Феникс и зеркало: Роман, новеллы - Аврам Дэвидсон

Вергилий коротко рассмеялся:

— Не знаю… А остались ли у меня вообще ядрышки? Ну конечно, это была женщина. Ты очень проницательна. Не уверен, что это мне по душе, некоторые вещи мужчина в моем положении предпочел бы не знать. Так вот, та женщина завлекла меня в разговор о различных таинствах, а я оказался достаточно слаб и куда как не мудр, ибо поддался ей в этом. Вот тут-то и наступило мое бессилие, милая… Гляди, — продолжил он чуть погодя, — я лежу рядом с тобой, касаюсь твоих грудей, провожу рукой по твоим сокрытым местам, и что же — ничто не возбуждает меня, как если бы я гладил котенка… Нет, Громовержец! — возопил Вергилий в отчаянии, изо всех сил прижимая ее к себе. — Вырви мой лживый язык, Громовержец! Неправда, неправда! Когда бы так, все было бы хорошо. Но плоть моя не отвечает на касания твоей плоти, поскольку часть души моей, та душа, что ведает плотью, покинула меня. Но остальные частички души, мои остальные души, они-то ведь помнят об этой пропаже! Я чувствую, я все чувствую…

Ее губы, касания ее рук, ее сладкая кожа и тихое дыхание заставили Вергилия замолчать.

— Велика, нет сомнений, сила Афродиты, дарующей священную радость любви богини, — прошептала она, — но некоторые вещи не в ее власти… и эта тоже… ты должен знать… Она не может помочь тебе, — шептала прислужница мягко и успокаивающе. — Не может. Точно так же, как не может помочь и царю Пафоса. Потому что, ты знаешь, он тоже… — И голос ее затих в его ухе.

Нет же. Никакого отдыха здесь быть не могло. Ничто не могло ему помочь, ничто, кроме его собственных усилий. Тихо вздохнув, Вергилий поднялся и принялся одеваться.

— А я не могу тебе ничем помочь? — спросила прислужница, глядя на него своими подведенными глазами. — Ну, в чем-то еще? Мне бы хотелось…

— Может быть, и смогла бы. Мне нужна медная руда. Где я могу ее раздобыть?

Ее насурьмленные брови выгнулись двумя арками, в задумчивости она повернулась к нему грудью и повела бедрами.

— Медь? — Абсурдность вопроса дошла до нее и повалила на спину в приступе хохота. — О Матерь Добрая, откуда же мне знать об этом?! Медная руда… Я думала помочь тебе в чем-нибудь важном…

Вход во дворец царя Пафоса, бывшего, подобно множеству восточных царей, одновременно и жрецом, и властителем, напоминал вход в храм. В помещениях царила тишина, нарушаемая изредка лишь шепотками. Впрочем, аналогия с храмом была не слишком точной, ведь пришедшие на поклонение к Дите также входили в ее обитель с трепетом, но трепет там был благоговейным, сладким. Не то было здесь.

Вергилию случалось бывать в мужских и женских храмах, общаться и со жрецами, и со жрицами, но никогда доселе не приходилось ему оказываться в храме, в месте, где заправляли гермафродиты… Но на Кипре они были вполне обыкновенным явлением. Древние рода острова предпочитали входить в родственные связи только друг с другом, и, разумеется, за века подобных связей ничего иного получиться и не могло. Но бедой это не считалось, проклятием тоже, напротив, казалось обычаем и особенностью острова, освященными временем. Да и то, кто же мог служить во дворце полубога-гермафродита, как не подобные ему?

Приняли они Вергилия со спокойной внимательностью, обнаженные по пояс, с маленькими, но полными грудями и реденькими бородками, наглядно свидетельствовавшими о том, кем являются их обладатели. Вергилием руководили в течение всего долгого ритуала приготовлений к службе. Здесь ему следовало оставить обувь, тут — омыть ноги, там — руки, здесь стоять, когда будет вручать свои дары. Ритуал был долгим и запутанным, и, похоже, никто не смог бы объяснить и половины того, зачем это положено делать, а объяснения второй половины оказались бы неверными. Но эти церемонии все равно были лишь прелюдией, поскольку следом за ними требовалось исполнить иные — ритуал, предназначенный уже для царского двора Кипра; эта процедура направлялась уже иными людьми — старцами, переходившими всякий год из дворца во дворец в соответствии с очередностью передачи верховной власти от трона к трону.

Появление царя Пафоса было предварено звуками цитр, цимбалов, ухающих тамбуринов и, наконец, труб. Царя окружали гермафродиты, груди их выпячивались, а волосы курчавились, они подхватили царя под руки, подхватили его шлейф и повели к трону, словно большую, в человеческий рост куклу. Столь же кукольно царь принялся произносить слова, которые не долетали ни до чьих ушей, затем омылся благовониями, наполнил маленький ковшик ладаном, добавил его в светильники, коснулся каждого из них скипетром и уселся на трон. Потом, после достаточно долгого ожидания, к нему подозвали Вергилия.

Маг показал царю свои рекомендательные письма, но тот не слишком углубился в чтение, а только проглядел их. Сначала Вергилий подумал было, что царь находится под воздействием наркотических веществ — глаза его остекленели, рот был приоткрыт. Тут он ощутил на своей руке слабейшее из всех прикосновений — подошедший гермафродит тишайшим голосом подсказал Вергилию, что ему задан вопрос.

— Благодарю, Ваше Святейшее Величество, — ответил маг. — Путешествие было безопасным и приятным. Нам составил компанию Байла, вождь морских гуннов, который, однако, не желая доставлять вам лишнего беспокойства своим визитом, предпочел прибыть на остров, скрыв свои имя и титул.

Ложь, конечно, но вполне благопристойная. Вряд ли Байла смог бы соответствовать изощренной утонченности этого странного, замкнутого в себе двора.

По лицу царя словно бы пробежала рябь. Глаза его, казалось, пытались сфокусироваться на стоящем перед ним человеке.

— Морские гунны… я слышал о них… мы слышали… в молодости. — На его губах задрожала улыбка, погасла. Между гермафродитами возникло движение, они обратились к Вергилию и, кто подмигиванием, кто кивком, подавали знаки, чтобы он продолжал говорить. «Так могут вести себя родители с больным, слабеньким ребенком», — подумалось ему.

Вергилий делал все, чтобы заинтересовать царя, однако получалось у него не слишком хорошо, так что царь наконец вспомнил о собственных делах и напрямик осведомился о том, что было целью его визита.

— Медь? — казалось, в голосе царя звучало удивление. — Мы… мы не знаем, зачем именно сюда приезжать за медью. Что же, в Италии нет меди? Она… медь тут, на Кипре?

Несомненно, он говорил искренне. Он настолько отошел от жизни, этот царь, что и в самом деле не ведал о гигантских копях, давших острову его имя. То же и о второй, насущнейшей для острова реальности — о полной блокаде острова морскими гуннами, которые на протяжении жизни поколения сновали в его водах, между тем как царь, которому не было еще и тридцати (он был крупного телосложения, светловолос), даже и не слышал о них с самой поры юности.