Спасти СССР. Адаптация - Михаил Королюк

«С другой стороны, они не могут иметь никакой иной задачи, кроме фотосъемки. Не будут же они хватать всех людей, опускающих в ящики письма! Слух по городу быстро пойдет. Нет, только наблюдение и оперативная фотосъемка. А, значит, моя задача максимум - не дать им получить пригодные для опознания снимки. Если, конечно, точка под контролем, в чем я сильно сомневаюсь... И погода мне благоприятствует».

В предбаннике магазина я немного поработал с одеждой: развязал и опустил уши у шапки, подтянул повыше колючий шарф, по максимуму прикрывая нос и скулы, приподнял воротник. Надел перчатки и нащупал во внутреннем кармане письмо. Ну, с богом, через переход.

На подходе к гастроному по-прежнему не было ничего подозрительного. Ну, если не считать хорошего уличного освещения. Приближаясь к цели, зафиксировал в памяти всех идущих мне навстречу, вплоть до дальнего светофора.

Не торопясь, но и не излишне вальяжно, я на ходу просунул письмо в ящик, не забыв при этом выдохнуть облачко пара погуще, и продолжил движение.

«Шторка плавно двигается, хороший признак. Я бы ее, если ставил здесь пост, подзаклинил немного, чтоб вбрасывающий письмо подольше повозился», - по спине, игнорируя эти радостные мысли, пробежала струйка пота и впиталась в трусы где-то над ягодицами.

Мотивированно, ибо метет в глаза, наклонил лицо к земле и исподлобья проконтролировал идущих навстречу. Появился ли за последние секунды в потоке пешеходов кто-то новенький? Тетка с апельсинами в авоське, была. Раз. Еще тетка с коричневой кошелкой, была, два. Женщина с песцовым воротником, три. Две девчушки. Отлично, все старенькие!

Я начал было проверяться на наличие поста, ища глазами зеркала, как из-за дальнего угла дома выпорхнула, повернув в мою сторону, девушка.

- Черт, - глухо прошипел сквозь плотно сжатые челюсти.

Серая пуховая шапочка с длинными-предлинными, по пояс, ушами. Неприметное драповое пальтишко, приталенный силуэт. Коричневые сапожки до середины икр. Темно-бордовые колготки. И сумочка на плече, а на ней рука!

И вот хрен с такого расстояния, особенно в потемках, заметишь, есть у этой сумочки апертура или нет.

Я мгновенно взмок, вспоминая характеристики спецтехники. В голову сразу пришел худший вариант: «Имбирь». Шестнадцать кадров в секунду, дистанция съемки от пяти до двадцати метров.

Нет, сумка маловата, не влезет. «Заряд»? Тоже нет, тяжелая камера, на четыре с лишним килограмма. Была б видна тяжесть в сумке.

Девушка неторопливо приближалась, беззаботно поглядывая куда-то в сторону, через дорогу. Между нами осталось метров двадцать.

Если не кино-, а фотокамера? «Аякс», «Найлон» или новенькая «Зола»?

Голова налилась свинцом, и сквозь него с натугой всплыло «оптимальная дистанция съемки от трех до десяти метров».

Или это я, и моя паранойя?

Словно отвечая на этот вопрос, рука девушки чуть двинулась, доворачивая переднюю поверхность сумки точно в мою сторону, а сама она посмотрела сквозь меня расфокусированным взглядом.

«Твою бога-душу-мать!» - взвыл я мысленно.

В висках тугим набатом ударил пульс.

Так, наверное, почувствовал себя профессор Плейшнер, когда понял, какую подлую шутку сыграл с ним пьяный воздух свободы.

Еще не пришло осознание последствий, а сердце уже пропустило удар, как будто под ногами проломился стеклянный мост.

Ты еще не начал падать, но уже подробно изучил насмешливо щерящиеся внизу глыбы.

Тело еще не познало их твердь, а уже пришла боль.

Я еще сильнее наклонил голову и сделал два быстрых размашистых шага навстречу. Сильный толчок, и я, широко раскинув руки, заскользил по ледяной катушке. Девушка дернула сумочкой, но было уже поздно: я проехал мимо, в пол-оборота от нее, при этом зажатая в левой руке книга удачно прикрывала лицо.

Ледовая полоса закончилась, я коротко пробежался и заскользил по следующей, чуть развернувшись для контроля происходящего позади.

Оперативница, теперь я был в этом уверен почти на сто процентов, в растерянности притормозила было шаг, однако потом что-то чуть слышно коротко хрюкнуло (рация! - узнал я), и она продолжила движение.

Сошел с последней катушки и на ватных ногах побрел дальше, изо всех сил стараясь не изменить скорость ходьбы.

- Ну что, наигрался в Джеймс Бонда? - глумливо вопросил внутренний голос, - не в свои сани не садись. Это высшая лига, сынок. Готовь мыльно-рыльные, через неделю придут.

