Айвангу - Юрий Рытхэу

– Что хочешь говори, а все-таки это мой сын! Я его узнал.

– Нет! – с усилием воскликнула Раулена. – Не говори так! Все сегодня какие-то сумасшедшие!

– Я своего сына всегда отличу, – упрямо повторял Айвангу. – Сердце мое чует, что это мой сын… Слушай, Раулена, скоро отходит наш вельбот… Нет, нет, я не прошу сейчас тебя со мной ехать. Я уеду один. А ты подумай! Подумай, потому что ты – моя жизнь! И сын мой! Не качай головой. Я не требую, чтобы ты сейчас решала. Подожди, подумай.

Айвангу постоял на крыльце, обошел дом, но мальчика не встретил. Были бы ноги, Айвангу обегал бы все селение, заглянул бы в каждый дом, чтобы еще раз взглянуть на сына. Пусть что угодно говорят другие, пусть что угодно утверждает Раулена – Алеша сын Айвангу.

…На берегу уже собрались отъезжающие. Ребята за лето поправились, окрепли. Даже самые робкие из них оживились, осмелели. Они носились по берегу залива, и Сэйвытэгину пришлось повозиться, чтобы их загнать на вельбот. К Тэпкэну подплыли среди ночи. Ребятишки, истосковавшиеся по родным местам, всю ночь не сомкнули глаз и все ждали, когда появятся огни родного селения. Они узнавали знакомые берега и радовались им. Скалу Сэнлун они встретили как старого друга и приветствовали ее громкими криками:

– Глядите, Сэнлун! Старина совсем не изменился! Здравствуй, Сэнлун, – лучшее место на земле!

На берегу горели костры. Женщины сидели на прохладной гальке в ожидании детей. Вырастут сыновья, а матери и жены так же будут ждать на галечной гряде, намытой трудолюбивым прибоем.

Дети на берегу тут же попадали в объятия родителей. Матери обнюхивали их, а ребятишки смущенно отводили лицо, но блестящие глаза выдавали их радость свидания с близкими. Тут же носились собаки, протискивались между людских ног и старались лизнуть своего друга обязательно в лицо. Тут и там мелькали красные языки, слышался собачий лай.

А сколько было рассказов о жизни в пионерском лагере! Ведь большинство тэпкэнских ребятишек впервые жили в настоящем деревянном доме, спали в кроватях, ели и пили за столами, сидя на высоких скамьях. Баня там была каждую неделю, и каждую неделю меняли нижнюю одежду, которая так и не успевала как следует запачкаться. Кормили четыре раза в день. Лакомства, которые они редко получали дома – каша, супы, хлеб, – довольно быстро надоели, и появилась тоска по моржовому мясу, по ластам, сваренным просто так, без всяких пахучих приправ. Кто мог подумать, что можно тосковать по черному вяленому моржовому мясу!

– Один сладкий компот нам не надоедал! – заявил младший брат Мынора, второклассник Пэтык.

Айвангу смотрел на восторженных ребятишек и думал, что пройдет несколько лет – и его сын Алеша станет таким же большим мальчиком и будет ездить в пионерский лагерь.

В это лето в Тэпкэн не пришел пароход. В сельсовете составили длинные списки, по которым в магазине отпускали товары. У тэпкэнцев в обиходе появились новые слова – норма, фонд обороны, отоварить…

Каждое утро радист Гена Ронин вывешивал в клубе сводку Совинформбюро. Рядом со сводкой висела географическая карта СССР, и Мынор отмечал на ней бумажными красными флажками на булавках линию фронта.

В несколько дней тэпкэнцы отлично изучили географию страны. Города Киев, Одесса, Кишинев, Минск, Смоленск, не говоря уже о Ленинграде и Москве, стали такими же близкими и знакомыми, как Нуукэн, Чегитун, Энурмин, Гуврэль.

Из районного центра приехал Дима Комаров и заявил, что отныне тэпкэнцы будут изучать под его руководством военное искусство.

Комаров сказал охотникам, что обучать их он будет недолго, потому что подал заявление с просьбой послать на фронт, и обещал тэпкэнцам, что возьмет с собой тех, кто будет хорошо заниматься.

В одном из классов школы оборудовали военный уголок. На стенах развесили плакаты, на которых были изображены силуэты фашистских самолетов, схемы устройства винтовки, гранаты, поперечный разрез индивидуального окопа.

Казалось, вновь ожили героические легенды и сказания, когда люди охотились на людей и сжигали целые селения. Но человечество со времени первобытного строя накопило такой опыт военного искусства, что для жителей Тэпкэна он оказался не под силу.

Пока товарищи Айвангу овладевали военным делом и учились по силуэту узнавать фашистские самолеты, кололи по очереди единственным штыком фанерную фигуру немецкого солдата, он возил в тундру приманку, готовясь к зимнему промыслу. Пряжкин сказал, что на песцовые шкурки будут куплены танки и даже боевые самолеты, потому что жены зарубежных богачей за меха готовы отдать все.

