Клеопатра - Фаина Гримберг

   — ...царица может занять деньги. Я полагаю, многие богатые александрийцы согласятся ссудить её... А казна сейчас вовсе не в том положении... Мы вынуждены будем решиться на непопулярные меры, увеличить налоги на недвижимое имущество крупных оптовых торговцев...

Эти слова означали, что Потин и Теодот позволяют Маргарите перебраться во дворец, отделанный наново, однако финансировать подобные удовольствия царицы не намереваются... Она от них зависела, от Потина и Теодота. И она, и Арсиноя... Но она найдёт деньги!..

   — Ты ничего не поняла! — сказала Арсиноя. — Потин хочет взять на заметку тех, которые ссудят тебя деньгами, взять на заметку как людей нашей с тобой партии!..

   — У нас ведь нет никакой партии. Я просто хочу, чтобы мы, я и ты, не жили там, где живут Татида и маленькие гадёныши Птолемеи, и где окопался в кабинете нашего отца Потин!

   — Но нам нужна партия...

   — Не будем об этом говорить! Всё равно мы встречаемся и говорим с какими-то людьми, и будем говорить, и будем встречаться. А если кто боится, так мы не принуждаем...

   — Отец Иантиса может дать нам деньги.

   — И прекрасно. Если не боится прослыть нашим человеком, пусть даст нам деньги... Ты не влюблена ли в его сына?

   — Это не имеет значения, — отвечала Арсиноя своим обычным детски-серьезным голосом, но не оробела, не смутилась. — Я не об этом думаю.

   — Жизнь пройдёт.

   — Жизнь пройдёт так или иначе и ничего кроме бесплодных сожалений не останется...

Безусловно, Арсиноя сделалась по-своему чрезвычайно мудрой. Но Маргарита ощущала в этой мудрости нечто ущербное, ущербное, потому что слишком головное, слишком оторванное от этого мощного и непременного бытия человеческого тела...

   — Но ты сказала ему, что ты...

   — Маргарита, я ни с кем не говорю о любви. И с тобой — тоже!..

Заново отделанный дворец с перистильным двором отличался большим прямоугольным залом, с одной стороны полностью открытым, с потолком сводчатым, а вместо одной из стен был устроен неожиданный проем. Царица устраивала свои литературные вечера или в этом зале, убранном коврами, или в зале с колоннами, в центре которого поставили её любимую вазу с узким узорным горлышком, расписанную красными, позолоченными изображениями петухов... Клеопатра выходила одетая очень тщательно. Хармиана укладывала её чёрные прямые волосы в строгую причёску, так подчёркивавшую свежесть и гладкость молодого лица... Она всё более становилась той женщиной, о которой Плутарх напишет, век спустя: «Красота Клеопатры была не тою, что зовётся несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение её отличалось неотразимой прелестью, и потому её облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, ласкали и радовали слух, а язык был, точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад и на любое наречие...» Впрочем, этот знаменитый греко-римский историк не мог, разумеется, видеть Клеопатру и говорить с ней, он не был её современником. Отчасти он путает Клеопатру с её сестрой Арсиноей, которая действительно не отличалась красотой; отчасти же, как многие мужчины, принимает тщательную строгость одежды и украшений за отсутствие яркой красоты...

Теперь Клеопатра охотно беседовала с Максимом Александриу, который всегда говорил с ней каким-то неуверенным голосом, чуть не заикаясь, но на самом деле уже складывался его жёсткий характер человека, уверенного в своих словах и поступках. Она являлась его слабостью, но он так умело это скрывал, что она и не догадывалась и не чувствовала... Говорил он интересное, занятное. Рассказал о восстании рабов в Риме, происшедшем, правда, более двадцати лет назад. Говорил так немного лениво, так чуть иронически... Она сомневалась в способности рабов сражаться с армией...

   — ...Но ведь большая часть рабов не родилась в рабстве. Предводитель восстания был, до того как попал в плен, полководцем фракийцев[32]...

   — Варвар чуть не победил армию Рима!

   — Его цивилизовали в школе гладиаторов. Царица слыхала о таких школах?

   — Царица слыхала... — Клеопатра подхватывала и обнажала его иронический тон...

   — Римская республика умирает, — говорил Максим.

Она говорила смело, не боялась показаться циничной...

   — Что-то долго умирает Римская республика! Может, это и не агония, а родовые схватки. Как бы не родилось что-нибудь страшное для Египта...