Идиот. И это я себя не оскорбляю, это я себя называю. Мальчишка. Так тебе и надо.

Я прислушался к звукам за спиной. Машина едет по карману? Будут брать? Уже все?!

Зазнобило и подвздошье налилось дурнотой.

Мимо неторопливо проехал серенький «Москвич». Я засунул нос в шарф поглубже. Благословенна метель, позволяющая мотивировано прикрывать лицо! Машина вывернула на проспект и затерялась в потоке оранжевых огоньков.

Свернул во двор, колоссальным усилием воли преодолев соблазн обернуться. Рано контролироваться, да и бесполезно пока.

«Что, что делать?! Изымать письмо? Поджигать ящик?» - в голове мысленно зашелестела страницами «Поваренная книга анархиста». - «Так, как изготовить запальный желатин... Первичные формы динамита... Пикриновая кислота... Аллё, пацан, вернись на землю!»

«Что делать, что делать...» - выдохнул я, - «да ничего уже делать не надо. Поздняк метаться. Проверяйся и едь домой».

Тот же день, поздний вечер.

Ленинград, Измайловский проспект

- Мам, - я устало опустился на табуретку и сонно потер глаз, а затем, совершенно неожиданно для себя широко зевнул. Спать. Упасть под одеяло, свернуться в рульку, забыть обо всем и спать... Но сначала надо завершить этот день.

- Что, Дюш? - мама продолжила перебирать гречу, вытаскивая из насыпанной на стол кучки сор и шелуху. Мусора набралось уже прилично, со жменьку, но и крупа уже почти вся пересыпана в кастрюльку на коленях.

- Вот, - я торжественно положил на стол стопку разномастных купюр. - Мой первый заработок, сто двадцать рублей. Джинсы продал через комиссионку, вот квитанция, - поверх денег легла помятая бумажка с печатью.

- Ох, - мама отставила кастрюльку и странно посмотрела на меня. Чего было в этом взгляде больше, гордости или озабоченности, я не разобрал. - Ох, Дюш...

Она притянула меня к себе и два раза быстро чмокнула куда-то над бровью, а потом ласково потрепала волосы на затылке. Это бесхитростное действие возымело неожиданный эффект - из моей головы разом выдуло накопленную за день тревогу и усталость.

Мама подхватилась и унеслась хвастать в большую комнату, а я обмяк, положив голову на согнутый локоть. Отрешился от летящих из глубины квартиры победных ноток маминой реляции и просто смотрел на улицу. Там, на крыше дома напротив, хулиганил ветер, раз за разом сталкивая с карниза снег, и тот клубился мохнатыми хлопьями, то закручиваясь волнами, то рывком улетая вдаль.

- Ну-ка, ну-ка, - на лопатку легла папина ладонь, - давай, докладывай. Ты это что, в спекулянты решил заделаться?

Голос был ироничен. Я с трудом вышел из медитации и развернулся на стуле. Ну, да, настроение у папы игриво-приподнятое, а из-за его плеча, приподнявшись на цыпочки, весело подмигивает мама.

- Но-но... - помахал я пальцем, - спекуляция - это перепродажа готовых изделий или после внесения в них незначительных переделок. А я же занимаюсь глубокой творческой переработкой исходных материалов. Это, папа, называется кустарным промыслом!

- Кустарь-одиночка, значит. Гениальный портной-интеллигент, - поставил папа диагноз, садясь. - И что, совсем-совсем ничего не нарушаешь?

- Нарушаю, - легко согласился я, - не купил в местном Совете лицензию на портняжничество.

Про более серьезное нарушение, неуплату налога, я благоразумно умолчал.

- О! - папа поднял палец, - добровольное признание тебе зачтется.

- Может, купить? - с тревогой вмешалась мама. - Сколько она стоит?

- Цельных пять рублей, - ответил я, - но мне не продадут из-за возраста. Да фиг с ней, с лицензией. Я шить на продажу буду не часто. В самом худшем случае, светит штраф в двести рублей. И то не обязательно, ибо несовершеннолетний, да в первый раз... Да и... - я поколебался, но потом все-таки сказал, - мои джинсы все равно на прилавок не попадают. Я с директором магазина договорился, уходить будут так, по знакомым. Эта квитанция - вас успокоить, что деньги не с кистенем на большой дороге добываю.

- А зачем вообще весь этот огород городить? - задал папа ключевой вопрос, - денег нам хватает, еще и остается. Тебе даем, сколько попросишь, всегда, никогда не отказываем.

Я потеребил кончик ноcа.

- Наверное, действительно, повзрослел я. Бегать к вам с протянутой рукой каждый раз, когда мне нужен лишний рубль, чтоб девушку в кино сводить, мне уже как кость поперек горла. Легче самому заработать раз в месяц. Вот...

Мама зашла мне за спину и молча обняла за плечи. Папа, задумчиво двигая бородой, смотрел в потолок, что-то подсчитывая.