Арабская дочь - Таня Валько

— Пояса делаются из очень прочной ткани. — Сорокалетний Ашраф, красивый и статный, наклоняется в сторону женщин и с гордостью показывает свою работу. — Я шью их из специальной парчовой или кожаной тесьмы, чтобы они служили владельцу долгие годы. Некоторые пояса к дорогим джамбиям моя жена вручную вышивает серебряными нитями, украшая их красивыми узорами с цветочными элементами или изображениями зверей. Те, что для обычного клиента, штампуются. — Он улыбается и добавляет: — Но вас, женщины, это, наверное, не очень интересует. Лейла, покажи-ка наш второй магазинчик, — обращается он к сестре.

Экскурсия переходит к секции магазина рядом, и уже ничего не нужно объяснять: даже на расстоянии понятно, чем здесь торгуют.

— Какие же пахучие эти травы! — восторгается бабушка.

Она берет щепотку тимьяна и растирает его пальцами.

— Две наши сестры живут в Вади-Дахр, это около пятнадцати километров от Саны, и занимаются выращиванием, сушкой и смешиванием трав. Мы съездим к ним в какие-нибудь выходные, и вы увидите, какая красивая и зеленая эта долина. При случае можем посмотреть старый дворец имамов.

— Конечно, — с энтузиазмом одобряет идею Марыся, а бабушка, улыбаясь себе под нос, благодарит Аллаха, что не впала в отчаяние и не убежала отсюда сразу же после приезда.

В узком высоком пятиэтажном доме нужно еще сориентироваться. На первом этаже, за производством и магазинчиками, во внутренней части дома, есть мусорник и зловонный туалет в турецком стиле. Над ними — кухня и плавильня для бронзы, а на втором этаже — большой зал, или divan, выстеленный мягкими шерстяными коврами, с нарядно обитыми матрасами на полу вдоль стен. Помещение это служит для приема гостей и для послеполуденного отдыха, молитвы, просмотра телевизионных программ, курения гашиша и игры в арабские шашки. Гостиной преимущественно пользуются мужчины, так как в Йемене по-прежнему существует дискриминация по полу. На третьем и четвертом этажах находятся спальни, одна из которых оказалась пустой, и прибывшие ливийки получили ее в свое распоряжение. На одном ярусе живут Малика со своим последним сыном, Лейла и старая ворчливая родственница, едва держащаяся на ногах, а также новые гости; на другом — самый старший сын Ашраф со своей милой пухленькой женой Фаузией и их малышами, двое братьев и какие-то другие родственники неопределенного возраста между двадцатью и тридцатью годами. Они странные: проскальзывают, крадучись, смотрят исподлобья, ни с кем не общаются, все время проводят вне дома и, судя по всему, занимаются какими-то темными делишками. На этом же ярусе находится закрытая спальня, принадлежащая теперешнему хозяину дома — мужу Малики. На самом верху расположен мафрадж — комната отдыха для членов семьи мужского пола с выходом на террасу, откуда открывается необычайный вид на город, фоном которому служит окутанная туманом горная цепь. В этом помещении, большом, примерно двадцать квадратных метров, мужчины и даже подростки предаются жеванию ката — мягкого наркотического средства. Это растение, листья которого напоминают крапиву, обладает легким наркотическим свойством, и мужчины жуют его везде и всегда: во время работы, на улице, в автобусе и, конечно же, в мафрадже. Они начинают это с утра и заканчивают вечером, закладывая, как хомяки, пережеванные листья за щеку. За день из всего этого образуется целый шар, и можно заметить, что у старых йеменцев — держат они во рту кат или нет — искривленное лицо: с одной стороны щека гораздо больше.

На террасе дома-башни в убранной жилой пристройке лежат пустые чемоданы бабушки Нади и Марыси; гостьи ориентируются в каменном доме уже так, словно давно живут здесь.

— Девушки, так не пойдет! — говорит приятная в общении Лейла, которая оказалась лучшим проводником и самой сердечной подругой беженок из Триполи.

Ее мать они практически не видят, за что тихонько благодарят всемогущего Аллаха.

— Ты, наверное, с ума сошла, если думаешь, что я дам себя одеть в абаю[50] или чадру[51] и закрою лицо хиджабом[52]. — Марыся говорит это, стуча пальцем по лбу. — Об этом и речи не может быть! И что мне сделают, а?! — спрашивает она шутливо.

