Таящийся ужас 3 - Владимир Гриньков

— Отлично, — сказал де Гранден и тщательно вымыл стакан. — Месье, ей надо полежать и хорошенько отдохнуть до утра. Завтра мы определимся, какое новое лечение нужно будет назначить. На этом, если вы позволите, мы хотели бы откланяться. — Он вежливо поклонился хозяину дома, который ответил тем же и проводил нас в прекрасно обставленную комнату в другом конце коридора.

— Послушайте, де Гранден, — потребовал я, когда хозяин, пожелав нам спокойной ночи, притворил дверь, — о чем вы думали, когда давали этому дитя столь бесполезное снадобье?

— Ш-ш-ш! — прервал он меня шепотом. — Эта девушка, мой друг, страдает от энцефалита не больше, чем вы или я! Отсутствует характерное опухание лица или шеи, нет никакого диагностического затвердения яремной вены. Температура немного повышена, это так, но по ее дыханию я определенно почувствовал запах хлоралгидрата. Хотелось бы надеяться на то, что ввели его девушке с самыми добрыми намерениями, но у меня есть опасение, что ее решили просто одурманить, а потому я и изобразил из себя дурачка, который поверил в объяснения этого человека. Черт побери, дурак, который знает, что он им не является, имеет огромное преимущество перед тем, кто считает его таковым.

— Но…

— Никаких но, дружище. Вспомните, как открылась эта дверь, хотя к ней никто не прикасался; вспомните, как она аналогичным образом закрылась, а заодно посмотрите и на это. — Мягко ступая, он пересек комнату, отдернул ситцевую занавеску на окне и легонько постучал по раме, в которую были вставлены толстые стекла. — Посмотрите, — повторил он, снова постучав по раме.

Окно это, как и все остальные в этом доме, было створчатое; небольшие прямоугольники толстого стекла плотно прилегали к перегородкам, сделанным в виде решетки. Подчиняясь указанию де Грандена, я постучал по одной из них и вдруг понял, что это не крашеное дерево, как я до этого полагал, а прочно сваренный металл. Более того, к своему удивлению, я обнаружил, что ручки хотя и поворачиваются, но укреплены на рамах лишь для видимости, тогда как сами рамы намертво прикручены болтами к каменным стенам. Можно сказать, мы оказались в заточении, ничем не уступающем по своей надежности государственной тюрьме.

— Дверь… — начал было я, но мой друг покачал головой.

Подчиняясь его жесту, я пересек комнату и легонько повернул ручку двери. Она свободно поддалась давлению, однако несмотря на то, что мы не слышали ни щелчка замка, ни движения запора, дверная панель оставалась неподвижной, словно была прибита гвоздями.

— Но почему… Де Гранден, что все это значит? — ничего не понимая, спросил я.

Он пожал плечами.

— Не знаю пока. Но одно знаю определенно. Не нравится мне этот дом, дружище Траубридж. Я…

Сквозь шум дождя за окном и завывание ветра мы неожиданно услышали пронзительный вопль, преисполненный непередаваемой, безграничной и пока не ясной для нас муки души и тела.

— Черт побери! — Де Гранден поднял голову, как собака, почувствовавшая над землей далеко впереди запах зверя. — Вы слышали, Траубридж?

— Конечно. — По телу у меня поползли мурашки от этого безнадежного, отчаянного крика, эхом отдающегося в моих ушах.

— Черт побери, — повторил он. — Сейчас этот дом мне нравится еще меньше, чем прежде. А ну-ка давайте пододвинем к двери этот шкаф. Полагаю, будет лучше, если эту ночь мы проведем за импровизированной баррикадой.

Мы перетащили шкаф к двери, и вскоре я крепко заснул.

— Траубридж, Траубридж, дружище, — де Гранден уперся локтем мне в ребра, — проснитесь, умоляю вас! Не издавай вы такой храп, я бы подумал, что вы умерли.

— Что? — сонно спросил я, зарываясь в роскошную постель. Несмотря на всю необычайность событий минувшей ночи, я спал как убитый.

— А ну-ка вставайте, друг мой, — приказал де Гранден, энергично встряхивая меня. — Как я полагаю, сейчас самое время выяснить, что здесь и к чему.

— О дьявол! — пробормотал я, нехотя вылезая из постели. — Ну что за радость бродить по незнакомому дому для того лишь, чтобы проверить безосновательные подозрения! Девушке действительно могли дать хлоралгидрат, но ведь нельзя исключать и того, что ее отец надеялся на лучшее. А что до этих устройств с открыванием и закрыванием двери, то мы ведь знаем, что он живет здесь один и мог придумать все эти механизмы исключительно для того, чтобы сократить свои передвижения. Ну как ему ковылять с палкой по всему дому?

