Идеальная пара - Томас Шерри

– Прости меня. Прости, мне ужасно, ужасно жаль!

Тремейн немного помолчал.

– Неужели? В самом деле жаль? Или ты просто жалеешь, что попалась?

А какая разница? Если бы она не попалась, ей бы вообще не пришлось извиняться.

– Нет, я сожалею о том, что сделала, – ответила она, потому что именно это ему хотелось услышать.

– Прекрати мне лгать, – процедил Камден. Он произносил слова, словно выплевывал их сквозь зубы. – Прекрати мне лгать, – повторил он.

– Но я правда раскаиваюсь. – Ее голос дрожал, и она ничего не могла с этим поделать. – Пожалуйста, поверь мне.

– Нет, ты не раскаиваешься. Ты просто жалеешь, что больше не сможешь водить меня за нос, что тебе больше нет веры и что безоблачное семейное счастье упорхнуло у тебя из-под носа.

Джиджи начинала злиться. Зачем он потребовал от нее извинений, если не собирался их принимать? Зачем заставил унижаться понапрасну?

– Может, я и не сделала бы ничего подобного, если бы не твоя ослиная глупость! Я видела мисс фон Швеппенбург. Не знаю, что ты в ней нашел, но с ней ты был бы счастлив… как утопленник. Да она и не вышла бы за тебя, потому что во всем слушается свою мамашу. Она бесхребетная и…

– Довольно! – перебил ее Камден. – Неужели так трудно быть честной?

Джиджи вдруг почувствовала себя дурой. С какой стати ее потянуло говорить о мисс фон Швеппенбург?

– Желаю тебе удачи, – сказал маркиз. – Но лучше не попадайся мне на глаза – ни через два месяца, ни через два года, ни через два десятилетия.

Наконец до нее дошло, что муж не шутит и что ей не будет прощения.

Бросившись ему наперерез, она закричала:

– Пожалуйста, выслушай меня! Я не представляю, как буду жить без тебя!

– Так представь, – отрезал маркиз. – Как-нибудь проживешь. А теперь уйди с дороги. Позволь мне выйти.

– Ты не понимаешь!.. Я люблю тебя!

– Любишь? – усмехнулся Камден. – Выходит, во всем виновата любовь? Хочешь сказать, любовь затмила твой разум, заставила тебя пойти на подлый поступок, заставила лгать?

Джиджи вздрогнула. Муж бросил ей в лицо слова, которые она как раз собиралась сказать.

Маркиз шагнул к ней с угрожающим видом, и Джиджи впервые в жизни по-настоящему испугалась. Но все же она не отступила, не отошла в сторону. Приблизившись к ней вплотную, Камден взял ее за плечи и, глядя ей в глаза, проговорил:

– Лучше бы вы не рассуждали о любви, леди Тремейн. – Он говорил почти шепотом, и голос его был холоден, как остывший пепел. – В данный момент я как никогда близок к тому, чтобы проучить тебя как следует. Так что лучше помолчи и забудь обо мне.

Джиджи всхлипнула.

– Так уж вышло, дорогая, что мне кое-что известно о безответной любви, – продолжал маркиз. – Так уж вышло, что я прожил с этим не день и не два. Но я не совращал Теодору, чтобы вынудить ее выйти за меня. Не приписывал себе несметных богатств. Не сочинял лживых писем о том, что моего кузена постигла внезапная кончина и что теперь мне прямая дорога в герцоги. Теодора писала мне, рассказывая о том, как мать искала для нее богатого мужа. Однако я не советовал ей лгать и отпугивать возможных претендентов на ее руку. А знаешь, почему я так поступал? Знаешь, почему давал советы, противоречившие моим интересам?

Джиджи горестно вздохнула и покачала головой. Она больше не хотела слышать о Теодоре, не хотела, чтобы ей напоминали о ее гнусном поступке. «Ах, если бы можно было повернуть время вспять и все исправить», – думала она.

Но маркиз неумолимо продолжал:

– Я поступал так просто потому, что Теодора доверяла мне. Именно поэтому я не стал злоупотреблять ее доверием. Любовь – не оправдание для подлости, леди Тремейн.

Джиджи молчала, и он вновь заговорил:

– Неужели ты действительно думаешь, что любишь? Я очень в этом сомневаюсь. Ты не знаешь, что такое любовь, потому что ты заботилась только о себе, заботилась о том, чтобы заполучить желаемое. Отойди же от двери!

Но Джиджи по-прежнему преграждала ему дорогу. Тогда Камден резко развернулся – она забыла, что в спальне две двери, – и вышел через гардеробную. Покинув ее, он исчез из ее жизни.

Глава 17

22 мая 1893 года

«А я неплохо держался, – размышлял Камден во время верховой прогулки по парку. – Вспышка похоти была ослепительной, а вспышка гнева – весьма умеренной. Должно быть, с годами я становлюсь добрее».

А как, бывало, его сердце заходилось от праведного гнева, когда она врывалась в его тесную квартирку в Париже, сбрасывала плащ и представала перед ним в таких завлекательных одеждах, что сам маркиз де Сад выронил бы плетку от изумления. Конечно же, она надеялась: если удастся затащить его в постель, все будет прощено. Но он с мрачным наслаждением выволакивал ее на лестницу и захлопывал дверь прямо у нее перед носом. Однако злорадство быстро улетучивалось, и он, тяжело дыша, с отчаянно бьющимся сердцем прислушивался к ее шагам – она спускалась по ступенькам, и каждый ее шаг отдавался в его сердце печальным эхом.

А когда она выходила на улицу, он уже стоял у окна своей погруженной в полумрак гостиной. Джиджи поднимала голову; на лице ее были написаны гнев и недоумение обиженного ребенка, и она казалась совсем маленькой в свете уличного фонаря.

Ночь, когда он нанял мадемуазель Фландин, была самой ужасной. Что он сказал Джиджи, перед тем как выставить ее за дверь? «Если хочешь меня вернуть, не будь доступной, как дешевая потаскушка. Иди домой. Если ты мне понадобишься, я сумею тебя найти».

Он простоял у окна целый час; гнев ушел, уступив место разъедающей душу тревоге. И все же гордость не позволяла ему сдаться, выйти из квартиры и проверить, не упала ли она с лестницы. Наконец Джиджи показалась на тротуаре, но на сей раз даже не взглянула на его окно. Она побрела прочь, отбрасывая на мостовую длинную унылую тень.

Три дня спустя он узнал, что Джиджи собрала вещи, и вернулась в Англию. Как легко она сдалась. Тогда Камден впервые в жизни напился до беспамятства. Страшное похмелье на два года отбило у него охоту к подобным выходкам, пока в один злосчастный день он не узнал, что через несколько недель после свадьбы у нее случился выкидыш.

Тремейн снова посмотрел на часы. До следующей, ночи с Джиджи оставалось четырнадцать часов сорок пять минут.

Тут кто-то вежливо его окликнул. Он обвел взглядом парк и увидел женщину – она махала ему рукой из щегольской коляски, которой сама же и правила. На ней было голубое утреннее платье, а на каштановых волосах – шляпка ему в тон. Леди Ренуэрт. Камден поднял руку и помахал ей в ответ. Поравнявшись с экипажем, он пустил лошадь мелкой рысью.

– Вы ранняя пташка, лорд Тремейн, – заметила леди Ренуэрт.