О Шмидте - Луис Бегли

Вы вроде говорили, что дом собираетесь подарить дочери и переехать.

Это обстоятельство совсем вылетело у Шмидта из головы. Похоже, он вообще забыл обо всем на свете, кроме теплой руки Кэрри, которая отвечала на каждое пожатие, придумывая все новые игры.

Пойдем обратно, сказал он. Ты замерзнешь. Все правильно насчет дочери и переезда, но я думаю, что в новом доме у меня тоже будет бассейн. Просто дом будет значительно меньше этого, полагаю, подобных предложений на рынке куча. Мне уже совсем скоро надо приступать к поискам. Может, ты мне поможешь?

А как ваша дочь на это посмотрит? Я имею в виду, если я буду ездить с вами смотреть дома. Вы не сказали мне еще, как ее зовут. Какая она?

Шарлотта. Так звали мать моей жены. Она умерла, когда жена была еще ребенком. Мою жену вырастила тетка, которая ей и оставила, как я тебе говорил, этот дом. Шарлотта… Она высокая, повыше тебя, очень светлая и, на мой взгляд, довольно красива. Она похожа на… Жанну д'Арк! Ты видела Жанну д'Арк на портретах? Дева-воительница, в пятнадцатом веке она спасла Францию от англичан. Потом англичане сожгли ее на костре, и она стала святой. Конечно, Шарлотта не дева: она уже несколько лет живет с тем парнем, который надумал взять ее в жены, и она не очень воинственна, хотя зверски играет в сквош.

Вы ее очень любите, сказала Кэрри мрачно. Она старше меня? Кэрри высвободила свою руку из ладони Шмидта.

Мягким движением пальцев Шмидт восстановил контроль над территорией: точно так он брал руку Шарлотты, когда та была маленькой.

Конечно, люблю. Она моя единственная дочь, единственный ребенок, она — вся моя семья. Тебя она, должно быть, постарше. В августе ей будет двадцать семь.

А мне двадцать. Кэрри рассмеялась. Могу спорить, у нее хорошая работа. Вы ее устроили?

Нет, она сама. Многие скажут, что работа у нее хорошая, но я почему-то этого не думаю. Она занимается связями с общественностью. В ее случае это значит объяснять людям, что производители табака — хорошие парни, которых неправильно поняли, и они выпускают здоровый и нужный продукт. Или рассказывать, как «Ситибанк» никогда не спит. Сплошные игры и забавы.

А вы курите.

Конечно. И не имею ничего против игр и забав. Только вот пользы от них только тем, кто играет. Ты вот не очень любишь свою работу, она трудная, но тебе удается что-то сделать. Ты приносишь людям настоящие еду и питье, собираешь настоящие деньги и уносишь настоящие грязные тарелки. А там за большие деньги создают впечатление. Шарлотта бы не согласилась со мной, но я считаю, что она выбросила свое образование на ветер.

Но и я не собираюсь всю жизнь прислуживать в ресторане. Обещаю вам, я закончу учебу. Могу спорить, она училась в хорошей школе.

Шмидт кивнул.

Она обалдеет, если узнает. Вы связались с пуэрториканской официанткой, которая моложе вашей дочери на семь лет!

Любую женщину ей будет трудно воспринять. Ее мать умерла в апреле. И Шарлотта не представляет меня с другой женщиной. Но мы с тобой можем видеться, когда захочешь, и не дадим ей совать в это нос. И раз ты мой друг, тебе, конечно, надо будет посмотреть на дом, где я захочу поселиться.

Не беспокойтесь, я ваш друг.

Изучив приборную доску «сааба» и перепробовав все возможные положения сидений, задаваемые электроникой, и все настройки кондиционера, Кэрри хлопнула Шмидта по руке и воскликнула: Если вы и вправду собрались покупать дом, берите меня с собой, только чтоб агента не было: вы же не хотите, чтобы вам отказали!

Потом, когда он спросил, не хочет ли она пойти куда-нибудь пообедать — думая про отель в Сэг-Харборе, где зимой ланч подавали допоздна и где Кэрри, поскольку отель был дорогой, вряд ли могли узнать, а значит, не будет никакой неловкости, — она ответила, что он, должно быть, повредился умом. Нет, есть она не хочет.

Давайте пойдем к вам домой, Шмидти. И поскорей, пока вы там еще живете.

Раздеваться она принялась, едва переступила порог, разбрасывая одежду направо и налево, и в одних лосинах взбежала вперед Шмидта на лестницу. Хватая ее за плечи и пытаясь их целовать, разгоряченный Шмидт подтолкнул ее к спальне.

Кровать ее поразила: О-о, это что-то! Двойная двуспальная? Можно прием устроить! Пробуя, Кэрри несколько раз подпрыгнула на ней, как на батуте.

Не двойная, просто большая.