Она расспрашивала его об иудеях, об их нравах и обычаях. Он отвечал внимательно, сторожко. Сказал, что иудеев много в Риме, потому что римский полководец Гней Помпей покорил страну иудеев...

   — ...но там не было особенного сопротивления...

   — Почему?

   — ...устали от междоусобных войн...

   — Можно ли считать, что иудеи на стороне Рима?

   — Те, которые живут в Александрии, будут на стороне Александрии!

   — Но всё-таки они чужие...

   — Прости, царица, а Лагиды не чужие в Египте? Мы все давно уже не чужие здесь...

   — А кто был этот Помпей?

   — Он жив. Видишь ли, царица, римляне решили противопоставить Гнея Помпея другому своему полководцу, Юлию Цезарю. Они боятся диктатуры, поэтому сделали Помпея так называемым «консулом без коллеги», то есть по сути диктатором! Но Цезарь не захотел признать диктатуру Помпея. Цезарь завоевал земли галлов и вернулся в Рим с отличной, закалённой в боях армией. Помпей, в свою очередь, отправился в Грецию и собрал армию там. Теперь у них идёт гражданская война...

   — И это ты называешь смертью республики?

   — А как это назвать, царица?

   — Не смертью, а рождением. Быть может, рождением царства.

Он противоречил её словам спокойным, чуть неуверенным голосом:

   — Когда-то у них уже были цари...

Маргарита заметила, что Арсиноя не умеет располагать к себе людей. Было понятно, почему. Потому что она не заботилась о своём женском, девичьем обаянии. Маргарита ничего ей не говорила об этом... Арсиноя всё равно не поймёт... Ей кажется, будто можно всего добиться умом и прямотой. А нет!.. Людям нравится видеть красоту, тщательно подобранный наряд...

В Библиотеке Клеопатра снова и снова обращалась к трудам Арриана и Каллисфена, к их описаниям походов Александра. Греческие буквы на папирусе сливались в тёмную вязь, глаза уставали. Она рассматривала изображения Александра — короткие растрёпанные волосы, огромные глаза, прямой нос... Она обратилась к старинным египетским папирусам фараоновых времён: «...Его величество посылал меня пятикратно водить это войско... Его величество отправил меня... Когда я был дворцовым ачет и носителем сандалий фараона... Затем послал меня его величество в третий раз... начальника чужеземных отрядов... на север в столицу...» Она и прежде читывала эти писания, но теперь она пыталась понять, что же она может из этого всего извлечь для себя...

Решение пришло как будто случайно, определилось одним закономерным, но и случайным происшествием, событием. Скончался священный белый бык, живое воплощение животворящего, благотворящего египетского божества-солнца — Амона-Ра. Жрецам предстояло избрать среди многих обычных быков новое живое воплощение бога и торжественно водворить в один из дворов большого храма. Подобная церемония повторялась почти каждые двадцать лет. Это был чисто египетский древний обряд, собиравший множество аборигенов, приветствовавших священного быка. Лагиды всегда полагали, что не следует вмешиваться в это египетское народное действо своим греко-македонским присутствием. Возможно, полагали верно. Но она решила, решилась поступить иначе... Она примет участие в этой церемонии! Она поклонится богам Египта, народным богам! Она покажет, что чтит обряды египетского народа. И в то же время она всем напомнит о великом Александре, о греко-македонце, которому жрецы Египта открыли тайну его рождения от Амона, воплощения солнца и силы плодородия; о великом Александре, которого изображали двурогим как сына быкоголового Амона!..

Арсиноя одобрила этот план, горячо поддержала и решила показаться народу вместе с сестрой. Одетые в египетские платья старинного покроя, они взошли на палубу священной барки и проплыли по Нилу до Асьюта, а затем возвратились в Александрию. Толпы народа видели их, царицу, супругу молодого царя, и её сестру, царевну. Клеопатра пребывала в состоянии душевной приподнятости, почти нервного возбуждения. Она даже не в силах была следить за ходом сложных обрядов, не улавливала молитвенных слов... Молодую царицу и царевну охотно приветствовали, но между собой слишком многие недоумевали: что означает это участие женщин из дома Лагидов в древнем египетском обряде? Тем не менее дважды, на пристани в Асьюте и в александрийском порту, царица произнесла речь, в которой говорила о единстве египетских и греческих богов, о Зевсе-Амоне, о великом Александре, сыне Амона! Нашлось немало людей, приветствовавших Клеопатру и радостно согласившихся с её словами, особенно в Александрии...