных проблем в качестве защиты от психического расстройства выбрал одну второстепенную. Не мне его критиковать, каждый будет спасаться своими методами. Но, в конце концов, все мы были профессионалами. Всю сознательную жизнь мы готовились к еще большим трудностям, которые могли поджидать нас там — в ином мире. Проблема заключалась в том, что мы понятия не имели, какие трудности нам может преподнести наш собственный мир.

Я потряс головой, пытаясь подальше запрятать все негативные мысли. Перед важным патрулированием они были ни к чему. Судя по радару, второй патруль уже через несколько секунд вернется на «Ермак». Я поспешил разбудить нашего терраформирователя, но застал его уже бодрствующим. Филипп сладко потянулся в своем ложементе и нехотя встал. Сработала автоматическая система блокировки грузового отсека. Строго говоря, на нашей собственной планете необходимости проходить процедуру выравнивания давления не было, но за бортом была настолько низкая температура воздуха, что мы решили прибегнуть к традиционной схеме шлюзования — так мы сильно экономили на отоплении всего челнока.

Раздалось протяжное шипение, и дверь в грузовой отсек отъехала в сторону. Снимая на ходу свои шлемы, в пассажирский отсек прошли Ковалев и Репей. На мой немой вопрос Егор ответил, вытирая со лба проступившую испарину:

— Не знаю, как у вас, а у меня ощущение, что в этой проклятой тайге нет ничего крупнее белок.

— Что, совсем ничего не обнаружили? — удивился второй пилот.

— Пара мелких грызунов — белки или мыши, несколько сов, вороны, вот и весь улов, — отозвался Саша.

— А прочесали мы два квадрата, — продолжил Ковалев. — Это как три площади нашего космодрома. Тепловизоры молчат. На радарах ни малейшего движения. Кругом один лес.

— И нет ни единой развалины? Города, предприятия, небоскребы, памятники архитектуры, — удивлялся доктор Боровский, — неужели ничего этого после войны не осталось?

— Доктор, а кто вам сказал, что была именно война? — поинтересовалась Мария, выходя из кабины пилотов.

— Но кто-то же разрушил все, что было при нас? — не унимался старый геолог. — Пусть сотни лет назад, пускай хоть тысячу. Хорошо, допускаю, что все поглотила матушка земля, но что-то же должно было остаться? До нас ведь дожили пирамиды Египта, катакомбы древней Москвы, развалины замков, груды стекла и бетона после разрушения древних небоскребов. Мы и сами довольно усердно старались друг друга уничтожить. Пережили четыре мировые войны, две из которых были ядерными! И даже тогда унаследовали сотни архитектурных чудес света!

— Значит, произошедший катаклизм был настолько масштабным, что не оставил наземным сооружениям и шанса, — резюмировал Егор. — Во всяком случае, благодаря Марии мы знаем, что у кнеса под хоромами есть собственный бетонный бункер.

— На самом деле, это бессмысленная дискуссия, господа, — выразил общее мнение я, натягивая на себя термокостюм. — Как бы то ни было, мы обладаем лишь крупицами информации, и выводы делать еще рано. Давайте сосредоточимся на текущей задаче и решим энергетический вопрос, а после будем докапываться до правды-истины!

Дружный возглас одобрения пронесся по кораблю, и мы с Филиппом направились к шлюзовому отсеку.

— Ты ведешь авиетку, я указываю направление и осуществляю наблюдение. Ситуацию оцениваем вместе, — проинструктировал я парня, заодно проверяя связь. Тот согласно закивал головой, прилаживая к скафандру шлем. Уже через десять минут мы двигались к заданному квадрату на свежей авиетке. Метель несколько поутихла, и мы могли лететь достаточно высоко над верхушками деревьев, что позволяло охватить больше пространства. Действительно, первые полчаса нашего полета перед нами открывалась довольно удручающая картина заснеженного леса. Бескрайняя тайга, на сотни километров раскинувшаяся перед нами, монотонно проплывала под ногами. Я даже несколько раз ловил себя на том, что от подобной монотонности клюю носом. Несколько раз Филипп указывал мне куда-то вниз на мелких животных. В отличие от Ковалева, нам повезло больше. По пути к квадрату патрулирования мы встретили пару лис и с десяток зайцев. Большое количество мышей стаями роились прямо под снежным настом. Наши чувствительные тепловизоры легко определяли даже мелкую дичь, но крупных зверей мы так и не встретили. На втором часу монотонного патрулирования своего квадрата мы выскочили к пересохшему руслу реки.

— Давай пройдем вдоль этого оврага! — крикнул я Филиппу, повинуясь скорее желанию разнообразить наш путь, нежели имея в голове какую-то идею. Мысль парню понравилась, и он лихо выкрутил ручку газа до упора, совершая эффектный маневр для смены курса.

— Так мы уйдем из нашего квадрата, — сообщил мне Филипп.

— Ничего страшного. Пройдем над руслом, проверим кое-что, потом вернемся.

Переговариваясь между собой, мы повышали голос, стараясь перекричать внезапно разыгравшуюся пургу. Даже имея внутренний канал радиосвязи, нам приходилось кричать, поскольку на таких скоростях шлем постоянно полировали бесчисленные льдинки. Пурга вынудила нас снизиться до двух-трех метров, и теперь мы неслись по старому высохшему руслу, лихо повторяя все изгибы некогда полноводной реки. Высокие сосны по краям русла сливались в одну сплошную стену. Кое-где русло сужалось настолько, что деревья, склоняясь друг к другу, образовывали природные заснеженные тоннели, пронзая которые мы оставляли за собой