Обитель - Дмитрий Леонтьев

— Латвия — очень маленькая страна,— повторил он.— Зеленые долины... Много зеленых долин в очень маленькой стране. Мы очень древняя страна. И нас все время кто-то завоевывал. Сотни и сотни лет мы были вассалами немецких рыцарей... Мы не ораторы. Нас ве­ками отучали говорить. Мы умеем петь. Вся Латвия — это зеленые равнины, реки и много-много печальной музы­ки. Все, что у нас есть, это маленькая страна, музыка и надежда... Мы очень любим все это.

— У вас же нет гарантий, что вас не обманут...

— Мы поклялись выполнять приказы,— сказал он.— Они обещали свободу. Мы будем держать слово.

— Матис, а вы сами верите в Бога? Ответом было молчание.

— Хорошо. Тогда вот что... Я не зря напомнил вам о том, что вы прибыли сюда именно за мной. И приказ этот исходил не от Звездина, а от тех, кто сидит куда выше, чем он. Завтра, скорее всего, у нас с ним состо­ится очень неприятный разговор. Продолжать так бес­чинствовать здесь я ему просто не дам. Само мое учас­тие во всем этом безумии может очень осложнить еще даже не начавшиеся переговоры. Приказ приказом, идеология — идеологией, но я не думаю, что ваше на­чальство будет радо узнать, что именно он мне здесь демонстрировал. Классовая борьба — это понятно, но, полагаю, руководству Советов все же хотелось бы сохра­нить хотя бы видимое приличие в глазах мировой об­щественности. Так что в ваших же интересах помочь мне завтра убедить господина Звездина отпустить арес­тованных и заняться выполнением своего прямого при­каза: сопровождением меня в Петроград. Мне в любом случае придется написать подробный отчет о происхо­дившем. И не я, а именно ваш комиссар дискредитирует власть Советов в глазах международного сообщества. И я все это постараюсь доходчиво истолковать господину Звездину. И я хочу, чтоб вы помнили о том, кто я, и о данном вам приказе по моей охране. Вот такой суровый выбор.

— Нет выбора,— пожал он плечами.— Я всегда вы­полняю приказы. Комиссар тоже. Я это знаю, и он это знает. Вы выполняете свой приказ. Наши цели не про­тиворечат друг другу и должны быть достигнуты. Он это тоже знает.

— Вот и хорошо,— сказал я.— А теперь можете от­дыхать. Я буду работать и выходить из комнаты не со­бираюсь. Насмотрелся уже... А вот вам надо набраться сил перед обратной дорогой.

Он остался неподвижен, словно вовсе не услышав меня.

— Ну, воля ваша,— пожал я плечами и, устроившись за столом, раскрыл рукопись...

