Путешествие по России голландца Стрюйса - Ян Стрюйс

9-го Июня я осмотрел городские укрепления вместе с отставным Английским полковником, приехавшим из Терского, Terki, города, лежащего в земле Черкесов, в двух милях от Каспийского моря с крепостью, построенною одним Голландцем. Когда мы возвратились, воевода спросил, какого мы мнения на счет укреплений и что необходимо было сделать для обороны города. На это полковник отвечал, что следует построить внешние укрепления, чтобы остановить первый приступ неприятеля. Я же сказал, что вместо того чтобы заниматься вещами, ни к чему не ведущими, следовало бы лучше объявить амнистию перешедшим на сторону бунтовщикам, если они возвратятся к своим занятиям; что между прочим следует склонять недовольных, а с предводителями их быть щедрыми, чтобы заставить их отстать от шайки. Моему совету не последовали. Между тем город охранялся исправно со всех сторон: Персияне, Черкесы и Калмыки ходили беспрестанно дозором при звуках гобоев, haubois, и литавров, маршируя в такт по укреплениям с необыкновенною радостью, которая была, может быть, и неуместна.

15-го я обедал у воеводы. После обеда он подарил мне прекрасное атласное платье, две пары штанов, две рубахи, весьма вежливо угощал, m’offrit sa table fort civilement, и поблагодарил за порядок, который я поддерживаю между сотнею людей, доверенных мне, и за усердие к службе царской.

19-го было получено известие о том, что казаки быстро, a grandes journees, приближаются. Это подтвердили рыбаки и крестьяне, стекавшиеся со всех сторон в город. Во время этой тревоги вообразили, будто бежавшие люди, вместо того чтобы, согласно данному им приказанию, зарядить пушки, положили только после пороха простой пыж, bouchon, или будто положили пыж прежде, чем насыпать порох, а затем ядро, что было все равно. Доверяя подобным неосновательным предположениям, воевода приказал позвать меня и велел разрядить в моем присутствии пушки; я нашел их в порядке. В тот же день начальник нашего корабля подал странное мнение на счет защиты города, после чего ему велено было стоять у Вознесенских ворот, Uvolnofentske, место, на котором находился брат воеводы Михайло Семенович Прозоровский, Prisorofski.

20-го воевода произвел меня в подполковники полка, в который я не хотел поступить. Тем не менее я вступил в должность против желания полковника, который, воображая, что я сильно добивался этого места, сказал мне однажды, что теперь не время происков, а время думать о защите отечества. Но воевода был так добр, что вывел его из заблуждения; тогда он вызвался хлопотать об утверждении меня в этой должности, за что я поблагодарил его и просил не беспокоиться об этом. На другой день мне назначили пост близ места стоянки этого полковника, в наименее защищенной части крепости.

22-го стали появляться казаки и в тот же день послали одного из своих людей вместе с Московским [210]священником с требованием сдачи города. Кроме письма к воеводе, было письмо на Немецком языке ко мне, в котором советовали мне, чтобы я, если хочу остаться в живых, воспрепятствовал своим людям сражаться, и ни во что бы не вмешивался. Воевода разорвал письмо, не дочитав его и тотчас же приказал обезглавить обоих депутатов. На другой день около 300 неприятельских лодок подошли к городу и расположились вдоль виноградника, лежащего всего в полумили; в тоже время подожгли Татарский квартал. Стоя с воеводою на крыше его дома и заметив, что несколько рыбачьих лодок сновали взад и вперед по реке, я сказал ему, что это не может быть терпимо, так как эти люди, не смотря на свою бедность, могли быть в сообщничестве с неприятелем. Найдя это мнение весьма основательным, воевода приказал разрушить все лодки, а из четырех пойманных мятежников двух велел повесить, а двух других обезглавить.

23-го мой полковник предложил опять очень обязательно утвердить меня в моей должности, я же отвечал ему по-прежнему. В тот же день мы приказали раздать солдатам бочку крепкого пива и табак, подаренный нам одним из верноподданных, agents, царя. В следующую ночь, обойдя укрепления, я бросился на матрац, чтобы заснуть час или два, но не успел, так как пришли мне доложить, что мятежники шли штурмовать, venaient a l’assaut и были у Вознесенских ворот, porte Vvosnasinske. Между тем, заметив приближающуюся шайку, un escadron, я приказал стрелять из нашей пушки; в это время Фома Бальи, Bailli, Английский полковник, вооруженный латами, пришел ко мне с несколькими Немецкими офицерами и сказал, что им изменили и что его стрельцы ранили его в ноги и лицо за то, что он убеждал их поступить честно, a bien foire, и мужественно отражать смертельного врага.

Хотя измена была явна, и я не сомневался в ней, но сделал вид, что верю, будто зло на самом деле не так велико, и посоветовал ему возвратиться к своему посту, где, как я надеялся, найдет (подчиненных ему) стрельцов сговорчивее. Он и его спутники послушали меня и отправились туда. Стрельцы сначала выказали готовность слушаться его приказаний, что, впрочем, продолжалось недолго, и полчаса спустя пришли мне сказать, что всех их заковали. В то самое время, когда мне говорили об этом, один Немецкий капитан 211, стоявший подле меня, был схвачен, связан и умерщвлен своими слугами. Это кровавое зрелище напугало бывшего при мне хирурга, который, чтобы спастись от изменников, хотел, противно моему желанию, броситься со стены; но я не допустил его до этого, предлагая более верное средство к нашему спасению. Я заметил внизу башни отверстие, весьма способное для бегства, и повел туда его с его слугою и двумя матросами из нашего экипажа. Когда мы спустились, то сторожа, узнавшие меня, пропустили нас, сначала хирурга, потом меня, но мы не видели больше ни слуги, ни матросов. Как только мы прошли (отверстие), то влезли по шею в воду для того, чтобы пройти к Татарскому кварталу, месту, наиболее безопасному для нас. Во время (этого) перехода мы подверглись множеству ружейных выстрелов. Мы шли не более получасу, когда встретили двух человек, которых приняли за казаков. При виде их хирург испугался и, не думая о том, что делает, выстрелил в них из пистолета и, растерявшись, бросился в реку. Между тем это были двое дворян из города, бежавших, подобно нам, от ярости стрельцов. Как только я узнал их, то сказал хирургу, что ему нечего их бояться и что можем выйти беспрепятственно, но я напрасно говорил, мой хирург ничего не отвечал, а потому я сам вошел в воду и вытащил его оттуда полумертвого от страха. Когда он несколько пришел в себя, мы продолжали путь и четверть часа спустя увидели лодку и спавшего в ней человека, которого мы принудили переправить нас на другую сторону. Этот человек привез нас в деревушку; в ней не было никого, кроме рыбаков, которым мы рассказали о случившемся. Затем, видя, что в этом месте мы не в безопасности, так как оно было слишком близко от города, я предложил хирургу и Русским (дворянам) просить, чтобы нас проводили дальше. Они не хотели и слышать об этом; но наконец, первый не без труда согласился. Я имел при себе около 35 Голландских франков, на которые купил палатку, десять фунтов хлеба и топор, с чем отправились искать более безопасного убежища. На расстоянии двух или трех часов встретили рыбаков, которым рассказали о своем несчастии и разорении Астрахани. Они выказали нам сочувствие и обещали по возможности помочь нам. Они проводили нас к своим хижинам, где мы встретили одного полковника, двух Московских капитанов и 46 солдат. Эти люди отправились из Терского городка, Terki, в Астрахань, не зная, что казаки завладели ею. Когда полковник узнал об этом, то решил возвратиться с своими капитанами, а стрельцов оставить там.