Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров

Теперь русские сидят в этом чертовом угловом доме. Оттуда хорошо простреливаются обе улицы, во все четыре стороны. И главное – западная сторона. Оттуда отлично видно набережную без всякого оптического прицела.

II

Отто своими глазами наблюдал, как к мосту через Дунай спешно отступали немецкие части. Стрелки обратили внимание на эсэсовские знаки отличия на потрепанных шинелях и куртках бежавших солдат. Лейтенант Шульц, провожая их завистливым взглядом, процедил:

– Дивизия «Хорст Вессель»… Эсэсовцы…

Хваленые эсэсовские части, гордость рейха, оставляли Пешт, восточную часть города. Бежали, как корабельные крысы. Теперь на их изможденных, напуганных физиономиях не осталось и следа былой заносчивости. Да, они все растеряли в нескончаемых уличных боях. Но все равно они уходили в неприступную Буду, на правый берег Дуная. У них сохранялся шанс сохранить свои хваленые эсэсовские жизни.

А как же стрелки, как их рота, вернее, то, что от роты осталось? Значит, их оставляют на съедение разъяренным русским. Выходит, для тысячелетнего рейха, который рушился на глазах, жалкая жизнь Отто Хагена и его товарищей представляла не такую ценность и значимость, как жизни этих недоносков из дивизий «Флориан Гейер» и «Хорст Вессель».

Все получалось просто: если у тебя на лацкане были нашиты эсэсовские руны, ты получал пропуск на спасительный правый берег. А если нет, значит, тебе было суждено быть погребенным здесь, в Пеште, под очередной порцией щебенки, в которую превратится очередной архитектурный шедевр мадьярской столицы после прямого попадания русского снаряда…

Шульц объяснил ситуацию достаточно доходчиво. Командующим немецкой группировкой, лично отвечавшим перед фюрером за оборону Будапешта, был обергруппенфюрер СС и начальник всех войск СС Венгрии Карл Пфеффер. Спесивый и надменный генерал считал достойными своего внимания только тех, кто носил на мундире нашивки с эсэсовскими рунами. Для него имело значение лишь «черное братство СС», лишь принадлежавшие к нему могли гордиться причастностью к арийской элите человеков-людей, остальные были обречены влачить жалкое существование насекомых.

III

По приказу этого напыщенного гусака были расстреляны вражеские парламентеры, что окончательно взбесило русских. Теперь они практически никого не брали в плен. К тому же один из расстрелянных парламентеров оказался венгром. Это оттолкнуло от немецкого гарнизона немало мирных жителей венгерской столицы. Да и собратья по «Черному ордену СС» из мадьярских эсэсовских дивизий стали смотреть на немцев косо. Отто убедился в этом, столкнувшись с союзниками. Солдаты из эсэсовской дивизии «Гембеш» обороняли соседний квартал. Они были венгры, и дивизия была венгерская.

Гефрайтер Штреллер, командовавший в роте отделением подвоза продовольствия, попытался раздобыть у соседей-союзников еду. Шульц поручил Вейсенбергеру и Хагену сопровождать специалиста снабжения и кучера. Под обстрелом пробравшись в соседний квартал они были вынужден вернуться ни с чем.

Венгры устроили им холодный прием, угрюмо отказавшись помочь. В доме, который удерживало венгерское подразделение, царила полная неразбериха, напоминавшая железнодорожный вокзал. Все этажи и подвал были битком набиты ранеными и мирными жителями. В городе по-прежнему оставались тысячи женщин, стариков и детей. Почти все мужчины после расстрела парламентариев и угроз со стороны начальника немецкого гарнизона были вынуждены записаться в ополчение.

Мадьярский офицер в черной эсэсовской форме, с перебинтованной, окровавленной головой, выслушал обращение гефрайтера Штреллера. Подумав, он сквозь зубы процедил, что, если доблестные немецкие солдаты знают, зачем расстреливать парламентеров, они, наверняка, знают, где добыть себе еду. Он, переходя на крик, продолжил, что ему нечем кормить несчастных стариков и детей, которые ищут защиту от снарядов и пуль у своих земляков. Потом мадьяр-эсэсовец явно завелся и прокричал, что русские ведут себя гуманнее.

– Они берегут наших детей и матерей, – он махнул рукой в сторону десятков будапештских жителей, сидевших вдоль стен и испуганно прижимавшихся друг к другу. – Русские хотя бы не бомбят город с самолетов и не расстреливают его реактивными снарядами. А ведь вполне могли бы мстить нам. За ваши поступки…

Обращайтесь со своими проблемами лично к обергруппенфюреру Пфефферу… Он вам наверняка поможет… Или непосредственно к Господу Богу… – зло закончил мадьяр.

Гефрайтер Штреллер явно не ожидал такой встречи. Он растерялся под напором откровенной неприязни.