«... У меня осталось совсем немного времени, потому я не смогу описать подробно то, что произошло, но это все равно не важно, потому что я все равно вряд ли смогу объяснить так, чтоб вы поняли... Да и еще много веков не смогут осознать все величие и всю полноту этих событий... Я уже понял все, но безумная надежда все же теплилась в моем сердце, и я ждал. Я ждал, пока Он был у Каифы, ждал, пока Он был у Ирода, ждал, пока Он был у Пилата... Мои мечты не сбылись... И то­гда я пришел к Каифе. Осунувшийся после бессон­ной ночи первосвященник едва взглянул на меня. «Доволен?» — спросил я. «Чем? Поимкой еще одного «лжемессии»? Не раздражай меня, Иуда. Ты все понима­ешь. Мы стояли на краю гибели. Будет лучше, если по­гибнет один человек, а не весь народ. Он — не Мессия, это уже ясно. Ты должен выступить свидетелем против Него. Ирод и Пилат совсем рехнулись — они хотят Его отпустить. Они даже помирились из-за Него, хотя досе­ле враждовали... Мир сходит с ума... Я отдаю Риму бун­таря, а Пилат злиться, заставляя меня отпустить Его, да еще и повторяет Его слова, что на мне в Его смерти будет лежать вина больше, чем на нем, прокураторе! Они свихнулись и на этом своем римском праве и на своей философии. Не хотят?! Тогда мы возьмем на себя Его кровь! И дети наши, и внуки! Чтобы жил народ иудейский!.. Ты должен выступить свидетелем, Иуда, иначе суд будет беззаконен. Нам и так приходится на­рушать все, что можно нарушить, включая повторный суд, который обязан быть для подвергающихся смертной казни. Из-за Пасхи и субботы мы все рвано не успели бы, но это — формальность. Его вина очевидна. Просто я не ожидал, что все пойдет так... глупо... » «Я не буду у тебя свидетелем,— сказал я.— Ты творишь вопиющее беззаконие, ревнитель закона! Ты обезумел! Ты не име­ешь на такое ни власти, ни права... Я беззаконно передал Его тебе, а ты беззаконно передаешь Его на смерть!» «Ты читал Писание? — задумчиво сказал первосвящен­ник.— Господь спросил согрешившую Еву: «Что ты сде­лала?» А та ответила, что это не она, это ее змей иску­сил». А Адам пожаловался, что и он не виноват, что «ему жена предложила», а потом еще и добавил: «...та жена, которую Ты мне дал». И были изгнаны... Намек понял? Пошел вон отсюда!» «Я знаю, что сделал, и ни на кого свою вину не перекладываю,— ответил я.— Мы с тобой оба поступаем беззаконно. Но Он ни в чем не виноват! Он как раз не хотел восстания! Я передал тебе невин­ного! Я расторгаю нашу сделку! Вот твои деньги!» И я швырнул ему под ноги мешок с монетами. Каифа посмотрел на меня с высокомерным презрением: «Я передал тебе невиновного!» — заорал я. «А мне что до этого? — спросил он.— Это твой выбор». «Отпусти Его!» — «Я перечислял тебе, в чем вижу вину Его... Если б Он был Мессия.. ну, тогда можно было бы закрыть глаза вообще на все... Но... Ты наивен, Иуда. Ты так ждал Мессию, что готов был увидеть его в любом. А я встре­чал за свою жизнь столько «мессий», что... Встречать их — моя работа». «Ты не ведаешь, что творишь,— сказал я.— Ты даже не представляешь — КТО Он». «Пред­ставляю,— сказал Каифа.— Даже Ирод просил показать ему чудеса, но, как видишь... Все, разговор закончен. Либо ты свидетельствуешь против Него, и тогда я прощу твое неуважение, как результат горячности и мальчи­шества, либо убирайся, и я найду двух других свидете­лей». «Лжесвидетелей! — уточнил я.— Ты и здесь наруша­ешь закон ради своей цели... Пойми, Каифа: Он — больше, чем Мессия». «Еще одно слово, и ты пойдешь за Ним на смерть, за святотатство!» — предупредил он. «Ты меня недооцениваешь, первосвященник,— недобро улыбнулся я.— Ты слишком постарел, и зубы твои стерлись... Ты думаешь, я буду сидеть сложа руки?!» «И опять: «я», «я», «я»,— передразнил меня Каифа.— Ты утомил меня своим упрямством и глупостью. Если б ты знал, сколько у меня уже было подобных разговоров... Может, я и стар, но зато у меня огромный опыт и я вижу тебя насквозь. Ты сейчас попытаешься собрать своих людей и кричать на площади, перед дворцом Пилата, чтобы Его отпустили в честь праздника? Ты лучше меня знаешь все законы, глупец? Неужели я не предвидел этого? Твои люди сидят под стражей, Иуда. Кстати, именно двое из них и будут новыми свидетелями. А вот люди Вараввы получат шанс спасти своего начальника. И очень для этого постараются. Он-то настоящий патриот своего народа, и еще сможет быть полезен... Это все твои планы? Или ты соби­раешься в одиночку напасть на римскую стражу, чтоб освободить Его?» «Нет,— сказал я, обессилев.— Я просто расскажу все... Да, ты — опытный шакал... Но ты одного не учел: ты предал казни не того... Думаешь, я боюсь смерти?! Пилату будет интересно выслушать меня. И Ироду, и Синдреону! Я признаюсь во всем! Умрет не Он! Умрем мы с тобой! Я заберу тебя с собой... Но глав­ная твоя ошибка не в этом... И когда-нибудь ты ужас­нешься, поняв ее... » «Иди,— просто сказал Каифа.— Ты утомил меня, глупец. Я не хочу больше тебя видеть. Ты сам выбрал свою судьбу. Ты будешь отвержен везде. А теперь — убирайся. И вини за все только себя!» «Мы еще увидимся!» — пообещал я, но первосвященник лишь усмехнулся...

