Год гиен - Брэд Гигли

Чиновник был потрясен.

— Но ведь нет никаких ее монументов, о ней не упоминается ни на одной стене храма. Если бы она правила так недавно, стоило бы ожидать, что о ней будут говорить или хотя бы упоминать.

Человек покачал головой.

— Ее имя вычеркнул из официальных списков правителей фараон Сетнахт.

— Отец нынешнего фараона?

— Он повелел разбить ее статуи на куски, ее имя было стерто везде, где отыскалось. Даже гробница уничтожена.

— Что же она сделала, чтобы заслужить подобную участь?

— Убила собственного мужа, чтобы кроме нее, некому больше было носить красную и белую короны Нижнего и Верхнего Царств. Даже ее племянники умерли загадочной смертью. Но богов ужаснули ее грехи, и они остановили разлив Нила. Разразились голод и чума, война потрясла всю страну. Вот как фараон Сетнахт пришел к власти.

— И она думала, что и вправду сможет преуспеть в своих замыслах?

— О, подобное уже было. Ее собственный отец тоже узурпировал трон. Его звали Аменмес.

Аменмес! Где Семеркет уже слышал это имя? Внезапно он вспомнил — так звали так называемого торговца, от которого Панеб получил канопу с печенью царицы. Во всяком случае, так сказал десятник.

«Как странно, — подумал Семеркет, — что два столь проклинаемых имени — Таусерт и Аменмес — имеют отношение к с десятнику в Месте Правды».

Волосы зашевелились у него на голове, и он почувствовал себя точно так, как в детстве, когда ночью не ложился спать, чтобы послушать истории о духах, которые рассказывали родители.

По крайней мере, рассказ зодчего объяснил, почему имя Таусерт было соскоблено с погребального сосуда, где хранилась ее печень. Насколько же ее презирали, раз даже погребальные принадлежности подверглись осквернению!

Семеркет сделал знак, отвращающий беду.

— По крайней мере, в наши дни мы избавлены от такого зла, — благочестиво пробормотал он.

Зодчий и его телохранитель загадочно переглянулись.

— В самом деле? — отведя глаза, пробормотал собеседник чиновника. Казалось, мгновение в нем шла внутренняя борьба, а потом он подался вперед и прошептал:

— Проклятая кровь Таусерт и Аменмеса все еще живет в Египте, Семеркет. Я не шучу. Кровь эта в любой момент готова…

Зодчий резко замолчал, когда вновь появился библиотекарь Мааджи. У него был потрясенный вид. За ним шел внушительного вида жрец, высокий и худой.

— Вот он! — услышат Семеркет шепот Мааджи, обращенный к жрецу.

Жрец вошел в комнату, протянул руки и старательно опустился на колени.

— Ваше царское высочество!

Семеркет растерянно огляделся по сторонам. Они обратились к человеку, который сидит рядом с ним?! Но это же просто зодчий…

— Господин Мессуи. — «Зодчий» кивнул жрецу.

— Я понятия не имел, что этот человек вас побеспокоил. Мааджи будет наказан за то, что привел его сюда.

— Меня вовсе не побеспокоили, — ответил царевич. — Если Мааджи и следует наказать, то лишь за то, что он указал этому господину не те свитки.

Он собрал свои перья и записки, и ливиец положил их в деревянный футляр. Кивнув всем находящимся в комнате, слегка кашлянув в платок, человек вышел.

— Кто это был? — спустя мгновение спросил Семеркет жреца. — Почему вы назвали его «ваше царское высочество»?

Мессуи посмотрел на Семеркета так, словно тот был не в своем уме, и, нахмурившись, проговорил:

— Это — тот, кто будет нашим следующим фараоном. Если выживет.

— Выживет? — начал было спрашивать Семеркет.

Но Мессуи уже ушел. Мааджи с глупой ухмылкой шепотом объяснил Семеркету, что именно имел в виду жрец:

— Он очень болен. И все равно говорят, что его официально объявят наследником фараона. Вот почему царевич явился сюда инкогнито из Пер-Рамзеса. Царица Тийя, говорят, из- за этого заперлась в своих покоях.

— Неужели?

— О, это большой придворный скандал! Когда фараон на ней женился, он пообещал, что ее сыновья унаследуют трон. Но вместо этого его величество собирается назвать своим преемником сына своей северной жены, царицы Исис, а она всего лишь хананеянка…

— Мааджи! — голос жреца Мессуи резко разнесся над полками.

Маленький вонючий сутулый библиотекарь немедленно исчез, оставив Семеркета в одиночестве предаваться размышлениям. Свернув свитки и вернув их на полки, чиновник снова стал раздумывать об истории Таусерт и ее равно презираемого отца, царя Аменмеса.

