Песнь о Трое - Колин Маккалоу

Мое молчание и изумление, написанное на моей физиономии, в конце концов изменили выражение ее лица с сияющего от радости на неуверенное.

— Что ты делаешь в Авлиде? — выдавил я.

И тут в шатер вошел Патрокл, увидел нас и остановился.

— Гостья, Ахилл? — Его глаза блеснули. — Тогда я пойду.

Я быстро преградил ему путь и схватил его за локоть.

— Патрокл, она говорит, якобы она — Ифигения! — прошептал я. — Должно быть, это дочь Агамемнона! И по ее словам, она уверена, будто я послал за ней в Микены и просил у ее матери согласия на наш брак!

Его веселость пропала.

— О боги! Это что, заговор, чтобы возвести на тебя напраслину? Или они проверяют, можно ли на тебя рассчитывать?

— Не знаю.

— Мы отправим ее обратно к отцу?

Немного успокоившись, я задумался.

— Нет. Очевидно, она убежала тайком, чтобы увидеться со мной, и никто не знает, что она здесь. Лучше я задержу ее, а ты попытайся подобраться поближе к Агамемнону и выяснить, в чем тут дело. Поторопись.

Он исчез.

— Сядь, моя госпожа, — обратился я к своей гостье, тоже усаживаясь в кресло. — Хочешь воды? Может, чего-нибудь сладкого?

В следующее мгновение она оказалась у меня на коленях, обвила руки вокруг моей шеи и с легким вздохом прислонила голову к моему плечу. Я был готов сбросить ее на пол, но взглянул на ее перепутавшиеся кудри и передумал. Она была ребенком, и она была влюблена в меня. По сравнению с ней я был немыслимо стар, и для меня это было новое ощущение. Прошло полгода с тех пор, как я в последний раз виделся с Деидамией, но эта девушка будила во мне совсем иные чувства. Моя ленивая, самодовольная жена была на семь лет старше меня, и инициатива в ухаживании принадлежала ей. Для тринадцатилетнего подростка, только открывающего для себя функции тела, связанные с полом, это было изумительно. Теперь же я поймал себя на мысли, какие чувства вызовет во мне Деидамия, когда я закаленным в боях мужем вернусь из Трои. Мне было очень приятно держать Ифигению на коленях, вдыхать не духи, а сладкий, естественный аромат юности.

Улыбающаяся и довольная, она подняла голову, чтобы взглянуть на меня, и снова опустила ее мне на плечо. Я почувствовал, как ее губы ласкают мне горло, а ее грудь, прижатая к моей, жгла, словно раскаленным огнем. Патрокл, Патрокл, поторопись! Потом она сказала что-то, чего я не расслышал; я запустил руку в ее густые огненные волосы и запрокинул ей голову, чтобы увидеть ее дивное лицо.

— Что ты сказала?

Она покраснела.

— Я только спросила, не поцелуешь ли ты меня.

Я поморщился.

— Нет. Посмотри на мой рот, Ифигения. Он не создан для этого. Мои губы не могут ощутить вкус поцелуя.

— Тогда я сама буду тебя целовать.

Такое заявление должно было бы заставить меня оттолкнуть ее, но я не смог. Вместо этого я позволил ее губам, мягким, словно лебяжий пух, бродить по моему лицу, прижиматься к моим закрытым векам, щекотать основание шеи, где нервы подходят так близко, что заставляют сердце мужчины стучать, словно молот. Страстно желая обнять ее и прижать к себе так, чтобы у нее перехватило дыхание, я заставил себя отпустить ее и сурово посмотрел ей в глаза.

— Ифигения, хватит. Сиди спокойно. — Мне удалось усмирить ее и дождаться возвращения Патрокла.

Он остановился на пороге, насмешливо глядя на меня.

Я разомкнул ее руки, обнимавшие меня, и поднял их кверху, не зная, смеяться мне или сердиться. Патрокл никогда надо мной не смеялся. Потом я дотронулся до ее щеки и пересадил ее с моих колен в кресло. Насмешливое выражение сошло с лица Патрокла, теперь он казался мрачным и очень разгневанным. Но он не сказал ни слова, пока не убедился, что она нас не услышит.

— Ахилл, они состряпали неплохой заговор.

— Я так и думал. Что за заговор?

— Мне повезло. Агамемнон беседовал с Калхантом в своем шатре с глазу на глаз. Я тихонько улегся с подветренной стороны и сумел услышать большую часть того, о чем они говорили. — Он содрогнулся и вздохнул. — Ахилл, они использовали твое имя, чтобы выманить это дитя у ее матери! Чтобы привезти девушку в Авлиду, они сказали Клитемнестре, будто ты хочешь жениться на Ифигении до отплытия. Завтра ее принесут в жертву Артемиде, чтобы искупить какой-то проступок Агамемнона перед богиней.

