Пеликан. Месть замка Ратлин - Джек Гельб

Финтан и не к такому привык за то время, которое он прожил в руинах замка Данлюс. Сейчас спутниками юноши были свист ветра и отголоски крикливых птиц, то и дело низко пролетающих над землей. Короткая отлучка из крепости Плимута была вызвана невыносимым голодом, но тревога сдавила горло такой мертвой хваткой, что не входило ни куска. В ушах звенели слова капитана.

«Кто-то предупредил о крысах, что несут смерть на своих длинных хвостах…»

Тревожные прерывистые вздохи перебивали друг друга, толкались, наступали, грызлись. Внутри черепа было слишком тесно, некуда ставить холодные лапки, оттого больше толкотни, грызни и желчи. Под далекий прибой и насмешливые крики чаек в голове сплелся крысиный король. Молодые и здоровые порывы еще барахтались подле гниющей холодной падали.

«Смерть и впрямь идет. И то, что вы оба сейчас настороже, лишь заставит меня ступать тише, только и всего!»

Макдонелл был потерян. Хоть он и не терял крепости из виду, и прогулка его по окрестностям не уводила прочь с широкой дороги, проложенной тысячью колес, копыт и ног, и хоть до наступления темноты оставались долгие часы, они были полны мучительных раздумий. Надежда еще была.

«Смерть и впрямь идет за ними; и сколько у нее обличий? Я уже успел стать невидимыми ушами замка, я замирал на стенах безмолвной тенью, я играл в те игры, в которые тут играют, я ел еду, которую тут едят, они не отловят меня, у них нет моего следа. Вот летит птица. Отсюда, на расстоянии шагов шестидесяти, мне кажется, что ее крылья едва-едва не касаются земли. Дурной знак, скверное знамение. Знамение ли? Если за мной смерть и идет по пятам, так мы с ней под руки, как обещанные друг другу, переступим порог замка Плимута, сядем за один стол с убийцами из Ратлина. Он не может ничего знать, не может. У него нет моего имени, он не признает моего лица – там были сотни лиц, молодых и старых. Смерть идет как за ними, так и за мной, но в каком она обличье – знать не дано».

Как ветер кружился на открытой равнине, гоняя мусор из стороны в сторону, так же кружились мысли Финтана голодными птицами. Ноги сами вели Макдонелла к Плимуту. Путь обратно восходил, почему и давался сложнее. Наверное, поэтому-то сердце и билось чаще, дыхание становилось тяжелее – грудь будто зажали меж двух неподъемных валунов. Прошибало на холодный пот, но еще были силы перебороть все невзгоды, и Финтан уже почти поднялся по каменной лестнице в крепость, когда что-то въелось в холку, заставив поднять глаза.

Несколькими ступенями выше от него стоял граф Готье, укутанный плащом с мехом горностая с черными хвостиками. Они не отводили взгляда друг от друга. Первым отмер Финтан – первым делом он убрал ногу со ступени, отринув намерение взойти наверх. Кивком головы Макдонелл предложил следовать за ним и развернулся к дороге, ведущей по внутреннему двору крепости к морю. Рене опустил взгляд и, глядя себе под ноги, осторожно спустился по каменным ступеням и довольно скоро нагнал Финтана.

Они не обмолвились ни словом, пока брели под надзором крепостных стен и башен, которые полнились незваными и неблагодарными зрителями. Рене и Финтан удалялись прочь от праздных зевак, юрко слинявших от надзора. Море как будто угадывало их замыслы и оттого так понимающе усилило свой прибой. Финтан поставил ногу на огромный черный камень и оперся рукой о согнутое колено. Брызги то и дело дотягивались до его сапог, одежды и рук.

– Ты сдал меня? – спросил Финтан, пристально глядя на неспокойное море.

– Нет, – раздался слишком быстрый ответ.

Две волны схлестнулись о черный камень. Пена тихо таяла, и вода стекала по уступам, обросшим зелеными водорослями. В сердце Финтана два чувства разом подняли головы. Первое сорвалось резким выдохом облегчения через нос. Чутье, не подводившее Финтана раньше, не сплоховало и сейчас – Рене точно говорил правду. И вместе с этим холодный шепот вещал над самым ухом – невидимый враг вновь завладел беспокойной душой Макдонелла, занял его мысли.

– Почему же? – спросил Финтан.

– Я не хотел твоей смерти, – ответил Рене. – Ни твоей, ни капитана.

Макдонелл приподнял брови и продолжал тянуться взглядом к далекому горизонту.

– Зачем ты приехал? – спросил Финтан, не отводя взгляда от моря.

– За украденным кольцом, – ответил Рене не без желчи.

Лукавая улыбка затеплилась в уголках губ Рыжего Лиса.

– И исполнить предсмертную волю близкого человека. Я остаюсь в Плимуте еще на несколько дней, чтобы не вызывать подозрений. Сегодня прибудет корабль с моими вещами, чтобы я мог спокойно гостить у четы Дрейк. Потом собираюсь уехать в отцовский дом, во Францию, – Рене принялся расхаживать по берегу, пиная каменную гальку.

– Чтобы ветер сильнее дул в твой кливер, – пожелал Финтан.

– Поехали со мной, – попросил граф.

Ответ последовал не сразу. Ветер выл, то ли споря, то ли советуясь с буйным прибоем. Готье остановился и глядел в спину Финтану. Сутулая фигура так и стояла неподвижно, лишь ветер трепал черное рванье. Края одежды порядком намокли и отяжелели.

– Ты сам назвался моим слугой перед капитаном, – продолжал Рене. – И я буду рад, если ты станешь другом.

– На что только люди не идут, чтобы сохранить свою шкуру, верно? – спросил Финтан, отступая назад и медленно поворачиваясь к Рене. – Ты-то точно должен понимать, что я не отступлю ни за что на свете. Они забрали все и дали взамен лишь право, мое святое право на отмщение. И кроме него, у меня ничего нет.

– У тебя есть твоя жизнь, – ответил граф. – Начни ей дорожить.

Финтан улыбнулся, как будто услышал самую смешную нелепицу в своей жизни, до того глупую, что несколько искренних смешков вырвались из груди. Он откинул голову назад и слепым отрешенным взглядом уставился на небо, тяжелое смурное небо. Опустив лицо, Финтан потер кулаком глаза, как если бы на них выступили слезы. Красно-рыжие волосы, растрепанные ветрами, бились под стремительными порывами.

– Нет у меня никакой жизни. Я утратил все, – произнес Макдонелл. – Стал ничтожной крысой, забился в щель и сжался, трясясь от страха и ужаса, вместо того, чтобы защищать свой дом. И теперь я проклят родной кровью, и я несу это бремя. Я не буду бежать, Рене. Не от тебя. Я увидел это еще тогда, в Данлюсе – ты единственная душа, в чьем сердце живо милосердие ко мне, к моей семье. И я буду рад, если ты согласишься