Уже четвертые сутки рота дожевывала сухари из неприкосновенного запаса. А накануне командиры разрешили стрелкам открыть консервы. После этого солдаты будут вынуждены перейти на подножный корм.

IV

Прошло не больше пары секунд с того момента, как Отто выстрелил, и он получил ответ от русских. Пули ударили в мешки со щебенкой. Часть очереди прошла в оконный проем, отколов штукатурку от задней стены. Прямо рядом с зияющей дырой след от русского снаряда. Похоже на танковый. Он разворотил полстены, приготовив целую кучу строительного материала для защитных узлов. Русские во время уличных боев не использовали тяжелую артиллерию. И авианалеты не совершали. Судя по всему, у них был приказ не разрушать город. Будапешт был сплошным музеем. Памятники архитектуры на каждом шагу. Отто не ожидал, что русские так ценят произведения искусства.

Зато танки и малокалиберные пушки стреляли во всю. Защиту из щебенки и штор надоумил соорудить Вейсенбергер. Они насыпали щебенку в толстые запыленные шторы и завязывали узлом. Получилось несколько добротных мешков, которыми они завалили оконные проемы. Надежная получилась за щита.

Шторы были из дорогой материи. Чуть ли не парча. Это Вейсенбергер утверждал, что парча, да еще вышитая золотыми нитками. И золотая бахрома по бокам. А Хагену было все равно. Золотая – значит, крепче будет держать удары русских пуль.

Все в обстановке этой квартиры выдавало богатых хозяев. Обои, мебель из красного дерева, ковры и картины на стенах. И тут же – зияющие полстены и кучи щебенки на полу.

На втором этаже расположился пулеметный расчет. Они дублировали очередями каждый выстрел Отто и Вейсенбергера, бывшего снайпера, снятого с должности и переведенного в обычные стрелки. Это произошло сразу после того, как стрелковая рота и другие подразделения оставили очередной рубеж обороны на высоте под Вечешем.

Потом русские выбили их с последней, третьей линии «Маргариты» и вынудили отступить в город. Удар, который наступавший враг нанес в этих боях, был особенно страшен. Русские перебросили свои бомбардировщики на аэродром, находившийся на окраине Вечеша. Оттуда они и нанесли бомбовый удар по оборонительным позициям.

V

Отто никогда не забудет тот час, когда все небо покрылось вражескими штурмовиками. Они снова и снова утюжили опорные пункты, превращая в пыль и песок железобетонные конструкции, в щепки разнося блиндажи, поднимая на воздух ДОТы и казавшиеся непробиваемыми укрытия.

Но самое страшное было еще впереди. После того как вражеская авиация ушла, оставив истерзанную оборонительную линию в дыму и пожарах, наступила томительная тишина. Оставшиеся в живых, выбиравшиеся из под обломков стрелки думали, что ужас отступил. И тут по окопам ударил огненный смерч. Все, что находилось вокруг – балки и бревна, камни и глыбы, людей, технику сметало в один огненный чудовищный вихрь, который кружил над землей.

Это свой смертоносный удар нанесло чудовищное оружие русских – реактивные установки залпового огня.

– Орган Сталина! Орган Сталина! – в ужасе кричали те немногие, кому еще удавалось оставаться в живых. И тут же их тела, вместе с кителями и шинелями испарялись в огне. Горело все, что могло гореть, плавился металл. А реактивные установки русских – органы смерти – продолжали играть свою погребальную литургию, обрушивая на оборонявшихся все новые и новые аккорды смертельного пламени.

По сравнению с тем кромешным адом, который царил на подступах к городу, уличные бои были цветочками. Русские действительно воздерживались от применения тяжелой артиллерии, реактивной «органной музыки» и авиационных бомб. Кто знает, может быть, венгр-эсэсовец был прав и враг на самом деле хотел сберечь жизни тысяч мирных жителей и архитектурные памятники одного из красивейших городов Европы.

Но враг хотел сберечь их для себя. Он уже видел себя победителем в этой смертельной схватке. Эта несгибаемая уверенность противника выводила Отто из себя, она заставляла его становиться злее и ожесточеннее с каждым выстрелом. Ведь для того, чтобы осуществилось то, что задумали русские, он, Отто Хаген и его товарищи, должны сдаться в плен или погибнуть.

VI

В последние часов пять оборона стрелковой ротой квартала превратилась в неподконтрольный командирам, самотеком идущий процесс. Русские прорывались наскоками, стремились любыми силами выбить оборонявшихся с первых этажей. Ударная сила первого, атакующего эшелона русских была особенно мощной. Здесь они использовали «сорокапятки», танковые орудия и пулеметы, трофейные «фаустпатроны». Шедшие следом, во втором эшелоне, брались зачищать каждый дом, пролет за пролетом, этаж за этажом, квартиру за квартирой, до самого чердака.