Деньги для киллера - Татьяна Полякова

— Военный совет, — объявил Гоша. Мы перебрались на сиденья, дружно закурили и попробовали размышлять. Не слишком надеясь на успех.

— Что это у вас за общий сбор был? — поинтересовалась я.

— Так ведь воюем. Народ разъехался, а я за вами.

— Враги кто, Витька?

— Витька.

— К Брауну тебе больше нельзя.

— Ясное дело. Говорил ведь вам…

— И я тебе говорила: сиди в больнице.

— Ага. И кто б вас тогда из подвала вытащил?

— У меня серьезный вопрос, — влезла Сонька. — Сколько у нас денег?

Гоша полез в бумажник, обследовал его и чертыхнулся:

— Пара сотен…

— Гретка?

Я заглянула в сумку, скорее из вежливости, чем по делу: то, что денег кот наплакал, мне было известно доподлинно.

— А у меня и сумки-то нет, — загрустила Сонька.

— Да, — сказал Гоша и затылок почесал, — с такими бабками только в бега пускаться.

— Дома кое-что есть, — заметила Сонька.

— Забудь, — махнула я рукой, — домой нельзя.

— Ну «мерс» продадим, — предложил Гоша с дрожью в голосе.

— На такую жертву мы идти не могем, — хрюкнула Сонька, а Гоша обиделся. — Да, дрянь дело, — подвела итог моя подружка, — куда ж мы теперь: голы, сиры, босы…

— К тебе на дачу, — решила я.

— Как так? — удивилась Сонька.

— А что? Крыша над головой, и с голоду не умрем.

— Да нас найдут через день.

— Не скажи. Вот Эдгар По учил: прячь на видном месте.

— Это кто? — полюбопытствовала Сонька, а Гоша сказал:

— Ты не мудри, давай на пальцах.

— Пожалуйста. Дача не хуже любого другого места. Все равно без денег далеко не убежишь. А о даче, кто знает? Витька. Так его убить должны не сегодня-завтра.

— Это почему? — удивился Гоша.

— Срок на исходе, что Оборотень ему дал, а он как будто не шутил. Может, повезет, и Витьку мы потеряем.

— Так, кроме него, полно народу, — затосковала Сонька, — хмырь в спортивном костюме, мужик в очках.

— На что мы им? Их Витька интересует.

Не будет его, уж про нас как-нибудь позабудут.

— А Браун? — Напомнил Гоша, произнося имя недавнего босса с большим уважением.

— С ним, конечно, хуже. Может, и его Бог приберет? В таких делах наперед никогда не знаешь.

— Ага, — Невесело усмехнулся Гоша, — вот нас и приберет. И чего я, дурак, вас спасать кинулся? Глядишь бы, не убили.

— А это потому, Гоша, что ты хороший человек и в бандитах тебе не место, — объяснила Сонька.

— Дурак я прежде всего.

— И это верно, — дружно согласились мы.

— Ладно, едем на дачу, — рассердился он, — чего без толку базарить?

Вечером мы сидели на веранде и резались в «дурака». Из села была доставлена коробка с припасами, которые мы решили экономить. «Мерседес» укрыли в амбаре, чтоб не мозолил глаз. Я даже смогла оповестить родное начальство, чтобы рано меня на работу не ждали, мудро рассудив, что, ежели повезет, с больничным что-нибудь придумаю, а не повезет — работа вряд ли понадобится. Черные мысли я гнала, твердо решив быть оптимисткой.

— Эй, — заволновалась Сонька, — откуда у тебя король?

— Из колоды.

— Как же, а то я не помню.

— Отвяжись, — огрызнулась я, потому что терпеть не могу, когда меня ловят на жульничестве, — играть брошу.

— Вот ты всегда так.

Гоша весь вечер сидел мрачнее грозовой тучи и молчал. Сонька проигрывала, злилась и вредничала, потом вдруг совершенно не к месту сказала:

— Задание я выполнила и хочу знать, какой с него прок?

— Какое задание? — Не поняла я.

— Ну вот, младшие чины стараются, из кожи лезут, а начальству на это наплевать.

— Сейчас стукну, — разозлилась я и замахнулась для пущей убедительности.

— Ты свои гестаповские замашки брось, без того натерпелась, — обиделась Сонька и пояснила:

— Я насчет мента.

— Ну? — понять что-либо я по-прежнему затруднялась.

— Ты нарочно, что ли? — заныла Сонька.

— А можно сказать по-людски и просто?

— Можно, — сразу же согласилась она. — Я, как ты и велела, с ним, в общем, это вроде бы зовется «соблазнила».

Гоша выронил туз, а я все, что в руках держала, и простонала:

— Когда?

— Как когда? Тогда. Ты домой уехала, а я подумала, может, правда сумку у него забыла, и пошла, а потом подумала: удобный случай и…

— И что?

— Вот я и хочу знать, что?

— Тебе, Сонь, полечиться бы, — затосковала я, — ты то икаешь, то с ментами спишь.