Причину его спокойствия я понял чуть позже. Старый шакал и впрямь был опытен и осторожен. Меня ждали на улице, за углом... Я знал их — они тоже были зелотами и сикариями. Людьми Вараввы... Я должен был умереть сразу, но я — хороший боец... был хорошим бой­цом... Я раскидал их и смог уйти, но все, что я получил, это несколько часов мучительной жизни... Рана в моем животе глубока и смертельна. У меня осталось совсем немного времени, чтобы дописать эти строки. Кинжалы сикариев, как правило, смазаны ядом, и мое тело уже начало распухать... Я уже не смогу дойти до Пилата... Не успею... Да в этом и нет смысла. Теперь, перед лицом смерти, все видится иначе. Теперь я понимаю... Он дол­жен умереть! И Он — воскреснет!.. Вам, читающим эти строки, этого не понять, но — смерти нет! Теперь нет. Для этого Он и пришел — победить смерть... А я не по­нял... И Он и я говорили про один и тот же Час. Только для меня этот час был спасением Иудеи, а Его — спасением всех... Каифа добьется своего, но этот глупец обманет лишь сам себя. Мы все обманули себя... Он потому и не приказывал мне, что давал свободу и право решать са­мому. Он не хотел угнетать мою свободу даже в малом, а я не был столь мудр, чтоб отдать эту свободу — Ему... Он ведь все объяснял нам: и о мире, и о Себе... А выбор был за нами. Мне казались такими важными это восста­ние, этот Рим, иудеи... А для Бога моя «мудрость» была лишь суетой... То, что кажется нам наиважней­шим,— ничтожно, если знать ВСЕ. Мы не можем понять и вместить то, что доступно одному лишь Богу. И имен­но это нам надо понять и вместить, и тогда исчезают вопросы и появляется смирение: «Не так, как я хочу, но так, как Ты хочешь». У каждого из нас есть своя «исти­на», но даже истина целого народа ничтожна перед Ис­тиной Бога, потому что только Он и есть — Истина... Мы все спорим, отстаивая свое видение мира, но Он всегда нас убеждает, потому что у Него есть тот аргу­мент, на который нам нечего возразить,— Вечность. И мы все понимаем, когда соприкасаемся с Ним. Тогда исчезают все вопросы и прекращаются все споры. А до этого наши безумства все равно обречены на крушение, потому что верить надо не только в Него, но и Ему... Я не понял, Кто Он. Мы все не понимали, хотя Он го­ворил прямо. Просто мы ждали царя, героя, бунтаря-освободителя. Может быть, наделенного той же силой, что и Моисей... Мы ждали от Бога этого дара, но полу­чили столь больше, что не сумели осознать. Сам Бог на краткий миг человеческой жизни стал Человеком, даря нам Себя. Прямо говорил Он: «Если вы не уверуете, что это Я, вы умрете во грехах ваших». Так случилось с Каи-фой, так случилось со мной. И сколько еще последуют нашему примеру! Неужели только на смертном ложе, приближаясь к Вечности, мы начинаем ее чувствовать?! Как я... Он жалел людей за то, что они — смертны, и по­дарил им вечную жизнь. Теперь все оценки сместились, и жажда земного уже просто глупа... Я мечтал всего о нескольких годах свободы, а Он протягивал мне — Вечность... Он потому и не оставил никакого уче­ния, что дал несравненно больше — Себя. «Кто может вместить да вместит». Да, это сложно вместить. Ждали Мессию, а пришел Бог, ждали свободу, а даровалась веч­ная жизнь... Как же мы не готовы к Любви! Нам дается