Ну ладно, мой большой, не хочешь снять с меня колготки? Я вся чистая для тебя. Нет, подожди, сначала я тебя раздену. Смотри-ка, а где же твой малыш? В чем дело? Наверное, застеснялся.

Она разбросала его вещи по полу и по комоду, одергивая его всякий раз, когда, повинуясь привычке и чувствуя себя от этого дураком, Шмидт пытался подхватить одежду и повесить на стул. Когда он наконец снял с нее лосины и оказавшиеся под ними колготки, и она спокойно вытянулась на кровати, закинув руки за голову, Шмидт понял, что до сих пор Кэрри существовала только в его воображении. Да, он знал ее волосы, лицо, шею, руки, жесты, голос. Но только сейчас впервые увидел эти великолепные руки и ноги Дианы-охотницы и аккуратный треугольник, а вернее, узкую полоску волос на лобке, красные точки на коже вокруг, указывающие на то, что она выбрила там, чтобы носить самые крохотные стринг-бикини, девственный дол ее живота, трогательный до слез маленький и аккуратный пупок и два священных кургана ее грудей. Святилище! Шмидту не терпелось раздвинуть ей ноги, но она и сама хотела, чтобы он увидел, и прежде, чем Шмидт успел дотронуться до нее, согнула колени, и вся выгнулась ему навстречу.

Ты готов, любимый, тихо спросила она.

Между забытьём и пробуждением был момент, когда Шмидт сознавал только то, что потерялся. За окном спустились сумерки. Должно быть, он очень крепко спал. И тут он увидел очертания ее тела под простыней. Она лежала на животе, наискось вытянувшись на кровати, будто тянулась к нему, и едва не касаясь головой его плеча. Бережно он дотронулся до ее волос и поиграл спутанными локонами. Нежность и жажда ее близости. Шмидт не верил своему счастью — Кэрри на расстоянии вытянутой руки от него — и этой фантастической ее доступности. Когда лишаешься работы и живешь почти в полном одиночестве, в жизни появляется новое качество, которого Шмидт до сих пор не понял и не оценил: ты становишься свободным! Ему совершенно не нужно тревожиться, долго ли проспит эта девушка, или о том, чего ей захочется, когда она проснется. Свадьба дочери в июне да предстоящий переезд в новый дом — необходимость, превратившаяся в потребность, — кроме этих двух у него не было никаких обязательств, никаких планов. В будущее, простиравшееся перед ним — сколько бы оно ни продлилось, — он отправляется без карты и компаса.

При последнем объятии Кэрри простонала: Тебе нравится, любимый? Только для тебя одного. А он, зарываясь лицом в черную волну ее волос, не находил сил отнять губы от ее шеи и затылка и только мощнее двигался в ответ. А она стонала: Вот так. Теперь я по-настоящему твоя.

Когда все кончилось, она спросила: Тебе понравилось? Шмидти, приди в себя, поговори со мной, скажи, что тебе понравилось?

Ему казалось, что он возвращается из какой-то запредельной дали. Может быть, он задремал? Но вопрос будет звучать, пока он не ответит. И он сказал: Твои слова. Что ты моя.

Любимый.

Никто никогда не звал его так. Ни отец — это уж, конечно, ни мать — до самой смерти он был для нее Шмидти или реже Бибоп — прозвище его балтиморского крестного, который каждое Рождество исправно присылал открытку с видами рыбацких лодок у Восточного побережья и чек на десять долларов, ни Мэри — все нежные слова, рассеянно произносимые в разговоре с Шарлоттой ли, с любым ребенком на улице, с секретаршей в издательстве или с мужем, исчерпывались у нее производными от слова «милый» — «милочка», «милашка», «миленький», ни Коринн и ни одна из его случайных подружек на одну ночь. А это девчонка с хриплым голосом и грубым выговором назвала. Трижды подряд назвала его любимым, и не похоже, что у нее это привычный оборот речи, автоматический повтор вроде ее неотступного «Я тебе нравлюсь?». Этого ему хватит, чтобы уверовать в отпущение грехов и жизнь вечную.

Зазвонил телефон. Шмидт бросил взгляд на Кэрри — никакой реакции. Еще одно чудо — сон юной девушки. Сняв трубку и не дав себе услышать голос дочери, он сказал: Секунду. Я хочу говорить с тобой из кухни.

Войдя туда, Шмидт включил свет и налил себе стакан холодной воды из-под крана. Взял телефон и сел к столу. Не забыть бы только повесить трубку в спальне, когда закончит разговор.

Пап, где ты был? Я два раза звонила, ты не отвечал.

До вчерашнего дня — в Бразилии. Утром дома, в обед на пляже. А сейчас, если хочешь знать, у меня как раз пенсионерский вечерний сон!

Извини. Ты приехал вчера и не позвонил?

Детка, мы летели всю ночь. Я устал. Сначала я тут слонялся из угла в угол и ждал, что ты позвонишь. Потом я ушел перекусить, а потом было уже поздно звонить.