— Вот ведь, фашистское отродье, сама ж велела. Еще и дразнится.

— Ладно, — вздохнула я, — рассказывай, как мент?

— В каком смысле?

— В смысле любви можешь не делиться.

— О чем же тогда рассказывать? — удивилась Сонька.

— Какое впечатление произвел?

— Положительное. — Сонька злилась и не желала этого скрывать.

— Слышь, Софья Павловна, я малость оплошала, а ты сделала большое дело для всего человечества. Честно. И для нас лично.

— Ну уж нет, — Гоша замотал головой на манер лошади.

— Для меня, — пришлось мне поправиться. Сонька почесала нос, ухмыльнулась и сказала:

— А мент забавный. Стеснительный.

— Ну и что? — Не поняла я.

— Ну и ничего, — опять разозлилась она, — просто смешно. Раздевался в ванной, свет как выключил, так и сидели впотьмах, то есть не сидели, конечно, это я не правильно выразилась. Короче, красна девица и только.

— А говорили о чем?

— Да все о том же, вопросы задавал.

— А ты?

— А я вроде глухонемой.

— Молодец, — похвалила я. Сонька в похвале усомнилась:

— Ты мне так и не объяснила, зачем я это сделала?

— Кто ж тебя знает? — видя, что моя подружка сейчас полезет в драку, я торопливо добавила:

— Когда тебе задание давала, что-то имела в виду, а сейчас после всех этих допросов начисто забыла.

Сонька опять почесала нос и кивнула.

— Это конечно. У кого хочешь замкнет.

Тут я кое-что вспомнила, бросила карты, схватила карандаш и бумагу и стала торопливо рисовать. Сонька с Гошей лезли под руку и шумно сопели. Работала я старательно и собой осталась довольна.

— Похож? — спросила я Соньку.

— Как живой, — ответила она, и мы на Гошу уставились.

— И чего? — спросил он.

— Знаешь?

— Нет. Ни на кого из наших не похож. А кто изображен-то?

— Парень, что здесь вертелся в тот день, когда Максимыч утонул. На «восьмерке» цвета «мокрый асфальт». Думаем, он убийца Большакова.

— Нет, не наш.

— Теперь он покойник. И если я чего-нибудь понимаю, убили его в собственной машине.

— «Восьмерка» «мокрый асфальт», — оживился Гоша. — Только покойников должно быть двое.

— Ну? — Накинулись мы.

— Чего «ну»? Несколько дней назад были два трупа в такой машинке. Мужики рассказывали. Хлопнули хозяина с приятелем в этой самой «восьмерке» прямо возле его собственного дома. Витьки вашего дружок.

Говорили, такой крутой, а пулю в лоб схлопотал как миленький.

— Точно Витькин?

— Точно.

— Соображаешь, Софья? — спросила я.

— Нет. Я еще на той неделе соображать перестала. Если парень Витькин, получается, Большакова он убил?

— Получается. С чего ж ему тогда в могильщики наниматься?

— А кто ж его самого убил?

— Их, Софья, два могильщика, два трупа в машине. Думаю, Витька и убил. И Браун так думает.

— А зачем Витьке своих убивать? — глаза ее медленно, но настойчиво лезли на лоб.

— Затем, что парни знали, кто Большакова убил.

— Ну?

— А за что убили Большакова? За то, что он знал, куда исчез Каховский и кто прикарманил денежки.

— А кто?

— Витька.

— Да что б ему сдохнуть! — вдруг выкрикнула она, вскакивая с места.

— Ты чего это? — удивился Гоша, который во время нашего разговора слегка обалдел.

— Витька, мать его! — верещала Сонька. — Витька приехал, в окно посмотрите, идиоты.

И точно, к крыльцу подкатил Рахматулин в сопровождении двух молодцов. Теперь заверещала я:

— Гоша, через двор, в огород и задами в лес. Тебе с ним встречаться ни к чему.

— А вы? — растерялся Гоша.

— Исчезни, — зашипела я. Гоша припустился сенями во двор, а мы сели в карты играть. Сонька запела что-то лирическое. Тут я рисунок увидела, схватила и под диван сунула.

— Надо было съесть, — съязвила Сонька.

— Ага, вот и начинай.

Начать не успели, в доме появился Рахматулин, дверь ударилась о стену, и он возник на веранде.

— Привет! — равнодушно буркнула Сонька. — А валетик-то на место положи… Что это у тебя, Витя, такое выражение лица, точно ты родную жену с любовником застукал?

— Я посмотрю на твое выражение минут через пять.

— А в чем проблема?

— Почему вы здесь, а не в городе?

— Так ведь опасно там — ловят. Без конца вопросы задают. И все о тебе. А что отве чать — мы не знаем. Боимся, как бы тебе не навредить. Беда, одним словом. Ужинать будешь? У нас блины, щи из печки.

— Заткнись!

— Зря. На Гретку когда стих находит, готовит — пальчики оближешь. Немка. Хозяйственная.

Рахматулин обратил гневный взор на меня.