— Ах вот как! — саркастически воскликнул мой друг. — И этот вопль, который мы слышали, он организовал тоже исключительно ради облегчения своего недуга? Так, по-вашему?

— Девушке мог присниться кошмар, — предположил я, но он прервал меня нетерпеливым жестом.

— Ладно, можете представить себе, что луна сделана из зеленого сыра, — сказал он. — Вставайте, вставайте, друг мой. Мы должны обследовать этот дом, пока у нас еще есть время… Слушайте внимательно: пять минут назад через это самое окно я видел, как этот месье, наш хозяин, одетый в плащ, вышел из дома, причем никакой палки у него в руках не было. Черт возьми, он скакал, как молодой юноша, уверяю вас. А сейчас он наверняка уже там, где мы оставили машину, и я не знаю; что он с ней собирается сделать. Зато знаю, что собираюсь сделать я сам. Вы намерены присоединиться ко мне?

— Ну да, конечно, — пробормотал я, натягивая одежду. — Но как вы думаете выбраться? Дверь-то закрыта.

Он полыхнул на меня одной из своих неожиданных улыбок, отчего кончики его маленьких белых усов вздернулись вверх наподобие рогов перевернутого полумесяца.

— Смотрите, — сказал он, демонстрируя небольшой кусок тонкой проволоки. — В те времена, когда волосы женщины еще были олицетворением ее прелести, не было такой хитрости, которую она не могла бы сотворить при помощи своей шпильки! Припоминаю сейчас одну девицу — это было еще до войны, — которая показала мне несколько трюков. Смотрите и учитесь.

Он ловко вставил загнутый петлей конец проволоки в замочную скважину, несколько раз для пробы подергал ею туда-сюда, потом просунул на максимальную глубину, вынул и внимательно осмотрел. — Так-так, — пробормотал он, залез в карман и вынул проволоку уже потолще.

— Видите, — он показал мне тонкую петлю. — При помощи нее я получил представление о механизме действия замка, а сейчас… — он ловко согнул толстую проволоку точно по контуру тонкой, — ура, у меня есть ключ!

Все оказалось именно так, как он предполагал. Замок легко поддался нажиму его импровизированного ключа, и мы оказались в длинном темном холле, с любопытством и опаской оглядываясь вокруг себя.

— Сюда, если не возражаете, — снова приказал де Гранден. — Сначала нам надо осмотреть девушку, узнать, все ли с ней в порядке.

Мы на цыпочках прошли по коридору к ее комнате.

Она лежала на спине, скрестив руки на груди на манер покойника; голубые глаза были широко раскрыты и незряче смотрели прямо перед собой; колечки светлых, коротко остриженных волос обрамляли ее бледное, изможденное лицо подобно золотому нимбу, окружающему точеные черты святого лика на иконе.

Де Гранден тихо приблизился к постели и профессиональным жестом положил пальцы на запястье девушки.

— Температуры нет, пульс слабый, — он пытался установить диагноз. — Цвет лица бледный, почти синюшный. Так, теперь глаза: сонные, зрачки наверняка были сужены, тогда как сейчас им надо было бы расшириться. Боже ты мой, Траубридж, идите-ка сюда. Посмотрите! — он указал на апатичное лицо девушки. — Эти глаза, Боже правый. Эти глаза! Ведь это просто святотатство и ничего больше.

Я взглянул на ее лицо и отпрянул, едва сдержав возглас ужаса. Когда мы впервые увидели ее, спящую, она показалась нам милой, почти очаровательной. У нее были мелкие, правильные черты лица, четко очерченные, вроде тех, что изображают на камеях, а завитки белокурых волос придавали ей изящно-воздушное очарование, сравнимое разве что с ликами пастушек из дрезденского фарфора. Не хватало лишь одного — чтобы она подняла свои пушистые длинные ресницы, придав тем самым своему лицу живость смеющейся феи, игриво прогуливающейся по сказочной стране.

Сейчас ее ресницы оставались поднятыми, но глаза отнюдь не походили на ясные, радостные окна умиротворенной души. Скорее они напоминали застывшие в невыразимой муке дверные «глазки». Радужная оболочка продолжала излучать мягкий голубой цвет, хотя само глазное яблоко производило ужасное впечатление. Вращаясь из стороны в сторону, они словно всматривались в простирающееся перед ними пространство, придавая тем самым ее нежному бледному лицу нелепое, отчасти даже смешное, но в целом ужасное выражение раздувшейся жабы.

— Боже праведный! — воскликнул я, отворачиваясь от изуродованного лица девушки с чувством отвращения, близкого к тошноте. — Какой ужас!