Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева

Вот если бы Кремль принадлежал ей, Кученей… Если бы все те молодцы-опричники, которых муж сейчас собирает вокруг себя, чтобы давить боярство, принадлежали ей! Среди них были такие красавцы, что у Кученей становилось мокро между ног при одном взгляде на них.

Не будет этого никогда! Даже если она овдовеет. Умри Грозный, ее запрут в монастыре.

О Аллах, на что обрекла она себя, согласившись пойти за московского царя? Ее держат в клетке, в клетке! Здесь, в золоченой клетке Кремля, она и умрет с тоски…

Помог ей не кто иной, как Салтанкул. Новоиспеченный окольничий испугался, что обуреваемая бесами похоти сестрица выдаст себя царю, откровенно заведет любовников – и тогда разразится страшная буря, которая сметет всех Черкасских с лица земли. Салтанкул знал, что опала государева настигает всю родню того человека, на которого гневался царь. Еще свежа память о том, как уничтожались семьи предателей Адашева и Курбского! И Салтанкул решил по возможности утишать неистовое сластолюбие сестры. Не самолично – этак его через неделю на погост свезли бы! – а с помощью других мужчин.

По Москве пополз тайный слушок: завел-де Михаил Темрюкович у себя девку-черкешенку (с самого Кавказа привез!), которая в постели такое вытворяет, что и в самом скоромном сне не увидишь. Наши, дескать, бабы рядом с нею – просто перины сырые, немятые. И так-то она скачет, и этак-то выворачивается. Однако сношаться с нею возможно только ночью, под непроницаемым покровом тьмы и тайны. Да и то не всякому! Никто не мог понять, почему этого парня или мужчину Темрюкович до своей рабыни допускал, а этому давал от ворот поворот.

Ответ был прост: выбор делала сама Кученей.

…В последнее время самым любимым развлечением царицы стало смотреть женихов. От веку дворцовые девушки должны были приводить присватавшихся к ним на царицыно погляденье. В назначенный день и час будущий жених являлся в укромный покойчик и там высиживал на лавке или метался из угла в угол, зная, что в это время его придирчиво озирает из соседней горенки сквозь потайное отверстие в стенке сама государыня. Явиться собственнолично она могла только перед очень знатным человеком либо близким к царю, ну а женихов всяких там сенных девок да постельниц с вышивальницами смотрела потаенно.

Больше всего Мария Темрюковна радовалась, когда девушки-сироты просили ее саму найти им женихов. С полным на то правом она могла тогда отправиться в Грановитую палату, куда в обычное время вход был заказан, и глазеть в окошечко на холостых красавцев, собранных нарочно для смотрин у крыльца. Как правило, они заранее знали, какой именно невесте ищут жениха, и либо выставлялись как могли, если кус был лакомый, либо нарочно скромничали, держали глаза потупленными да стояли столбами в надежде, что не поглянутся ни царице, ни невесте. Впрочем, иные молодые глупцы не могли отказать себе в удовольствии похвалиться нарядом и повадкою просто так, не для дела, а лишь бы обратить на себя благосклонный взор этой таинственной особы – царицы, о красоте которой ходили легенды, но зреть которую дано было не каждому.

Но с просьбами выбрать жениха к Марии Темрюковне обращались очень редко, лишь когда невеста была совсем бедна и надеялась получить приданое от государыни. Ведь в таких случаях женихов царица приискивала из числа самых невзрачных уродов, на которых девушка сама и не глянет никогда. А тут, хочешь не хочешь, – придется идти под венец. Не спорить же с царицею! Поговаривали, что самое малое две девицы лишили себя жизни после навязанного им выбора, предпочли пламя адское жизни с малоумными да гугнявыми, которые пользовались особенным расположением Марии Темрюковны.

Да и смотрины уже выбранных женихов порою превращались в настоящую пытку. Никогда нельзя было заранее угадать, даст государыня согласие на брак или нет. Царица, которая девок своих бивала нещадно, драла как Сидоровых коз, порою вдруг преисполнялась такой заботы о них, что самый писаный красавец казался недостойным взять в жены ее служанку. И чем пригляднее был жених, тем вероятнее следовало ожидать царицына отказа…

А потом, когда молодец несолоно хлебавши брел из дворца, к нему подходил какой-нибудь весельчак из ближнего окружения Михаила Темрюковича и брался развеять тоску-печаль. Красавца ночью приводили с завязанными глазами в некий дом, а выпускали лишь под утро, ошалевшего, измученного, томимого одним только желанием: вновь испытать запретные, невероятные ласки.

Но как ни были осторожны Кученей и ее братец-сводник, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Однажды, расшалившись в ночных забавах, царица накалила в огне свой перстень и заклеймила кого-то из своих нечаянных любовников, словно норовистого жеребца. А перстень был непростой – двуглавый орел, государев герб. Парень оказался глазаст и умом крепок: живо сложил два и два, получил четыре – и до смерти перепугался. Невтерпеж ему стало, что государя, коему он обязан всеми благами и удачами (парень был из числа опричников, обласканных царем), подло обманывает его же собственная жена. Конечно, идти доносить на нее было все равно что самого себя на кол посадить, но парень знал грамоте и подкинул государеву псу Малюте Скуратову подметное письмо…

Надобно сказать, что Иван Васильевич давно уже охладел к жене и теперь не прочь был бы развязаться с ней. Но как? В монастырь сослать за бесплодие, как некогда отец, великий князь Василий Иванович, сослал Соломонию Сабурову? Можно бы, но больно хлопотно. Вот если бы Кученей померла невзначай… Однако что-то мешало ему отдать тайный приказ Бомелию – чтобы изготовил какое-нибудь смертное питие для царицы. Уж больно красива была эта дикая степная кошка! И лоно ее таило бездну наслаждений, что очень много значило для сластолюбивого царя.

Подметное письмо заставило Ивана Васильевича одуматься. Пощады за измену не будет! Однако Грозный при всей своей вспыльчивости и лютости был умным человеком. Он прекрасно понимал, что публичный позор жены сделается позором и для него самого. Был царь Грозный – а станет Смешным. Таким и прослывет в веках. Царица погибнет тайно, от причины непонятной… вот и пришло время отдавать приказ Бомелию. Но лишь после того, как царь совершенно удостоверится, что подметное письмо не лжет, а также после того, как изменница сослужит последнюю службу…

Среди бояр, недовольных нововведениями царя, изо всех сил противостоящих опричнине, был Иван Петрович Федоров-Челяднин, бывший глава Боярской думы. Государь очень хотел бы попрать этого дерзкого, богатого, уважаемого всеми человека. Он исподволь стал внушать Федорову-Челяднину мысль, что хочет сделать его не только думским, но и земским главою да еще и наградить черноземными землями. Поверивший этим посулам Федоров-Челяднин и не заметил, как отступился от прежних своих сотоварищей-бояр. Он так старался завоевать благосклонность государеву, что из кожи вон лез, указывая ему на недовольных, на «крамольников», как их теперь называли. При этом он чувствовал, что царь хочет от него чего-то еще, но не понимал, чего именно. Однако был готов на все!