Иоанна — женщина на папском престоле - Донна Кросс

— У тебя нет повода для жалобы, — вступился за сына Фулрад. — Разве я не выплатил тебе компенсацию через неделю, пятьдесят золотых, немалая сумма! А девчонка-то — простая крестьянка!

— Девочка умерла и больше не сможет ухаживать за моим виноградником. А ее мать, одна из моих лучших ткачих, помешалась от горя и больше ни на что не годна. Требую справедливую компенсацию в сто золотых динариев.

— Какое нахальство! — Фулрад взмахнул руками. — Ваше сиятельство, того, что я дал Элфрику, хватит на покупку двадцати дойных коров, которые, как всем известно, гораздо ценнее, чем одна дохлая девка и ее мать вместе с ткацким станком!

Джеральд нахмурился. Торговля внушала ему отвращение. Девочка была почти того же возраста, что и его дочь Дуода. Мысль о том, что этот неприятный, мрачный парень пытался изнасиловать ее, казалась невероятной. Конечно, подобные истории случаются постоянно, любая бедная девушка, сохранившая невинность до четырнадцати лет, была либо везучей, либо уродливой, либо и то и другое. Джеральд не отличался наивностью, и знал закон жизни, но он не нравился ему.

На столе перед ним лежал огромный свод законов в кожаном переплете с золотой императорской печатью. В этой книге были записаны законы империи, а также поправки и дополнения к закону, изданному Карлом. Джеральд знал закон и не нуждался в книге. Однако он торжественно раскрыл книгу, чтобы убедиться. Это должно было произвести впечатление на тяжущихся, поскольку он вынесет решение, опираясь на авторитет книги.

— Салический закон по этому вопросу выражен очень ясно, — наконец произнес он. — Одна сотня золотых динариев — справедливая компенсация за слугу.

Фулрад громко выругался, Элфрик усмехнулся.

— Девушке было двенадцать лет, — продолжил Джеральд. — Следовательно, она достигла детородного возраста. По закону, цена ее крови должна возрасти до трех сотен золотых динариев.

— Что, судья сошел с ума? — закричал Фулрад.

— Эту сумму, — спокойно продолжал Джеральд, — нужно выплатить следующим образом: две сотни золотых Элфрику, законному хозяину девушки, и одну сотню ее семье.

— Одна сотня динариев ее семье? — удивился Элфрик. — Слугам? Я хозяин земли, и компенсация за девушку принадлежит мне по праву!

— Вы хотите разорить меня? — вмешался Фулрад, слишком поглощенный своими проблемами, чтобы насладиться горем врага. — Три сотни золотых, это же цена воина! Или за священника — Он грозно направился к столу, за которым сидел Джеральд. — Может быть, даже… — В его голосе слышалась угроза. — Может быть, даже за графа!

Толпа издала короткий тревожный крик, когда сторонники Фулрада, вооруженные мечами, двинулись к столу.

Люди Джеральда тоже выступили вперед, держа руки на рукоятках. Джеральд жестом остановил их.

— Именем короля! — прозвучал голос Джеральда. — По этому делу вынесено решение. — Его синие глаза пристально смотрели на Фулрада. — Объявите следующее дело, Фрамберт.

Фрамберт не ответил. Испугавшись, он спрятался под стол.

Несколько мгновений прошли в полной тишине, даже беспокойная, говорливая толпа смолкла.

Джеральд снова сел в кресло, всем своим видом демонстрируя уверенность в том, что делает. Но правая рука его небрежно коснулась рукоятки меча, а пальцы прошлись по холодной стали.

Выругавшись и развернувшись на пятках, Фулрад схватил Тенберта за руку и потащил к двери. Люди Фулрада последовали за ним через расступившуюся толпу. В дверях Фулрад дал сыну увесистый подзатыльник. Юноша охнул от боли, и толпа разразилась хриплым, раскатистым смехом.

Джеральд хмуро улыбнулся. Если он что-то понимает в людях, то Тенберту предстоит хорошая порка. Возможно, это его кое-чему научит, а может быть, и нет. Вот только бедной девушке уже ничем не помочь. Но семья все же получит часть компенсации. Тогда они выкупят свою свободу и начнут новую жизнь.

Джеральд дал знак своим людям, они вложили мечи в ножны и заняли места позади судейского стола.

Фрамберт вылез из-под стола и сел, всем своим видом выражая попранное достоинство. Лицо его побледнело, голос дрожал, когда он зачитывал последнее дело.

— Эрмуан, мельник, и его жена жалуются на свою дочь, которая добровольно и вопреки их воле вышла замуж за раба.

Снова толпа расступилась, пропуская престарелую пару, седовласого мельника в красивой одежде, свидетельствующей о достатке. За ними вошел юноша в лохмотьях раба и, наконец, молодая женщина с покорно опущенной головой.