Что имел в виду наследный царевич, говоря, что кровь Таусерт и Аменмеса все еще живет? Некий инстинкт говорил Семеркету, что история о торговце из Куша, носившего имя фараона, — ложь. Но если это все-таки правда, заключил дознаватель, то из этого следует, что злой дух Аменмеса все еще бродит по тропинкам Великого Места. И разве сам наследный царевич не сказал только что, что кровь злой пары все еще жива?

И снова Семеркет почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.

На следующий день чиновник отправился на деревенские кухни вместе с Кваром, чтобы поискать то, что можно будет без опаски съесть. Они отобрали неочищенный лук, на который все еще налипла грязь с полей, а также сыр и ковригу хлеба, только что вынутую из печи.

— Посмотрите, до чего дошло! — негромко и удрученно сказал Квар. — Боимся спать, потому что на нас охотится львица, боимся есть, потому что еда может вогнать нас в сон.

Если бы Семеркет был в другом настроении, это ироническое замечание позабавило бы его. Но он слишком устал, был слишком голоден и ни на что не обращал большого внимания.

Утро было тихим. Строители гробниц все еще не собрались с духом, чтобы покинуть свои дома. Только слуги поднялись и занимались делом. Сукис вилась вокруг ног Семеркета, выпрашивая подачку.

Внезапно из-за стены донесся голос Ханро, сиплый и сердитый. Кошка убежала на кухню.

Перехватив взгляд Квара, Семеркет встал и заглянул в щель в воротах. Ханро стояла у цистерны, изливая свой гнев на нескольких людей, рискнувших выйти за водой. Ее бросили — как она сказала, не в первый раз. Неферхотеп запретил ей присутствовать на торжествах по случаю появления фараона в Фивах — зрелище, которое она мечтала увидеть всю жизнь. И вот она здесь, заперта в этой мрачной дыре, виноватая незнамо в каком преступлении, которого она не совершала. Это нечестно, нараспев повторяла она, это так нечестно!

— Но зато они-то идут, о да! — проговорила она, указав большим пальцем на кого-то, кто находился вне поля зрения Семеркета.

Он передвинулся, стараясь рассмотреть, о ком она говорит. Панеб и Неферхотеп шагали по троне, ведущей с кладбища, тихо переговариваясь.

Ханро ринулась к Неферхотепу, выставив пальцы, как когти. Последовала короткая жестокая схватка, но десятник и писец ловко схватили ее за руки и тычками погнали обратно в деревню. Женщина пыталась освободиться, сыпала проклятьями, но была зажата между двумя мужчинами, как мышь между двумя мельничными жерновами. Через мгновение они втащили ее в дымную утробу деревни, и вопли затихли.

— Если сегодня они отправятся на тот берег реки, — прошептал Семеркет Квару, вернувшись на скамью, — я последую за ними.

— Проверь, не нашел ли твой брат драгоценностей на рынках, — напомнил Квар.

Семеркет выскользнул из деревни в полдень, задолго до того, как ушли Панеб и Неферхотеп.

Теперь путь до реки был куда короче, чем тогда, когда он впервые явился сюда, потому что зацветающие воды Нила почти достигли ступеней восточных храмов. Придя в то место, где собирались лодочники, Семеркет стал ждать в тени навеса, прикрыв лицо серым плащом.

На пристани было полно болтающих западных фиванцев, которым не терпелось переправиться через реку, чтобы поприветствовать фараона Рамзеса III. До этого утра чиновник не знал о возвращении царя. Хотя обычно Семеркет презирал толпу, в тот день она была для него благом: если Панеб или Неферхотеп случайно посмотрят в его сторону, он легко сможет раствориться в толчее.

Семеркет заплатил перевозчику целый золотой слиток, чтобы нанять его лодку — почти в тридцать раз больше обычной платы за перевоз. Он хотел быть уверенным, что лодка будет под рукой, когда понадобится, и не постоял за ценой.

Прошло около часа, прежде чем он увидел свою добычу. Панеб выглядел гигантом в толпе на берегу, и его легко было не потерять из виду. По его широкому лицу ничего нельзя было прочесть, зато Неферхотеп явно чувствовал себя неуютно. Глаза писца шныряли по сторонам, он все время озирался, чтобы посмотреть, кто идет по дороге. Семеркет услышал, как напряженно возвысив дрожащий голос, Неферхотеп злится, что нельзя сесть в лодку немедленно.

Прошло много времени, прежде чем очередной лодочник повез их через реку. Семеркет рванулся туда, где ждало его нанятое одноместное суденышко, и приказал немедленно отчалить. Вдохновленный золотом, а может, потому, что вез одного пассажира, перевозчик быстро догнал лодку, в которой плыли Панеб и Неферхотеп. Сгорбившись, чтобы казаться старым одряхлевшим крестьянином, и отвернувшись, чтобы не быть узнанным, Семеркет очутился у восточной пристани задолго до того, как строители гробниц причалили к берегу. Спрятавшись за причальным столбом, он наблюдал, как они высаживаются.