Сорок изыскателей. Повести. - Сергей Михайлович Голицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чай пили из чашек, кружек, стаканов, блюдечек, соусника, солонки, ковшика, чайника, пустых консервных банок, вазочек, рюмок, стаканчика для бритья, пепельницы. Несколько самых больших банок с вареньем мама поставила прямо на стол.
Никогда в жизни я не видел, чтобы можно было так здорово уничтожать варенье. Ребята ели его просто столовыми ложками, как манную кашу, только потом все носы и пальцы поизмазали.
После чая обеденный стол опрокинули набок, стулья и кресло водрузили на мой письменный стол — тот самый, в котором Миша держит свои камни. Две кадки с пальмами вынесли на кухню. Один мамин священный туалетный столик с флакончиками и зеркалом оставили нетронутым.
Соня хлопотала вовсю. Она открыла буфет, комод, гардероб, вытащила оттуда зимние вещи, разное старье.
— Мама, вот это можно постелить?.. Мама, а вот это сюда под голову… Мама, а это в ноги…
Мобилизовали все: шубы, пальто, одеяла, перины, подушки, матрацы, половики, скатерти, простыни, ковры, покрывала… Наша изобретательная мама с помощью Люси и Сони сумела устроить такие постели, что всем было и мягко, и тепло, и удобно.
Только мне, пожалуй, пришлось туговато. Мальчишки, спавшие со мной, вертелись и толкались и все норовили сунуть мне в нос свои ноги.
Вдруг среди ночи раздался ужасный стук в дверь. Именно стук, настойчивый, упорный, а не звонок. Молотил кто-то чужой.
Босиком, в одних трусах, завернувшись в простыню, выскочил я в переднюю. Мне уже представилось — явился управдом с милицией.
— Кто там?
— Это я, откройте, будьте добреньки, — послышался очень знакомый сладкий голос.
Я открыл. На пороге стоял кругленький, румяный Номер Первый и держал на цепочке улыбающегося Майкла.
— Я к вам. Надеюсь, нам с песиком местечко найдется?
— Найдется. — Я немножко закашлялся.
Пока Номер Первый снимал пальто, галоши, с Майкла — намордник, он без умолку рассказывал, объяснял. Я только слушал.
— Вы представьте, какое безобразие: я покупаю два билета в метро; иду, а меня не пускают: «Гражданин, с собакой нельзя». Я говорю: «Собака породистая, серебряная медалистка», а курносая контролерша: «Мне наплевать, что породистая». Пришлось от Комсомольской площади пешочком по Садовому кольцу… Знаете, последний раз я еще до войны был в Москве. Я шагал рот разинув. Такие здания — даже в двадцать два этажа! Бывало, улица узенькая да трамвайчик-букашка тарахтит и звонит, а теперь… На той стороне даже не видно, кто идет. И сколько огней! Час поздний, а все сверкает и так светло! И троллейбусы, автобусы, светофоры!.. А наш брат пешеход туда-сюда — трух-трух… Да, так помните, зачем я приехал? Завтра в институт иду за расшифрованным письмом. Вы понимаете, как это интересно!
— Да, да, да, действительно очень интересно, — жалобно бормотал я, переминаясь с ноги на ногу. Я дрожал от холода, закутанный в простыню, как в римскую тогу. — Ну что ж, пройдемте в комнаты, — нерешительно добавил я.
Мы прошли. Я щелкнул выключателем. В обеих комнатах пол был устлан бездыханными телами. Номер Первый долго стоял неподвижно, склонив голову набок.
— М-м-да! — промычал он, полез в авоську и достал стеклянную банку рыбных консервов. — Вот смотрите.
Я нагнулся: сквозь стекло в банке виднелись рыбки.
— Читайте: «Кильки пряного посола Рижского рыбзавода». Сравните! — Номер Первый протянул указательный палец сперва в сторону спящих мальчиков, потом в сторону спящих девочек. — Тоже пряный посол.
О Майкле мы позабыли. Пес этим воспользовался, незаметно освободился от ремешка и проник в первую комнату. Понюхав раскрытые рты спящих мальчиков, он перешел в следующую. Девочки разлеглись в два ряда, один ряд ближе к двери, другой ближе к окнам.
Майкл осторожно перешагнул через «трупы» девочек, стараясь не задеть не только их самих, но и их косы и даже ленточки от их кос, залез под столик и улегся там.
И я и Номер Первый тщетно звали его, манили; он только вежливо улыбался из-под столика, но к нам не шел.
Я уложил Номера Первого на свое место на кровати — пускай беспокойные соседи ему суют ноги в нос. Сам я выбрал щелку между остальными мальчиками и улегся прямо на полу.
Глава пятнадцатая
Сколько можно съесть мороженого?
Таких неслыханных неприятностей мы никогда не причиняли своим соседям. Миша вторгся на нейтральную территорию — он устроился на ночь на раскладушке поперек кухни. Уже одно это было преступление: ведь Тычинка не смог добраться до градусника.
Утром своего соседа я увидел мельком, издали. Как только я вышел в переднюю, Тычинка сейчас же скрылся у себя в комнате. Я не мог разглядеть выражение его глаз, спрятанных за толстыми стеклами очков.
Ко мне подбежала Соня и обиженно сказала:
— Папа, я поздоровалась с Иваном Ивановичем, а он отвернулся.
Когда ребята проснулись и начали вставать, они хоть и на цыпочках, но все же задвигались по кухне и передней. Толпиться в ванной комнате и умываться над раковиной ведь нужно? Нужно. А становиться в очередь у одной маленькой дверки уже совершенно необходимо. Тычинка ушел на работу, кажется даже не помывшись.
Перед походом по Москве мы наскоро напились чаю. Миша ушел сдавать экзамен по химии, а мама занялась солением и маринованием грибов.
От моей квартиры до Научно-исследовательского института судебной экспертизы можно добраться и на метро и на троллейбусе, но мы решили идти пешком, хотя путь предстоял немалый. Кто хочет по-настоящему смотреть Москву, должен ходить только пешком.
Магдалина Харитоновна собрала всех ребят вокруг себя. Она убедила их вести себя совершенно идеально, слушаться ее, Люсю и меня совершенно беспрекословно, шагать только строем, ни в коем случае не отбегать в сторону, останавливаться только для осмотра достопримечательностей.
— А как же мороженое? — воскликнул Витя Перец.
Одетый в Сонину кофточку с вышивкой, старательно припрятанной за красным галстуком, в Сонины тапочки, в штаны соседского мальчика, он был так же наряден и весел, как и все.
— И газировочка, — протянула Галя.
Решили: будем останавливаться на интересных местах, не пропуская тележки с мороженым и газировкой.
* * *
О нашем дальнейшем странствии по Москве лучше всего расскажут любопытные листочки, найденные много времени спустя в кармане брюк соседского мальчика. Эти листочки не имели подписи, но я