Гнев испытывает всякий мужчина, хотя одним его доводится испытывать в большей степени, нежели другим. Я никогда не считал себя слишком подверженным гневу, но сейчас он просто захлестнул меня — великий гнев, стирающий чувства, мораль, принципы, благопристойность. Должно быть, боги на Олимпе ужаснулись. Мой рот растянулся в хищном оскале, обнажившем зубы, я дрожал, словно мной опять овладел морок, и я бы тотчас же вышел под дождь, чтобы зарубить Агамемнона со жрецом своей секирой, если бы Патрокл не схватил меня за руки с силой, которой я от него не ожидал.

— Ахилл, подумай! — прошептал он. — Подумай! Какой прок их убивать? Ее кровь необходима для того, чтобы флот мог отплыть! Из того, что было сказано между Агамемноном и Калхантом, мне стало ясно: верховного царя вынудили пойти на это!

Я сжал кулаки с такой силой, что разомкнул его захват.

— И поэтому ты предлагаешь мне стоять в стороне и радоваться? Они использовали мое имя, чтобы совершить преступление, которое запрещают новые боги! Это варварство! Это оскверняет воздух, которым мы дышим! И они использовали мое имя! — Я встряхнул его так, что у него застучали зубы. — Посмотри на нее, Патрокл! Ты сможешь стоять рядом и смотреть, как ее приносят в жертву, словно овцу?

— Нет, ты не понял меня! — торопливо возразил он. — Я только хотел сказать, что нам нужно подумать об этом трезво, а не в ослеплении гнева! Ахилл, подумай! Подумай!

Я пытался. Изо всех сил. Демон безумия бурлил во мне с такой яростью, что победа над ним почти стоила мне жизни. С посеревшим лицом я приходил в себя, и ко мне возвращалась способность логически мыслить. Обмануть их! Должен быть способ обмануть их! Я взял его руки в свои.

— Патрокл, ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

— Все, что угодно.

— Тогда ступай и отыщи Автомедонта и Алкимеда. Они — мирмидоняне, и мы можем доверять им в любом деле. Скажи Алкимеду, что он должен найти молодого оленя и выкрасить его рога золотом. Он должен найти животное к утру! Полностью доверься Автомедонту. Завтра вы оба должны спрятаться за алтарем до того, как начнется жертвоприношение. Оленя держи при себе на золотой цепи. Калхант в своих ритуалах использует очень много дыма. Когда Ифигения будет лежать на алтаре и все окутается дымом — жрец не посмеет перерезать ей горло на глазах у отца, — хватайте девушку и кладите на ее место оленя. Конечно, Калхант все поймет, но Калхант хочет жить. Он ничего не скажет, только объявит о том, что случилось чудо.

— Да, это может сработать… Но как мы с Автомедонтом уведем ее прочь?

— За алтарем есть маленький шалаш, где они держат жертвы. Спрячьте ее там, пока все не разойдутся. Потом приведите ко мне в шатер. Я отправлю ее назад к Клитемнестре вместе с посланием, в котором расскажу про заговор. Ты обо всем позаботишься?

— Да, Ахилл. А ты?

— Я уже долго не ходил на гадания Калханта, но завтра я приду в лагерь верховного царя как раз накануне церемонии. А теперь я отправлю ее обратно в ее шатер. Я не знаю, как ей удалось выбраться оттуда никем не замеченной, но очень важно, чтобы по дороге обратно ее тоже никто не увидел. Я сам ее отведу.

— Может, кто-то ее и видел.

— Нет. Они бы никогда не позволили ей провести со мной столько времени, боясь, что я успею лишить ее девственности. Артемида предпочитает невинных.

Он нахмурился.

— Ахилл, не лучше ли отправить ее к матери прямо сейчас?

— Я не могу, Патрокл. Это значит открыто порвать с Агамемноном. Если завтра все пойдет так, как мы задумали, мы отплывем до того, как Клитемнестра о чем-либо узнает.

— Значит, ты веришь, будто для того, чтобы погода улучшилась, необходима смерть Ифигении? — спросил он странным тоном.

— Нет, я думаю, погода и так улучшится через день или два. Патрокл, я не хочу открыто враждовать с Агамемноном, ты ведь понимаешь? Я хочу пойти на Трою!

— Я вижу. — Он пожал плечами. — Что ж, пора идти. Бедняга Алкимед умрет от ужаса, когда узнает, что ему нужно поймать молодого оленя! Я переночую у Алкимеда. Если я не предупрежу тебя, что наш план сорвался, можешь быть уверен, в полдень мы будем за алтарем.

— Хорошо.

Он выскользнул в дождь.

Ифигения смотрела на нас округлившимися глазами.

— Кто это был? — Она умирала от любопытства.

— Мой двоюродный брат Патрокл. С войском неприятности.

— О…

Она задумалась на мгновение, а потом сказала:

— Он очень похож на тебя, только у него глаза голубые и он меньше ростом.

— И у него есть губы.

Она фыркнула.