Рабыня Вавилона - Джулия Стоун

Дорожка поворачивала налево. Спины людей скрылись в зеленых зарослях роз.

— Какая-то девушка выходит замуж, — вздохнула Ламассатум. — Как это, наверное, чудесно.

Адапа приложил палец к губам.

— Пошли отсюда скорее. Здесь опасно. Откуда я мог знать, что сад этот принадлежит Сумукан-иддину? — прошептал он.

— Тому толстяку с кинжалом у пояса?

— Ну да. Если нас обнаружат, я даже не представляю, что будет. Сумукан-иддин жестокий человек.

— Ты знаком с ним?

— Довелось…

Они пробирались вдоль высокой сплошной стены, сложенной из необожженного кирпича.

— Знаешь, — проговорил Адапа, — я совершенно не помню, как мы сюда вошли.

— Это вино во всем виновато, — расстроено проговорила Ламассатум. — Мне так жаль, было прекрасное утро, и вот на тебе. Мало того; что придется с тобой расстаться, так еще неизвестно, как выбраться из этой западни.

— Подожди, подожди, не бойся, мы не расстанемся. Все хорошо.

— Послушай, Адапа! Мы там весь цветник измяли. Что, если найдут…

В этот миг послышался отдаленный собачий лай. Ламассатум вскрикнула и закрыла глаза ладонью. Медлить было нельзя. Адапа представил, какой скандал разразится, если его схватят здесь, с девушкой, накануне свадьбы. Что сделают с ним, он примерно представлял. Но подставить под удар Ламассатум! Не он ли поклялся, что с ней ничего, дурного не произойдет по его вине?!

Снова раздался лай, уже ближе. Собака взяла их след. Адапа схватил Ламассатум за руку, и они, забыв об осторожности, помчались по утренней мокрой траве. Стена красно-коричневой лентой неотвязно тянулась слева — и это еще долго будет преследовать их в дурных, тревожных снах. «Это невозможно, невозможно», — твердил про себя Адапа.

— Ламассатум, постой!

Она тяжело дышала и пыталась вырвать свою руку из его ладони.

— Пусти, пусти, пусти! — умоляюще шептала она. — Я не хочу оставаться здесь. Нас схватят!

— Смотри, вон там недавно надстраивали стену, и еще остались фрагменты старой. По тем выступам можно взобраться наверх! Скорее!

— Я не смогу!

— Сможешь.

Ламассатум оказалась проворной, как ящерица. Она оцарапалась об острые сколы кирпича, но взобралась наверх. Адапа последовал за ней как раз в тот момент, когда, сминая траву, с хрипом на стену бросилась сторожевая собака. Челюсти клацнули возле самой ноги Адапы. Переваливаясь через край ограды, он заметил бегущих по дорожке людей и перекошенное яростью лицо Сумукан-иддина. Адапа прыгнул вниз.

Глава 19. СЧАСТЛИВЫЕ ВЛЮБЛЕННЫЕ

Черепаховый гребень скользил сверху вниз, и снова вниз, от макушки до самых кончиков шелковистых волос, темных, как крыло прошедшей ночи. Иштар-умми проснулась против обыкновения рано, и Саре тоже пришлось встать, оставить свой светлый сон. А снился ей Сумукан-иддин.

Она и сама не знала толком, как это произошло, в какой момент она влюбилась. Быть может, в тот момент, когда он овладел ею, хотя как раз это было бы неправдой. Она много лет знала Сумукан-иддина, уважала, чувствуя его силу, но не боялась. Быть может, это и была любовь, которую Сара скрывала от себя самой. Но теперь она знала, что сможет любить этого человека открыто.

— Сара, ты слушаешь меня? — донесся до ее слуха требовательный голос Иштар-умми, и Сара увидела в зеркале ее вопросительный взгляд.

— Да.

— Что да? По-моему, твои мысли где-то далеко отсюда. Ты хоть слышала, о чем я тебя спрашиваю?

Сара приложила к глазам прохладную ладонь, вздохнула.

— Извини, — честно призналась она. — Я задумалась.

— Вот именно! Только о чем, интересно?

— Иштар-умми, нельзя задавать такие вопросы. Ты ведешь себя, как ребенок, но ты знатная…

— Хватит! — Она хлопнула ладонью по столу. — Хватит, хватит, хватит! Тебе я могу задавать какие угодно вопросы. Ты — моя рабыня. И прекрати меня воспитывать. — Иштар-умми взвесила на ладони брошь. Ограненные камни мерцали в свете наступающего дня. — Так ты ответишь на мой вопрос?

— Может быть…

Сара задумчиво смотрела на красивые волосы Иштар-умми. Сегодня в них нужно вплести белые ленты с жемчугом.

— Я говорю, что Адапа красив, как как Энлиль, юный бог плодородия и жизни.

— Ты не забыла, дорогая, что Энлиль может быть и грозным, ревущим ветром, например, или диким быком. Он может посылать бури, голод и всякие несчастья на тех, кто не подчиняется его воле. Не хотелось бы, чтобы твой муж; оказался таким.

Иштар-умми рассмеялась.

— Это почему же?

— Потому, — Сара погладила розовое ухо девушки, — потому, что ты не любишь подчиняться ничьей воле. Пусть лучше он окажется похожим на Эа, бога мудрости.

— Сара, так ты тоже думаешь, что он красив?

— Пожалуй, да, — согласилась рабыня.

— И ты желаешь мне счастья?

— Да, дорогая.

— Тогда я скажу тебе вот что: я влюблена в Адапу. Честное слово. Мне не терпится назвать его мужем.

— А ты не торопишься? — с сомнением покачала ' головой аравитянка.

— Нет же, что за глупости!

Сара повернула голову. В дверях стоял Сумукан-иддин, бледный, с лихорадочным блеском в глазах. Сара выронила заколку, и та со стуком упала к ее ногам. Он молча удалился. Иштар-умми разглядывала себя в зеркало.

— Да что с тобой сегодня? — сказала она.

Адапа и Ламассатум шли, держась за руки. Они старательно избегали широких, многолюдных улиц. Адапа опасался встретить кого-либо из знакомых. То, что случилось в саду, теперь сильно его тревожило. Он все это время думал, узнал ли его Сумукан-иддин, ведь в последние мгновения он подошел слишком близко.

Они все больше удалялись от престижных кварталов с прекрасными белыми домами в три этажа, прячущимися за глухими стенами, в зелени и тени садов. Улицы становились грязнее и глуше, на разбитых панелях сидели стайки кошек, и каждый звук ступенями, как Вавилонская башня, уходил в высоту.

Адапа был рядом с возлюбленной, держал ее теплую руку. Если бы не эти назойливые тревожные мысли, он был бы совершенно счастлив. Прохожие попадались изредка, и это тоже радовало.

— Мне кажется, все на нас смотрят, — шепнула Ламассатум, и Адапа поцеловал ее мягкий висок.

— Ты хочешь есть? — спросил он, и Ламассатум кивнула. — Вон там какое-то заведение. Зайдем?

Неподалеку стояло глиняное двухэтажное строение. Выкрашенная красной краской дверь была распахнута настежь. Из сумрачной глубины тянуло жареным луком. Над входом висел оберег из дерева голова демона, и на обструганной доске по-арамейски было написано имя владельца. Адапа потянул Ламассатум за руку, и из светлого, еще нежаркого дня они шагнули в, затхлый полумрак.