всегда больше... Просто так... И мы не можем это осоз­нать... Он не оставил слов, потому что Сам был Словом. Не оставил учение, потому что оставил Свое Бытие!.. Да, прежнее — прошло... Закон кончился, потому что он ис­полнил Закон и дал Себя. Но оставил свободу, и тот, кто не примет или забудет Бога, будет иметь дело лишь с За­коном... Когда-то людьми управлял Сам Бог. Потом — пророки, судии, цари... И вот снова — свершилось! — и Он подарил нам и Путь и Жизнь — Себя... «Я есть и Ис­тина, и Жизнь, и Путь»... Весь смысл иудаизма был в ожидании Мессии — во что выродится он теперь? Мне страшно за соплеменников, и я лишь надеюсь, что они не будут так же глупы, как я... «Так бывает с теми, кто собирает сокровища для себя, а не Богом богатеет»... И будет для таких лучше вовсе на свет не рождаться, как и мне... «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спа­сется», «Я есмь воскрешение и жизнь»... Смогут ли жи­вущие после меня понять это? Мы не смогли. Это раз­рушало наши комплексы вечных «беглецов», «рабов», мечтающих отомстить хозяевам, восстав и завоевав весь мир... А Он омыл нам ноги, дал свободу и Себя. Мы ждали всего лишь власти, мечтая быть князьями мира сего, а Он подарил нам все Царствие Небесное... Это не каждому, увы, дано осознать... Мы слишком напуганы и озлоблены, чтоб принимать такие дары. Мы просто не верим в них... А Он ведь не даст чуда, чтоб убедить нас! Не даст, как бы мы ни просили! Потому что не хочет насиловать нашу волю и наш разум, чтобы не отнимать нашей свободы и права, ответственности, решать самим... И никакие «я не знал», «я не думал» оправданием не будут, как не были для меня, ибо теперь все дано и все сказано. Дело лишь за нашим выбором... Надо просто поверить Ему, и тогда возможно все, ибо для Него невозможного нет... «Я есть лоза, а вы ветви, и кто пребывает во Мне, а Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего!» — я это понял... поздно понял... Я мог бы просить простить, и Он бы простил меня, но я не стану этого делать... Я все время пытался решать сам, значит, и теперь мне самому выбирать свою смерть. Не Он — я не могу простить себя, и я сам накажу себя смертью, отказавшись от жизни вечной... Все кумиры моих грез кончали, как я: Сеул по­кончил с собой, Самсон обрушил храм на себя и на сво­их врагов... Я тоже воин... Но они не знали того, что знаю я, а потому будет даже забавным, если именно пос­ле моего отказа о прощении самоубийство станет при­мером для слабодушных и не верящих в Его доброту... Но дело не в этом... А я просто не могу себя простить и стыжусь еще раз увидеться с Ним... Да, лучше бы мне было и не рождаться вовсе... Ни на этом свете, ни на том... Я сам вычеркиваю себя со страниц обеих книг: и земной и небесной... Мысли мои путаются, силы по­кидают меня... А я ведь должен еще дойти туда, где так красиво светила луна... пока я еще был жив... Гефсиман-ский сад навеки успокоит меня. Есть поверье, что пове­шенный на дереве и не снятый в праздник, навеки будет проклят... Я думаю, все поймут, что я хотел сказать... Я найду укромный уголок... И это будет в ту самую Пас­ху, которой я ждал так долго... Праздник свободы... И я даже не могу сказать Ему: «Я иду к Тебе», а говорю лишь: «Я ухожу. Прощай.»