— Милорд! — Эрмуан заговорил сразу, не дожидаясь разрешения. — Перед вами моя дочь. Хильдегарт, отрада наших сердец, единственный выживший ребенок из восьми. Мы так лелеяли ее, милорд, но, видимо, перестарались, к нашему огорчению. За нашу любовь и доброту она отплатила черной неблагодарностью и непослушанием.

— Чего вы ожидаете от суда? — спросил Джеральд.

— Конечно выбора, милорд, — удивленно сказал Эрмуан. — Веретено или меч. Она должна выбрать, как того требует закон.

Джеральд помрачнел. В его судейской практике был только один похожий случай, и ему не хотелось наблюдать второй.

— В законе, как вы заметили, оговорены подобные обстоятельства. Но это кажется слишком жестоким, особенно в отношении той, кого вы растили… так заботливо и нежно. Нет ли другого пути?

Джеральдом овладели эмоции. Можно было выкупить юношу из рабства, и он стал бы свободным человеком.

— Нет, милорд. — Эрмуан решительно покачал головой.

— Что ж, — Джеральд кивнул. Избежать суда невозможно, родители девушки знают закон и потребуют выполнения страшной процедуры.

— Принесите веретено, — приказал Джеральд и, обратившись к одному из своих воинов, попросил: — Хунрик, одолжи свой меч. — Он не хотел использовать свой, никогда еще не поражавший безоружного. Джеральд не допустит этого, пока он принадлежит ему.

Пока искали в соседних домах веретено, толпа беспокойно роптала.

Когда принесли веретено, девушка подняла голову. Отец резко обратился к ней, и она опустила глаза. Но в этот краткий миг Джеральд разглядел ее лицо. Она была прекрасна: огромные янтарные глаза на белоснежном лице, высокий нежный лоб, чувственные губы. Джеральд понимал негодование ее родителей. Такая красавица могла завоевать сердце лорда и приумножить благосостояние семьи.

Джеральд положил одну руку на веретено, а другой поднял меч.

— Если Хильдегарт выберет меч, — произнес он громко, чтобы услышали все, — то ее муж, раб по имени Ромуальд, умрет на месте от этого меча. Если же она выберет веретено, то сама станет рабыней.

И то, и другое было страшно. Однажды Джеральд наблюдал, как другая девушка, далеко не такая красивая, стояла перед таким же выбором. Та девушка выбрала меч и смотрела, как умирал ее любимый. Но что еще могла она сделать? Кто отважится добровольно отдать себя в рабство, и не только себя, но и своих детей и внуков?

Девушка стояла молча и неподвижно. Она была совершенно спокойна, пока Джеральд объявлял условия суда.

— Понимаешь ли ты важность твоего выбора? — ласково спросил ее Джеральд.

— Понимает, милорд, — отозвался Эрмуан, сжав руку дочери. — Она точно знает, что делать.

Джеральд отлично представлял себе эту сцену. Решение было вырвано из девушки угрозами, проклятьями, возможно, ее даже били.

Охранники, окружившие юношу, схватили его за руки, чтобы он не вырвался. Он смотрел на них с презрением. Лицо у него было приятное: невысокий лоб, обрамленный жесткими волосами, умные глаза, подбородок хорошо очерченный, красивый нос. Несомненно, в его жилах текла римская кровь.

Конечно, он был рабом, но человеком отважным. Джеральд велел охранникам отойти.

— Ну же, дитя, время настало, — обратился Джеральд к девушке.

Отец что-то прошептал ей на ухо. Она кивнула, он отпустил ее руку и подтолкнул вперед.

Девушка подняла голову и посмотрела на юношу. Любовь, светившаяся в ее глазах, потрясла Джеральда.

— Нет! — Отец попытался остановить ее, но было слишком поздно. Не сводя глаз с мужа, она, не раздумывая, направилась к веретену, села и начала прясть.

На следующее утро, по дороге в Вилларис, Джеральд думал о том, что случилось. Девушка пожертвовала всем — семьей, достатком, даже свободой. Любовь, которую он увидел в ее глазах, воспалила его воображение и взволновала так глубоко, что он даже не понял этого до конца. Теперь Джеральд точно знал, чего ему хотелось. Он жаждал той чистоты и силы чувств, при которых все прочее казалось бледным и бессмысленным. Для него еще не поздно, да, совсем не поздно. Ему всего двадцать девять.

Свою жену, Ричилд, он никогда не любил, да и она не притворялась, что любит его. Она ни за что не пожертвовала бы ради него даже своей расческой. Их брак был тщательно просчитан обеими семьями. Зная этот обычай, Джеральд до недавнего времени не ожидал ничего другого. Когда после рождения Дуоды, Ричилд заявила, что более не хочет детей, он принял это без сожалений. Найти сговорчивую женщину для удовлетворения своих желаний не составляло для него труда.