Зима наступила быстро. Лагуна покрылась толстым прозрачным льдом, сквозь который было видно, как течение шевелит на дне травинки, колышет зеленый мох на камнях.

Собаки дружно бежали по свежему снегу и осторожно поводили носами. В один день замерзло море, не дождавшись льда с севера. Началось сжатие, образовались торосы. Пронесся ураган. Все поломало, принесло другой лед. Даже обильный снегопад не мог закрыть хаотического нагромождения льдин.

Айвангу сидел бочком на нарте и зорко посматривал вперед – авось попадется ритльу [7]. Позавчера он подобрал две лахтачьи туши и свез в тундру.

Сегодня на свежем снегу ни одного человеческого следа, и если что-нибудь принесло к берегу ураганом, добыча будет принадлежать Айвангу. Все охотники из-за военных учений остались в селении.

За очередным мысом открылась даль, и в нескольких десятках шагов от берега Айвангу увидел что-то черное, большое, выделявшееся на белом снегу, покрывшем морской лед. Неужели кит?

Собаки тотчас свернули на лед и, не дожидаясь команды, поскакали по торосам. Нарта подпрыгивала, грозя выкинуть седока. Сначала Айвангу побаивался, как бы не треснул под ним еще слабый лед, но это беспокоило его недолго. Он с нетерпением смотрел вперед, не веря своей удаче. Такое на этих берегах случалось не часто: перед ним высилась туша вмерзшего в лед кита. Должно быть, бедняга не успел удрать вместе со стаей, занемог либо увлекся кормежкой и не заметил приближения ледяных полей.

Собаки остановились перед тушей. Полундра оглянулся на хозяина с таким видом, будто он один нашел кита.

Айвангу слез с нарты. На сероватом теле кита виднелись ссадины и глубокие порезы от острого льда. Во многих местах прилипли приживальщики – ракушки, китовые вши-паразиты. Над головой зверя уже кружились вороны, ожидая, когда удалится человек. Снег вокруг был расписан песцовыми следами.

Обратно в селение Айвангу гнал собак во всю силу. Полозья чертили новый путь по снежной целине, собаки тяжело дышали, а Полундра несколько раз укоризненно оглядывался – к чему такая спешка?

Тэпкэнские охотники стояли строем на лагуне. К ним направил свою нарту Айвангу.

– На ру-ку! – командовал Дима Комаров. – Длинным – коли! Коротким – коли!

Охотники дергались как заведенные, но старались изо всех сил. Кто-то даже упал.

– Короткими перебежками – вперед! – закричал Дима.

Охотники бежали, падали, вставали и снова бежали, взметая мягкий свежий снег.

Айвангу остановил собак. Мимо него промчался Мынор. У него было красное измученное лицо, залитое горячим потом.

– Отставить! – протяжно крикнул Комаров и подошел к нарте. – Ты чего сюда прискакал?

– Пусть все подойдут. Тогда скажу.

– Нет, ты мне скажи. Я здесь главный.

– Самый главный сегодня – кит, – Айвангу загадочно улыбнулся.

Комаров подозрительно посмотрел на него, подошел ближе и тихонько сказал:

– А ну дыхни!

– Я нашел такой ритльу, который может присниться только во сне! – крикнул Айвангу. – Я нашел кита!

– Какомэй, ритльу! – закричали охотники. – Надо идти разделывать!

Дима Комаров обрадовался не меньше охотников.

– Поскольку такое событие, командование переходит к председателю колхоза Сэйвытэгину!

К полудню весь Тэпкэн пришел на морской лед. Айвангу издали заметил Пелагею Калиновну, ее сына директора школы Льва Васильевича. Все знали, что кита нашел Айвангу, к нему подходили, поздравляли, а Лев Васильевич сказал:

– Я распорядился отпустить с уроков старшеклассников, чтобы они помогли колхозникам.

Кита разделывали огромными лезвиями, насаженными на длинные палки. Куски жира и мяса оттаскивали в сторону крючьями, грузили на нарты и отвозили в Тэпкэн.

Когда стемнело, нарубили плавник, подложили китовый жир и зажгли огромный чадящий костер. Пламя металось по белому снегу, выхватывало фигуры людей, облепивших китовую тушу. Тут же рядом собаки рвали белый китовый жир, серую кожу и красное мясо. Из темноты каркали вороны.

Таким образом охотники обеспечили себя подкормкой для песцового промысла. Когда начался сезон, в тундру потянулись упряжки. Для Айвангу этот год оказался очень удачным. В первый же месяц он сдал в пушной склад сорок шкурок. Принимал их сам Громук. Он раздобрел, привез откуда-то поросят, занялся разведением свиней.