— Ты, милая арабская эмансипе из современной страны! Хочешь знать, что тебе сделают? Сейчас расскажу, но не знаю, с чего начать. — Йеменка смеется так, что даже ее черная вуаль колышется от дыхания. — Наша полиция нравов может отхлестать тебя по ногам или незакрытому лицу прямо на улице. Кроме того, они имеют право арестовать тебя за оскорбление нравственности. Наши мужчины будут относиться к тебе — и это в лучшем случае, — как относятся к проститутке, и делать тебе неприличные предложения. Слишком вспыльчивые блюстители религиозных догм могут забросать тебя овощами вроде помидоров или картофеля, а подростки, беря пример со старших, могут запустить в такую бесстыдницу даже камнем. — Говоря это, Лейла становится совершенно серьезной. — Что касается йеменских женщин, то они охотно оттаскают тебя за эти вьющиеся светлые кудри, может, даже разрисуют ногтями личико. Они будут еще больше беситься, так как имеют право завидовать такой красивой девушке, которая отважно показывает свои прелести.

— Лейла, ты наверняка преувеличиваешь. — Пораженная Марыся не в состоянии больше ничего из себя выдавить.

— Думаю, что нет, внучка, — включается в разговор бабушка. — Так же или еще хуже в Саудовской Аравии. Это очень ортодоксальные страны.

— Тетя знает, что говорит! Ты, моя белолицая кузина, можешь носить только хиджаб, потому что выглядишь как аджнабия и можешь сойти за иностранку-мусульманку. Но ты, Надя, сама знаешь. У тебя типично арабская внешность и цвет кожи, значит, советую тебе надевать никаб или даже чадру. Этого не избежать, мои дамы. — С этими словами девушка беспомощно разводит руками.

— Так я могу одеться, как в Ливии на Фашлум, бабушка? — нервно спрашивает Марыся.

— Думаю, что да. Сейчас Лейла посмотрит нашу одежду и с сегодняшнего дня будет нашим частным семейным дизайнером исламской моды. — Бабушка старается отнестись к делу несерьезно и развлечь общество.

Проходит почти три часа, и традиционно одетые арабские женщины наконец покидают дом и направляются на Соляной базар через древние ворота Баб эль-Йемен. Тут же напротив они находят автобусную остановку и идут в единственную в Йемене международную школу.

Поездка длится невероятно долго, потому что на узких улицах царит страшная сутолока и автобус каждую минуту стоит в пробке.

Школа находится на окраине Саны, но стоит помучиться ради такого вида и возможности подышать свежим воздухом. Территория этого учебного заведения, окруженная полями с одной стороны, а горами — с другой, огромна: более десяти гектаров. Там есть спортивные площадки для футбола, бейсбола, баскетбола, корты для тенниса и бадминтона. Здания построены относительно недавно, в конце семидесятых, но в стиле традиционной йеменской архитектуры. Девушки в восторге, а довольная бабушка, все время поправляя путающуюся между ногами одежду, шустро движется к входу.

— У госпожи прекрасные рекомендации и высокие оценки, — говорит приятный на вид директор. — Школа имени Линкольна в Гане, Многонациональная Oil School в Триполи, хо-хо! Вы всегда выбирали англоязычное образование? — спрашивает он Марысю, которая сидит прямо, воспитанно сложив скрещенные руки на подоле.

— Да, — отвечает она скромно.

— Сейчас нужно только оформить документы, заплатить — и уже завтра можете начать учиться.

— У меня паспорт и наличные при себе, — говорит бабушка, которая предпочитает ковать железо, пока оно горячо.

— Мириам Ахмед Салими, вы ливийка?

— Да. — Девушка, не желая испортить дело, не вспоминает о матери-польке.

— А ваши родители, где они сейчас? Хорошо было бы, чтобы документы подписал ваш отец. Видите ли, мы живем в арабской стране.

— Родители умерли. — Надя врет и не краснеет. — Сейчас ее опекуном является муж моей сестры, йеменец.

— Ага… — Директор сжимает губы, так как не любит нетипичных ситуаций. — А резидент-виза есть? — спрашивает он неохотно.

— Дорогой господин, — бабушка начинает нервно ерзать на своем месте, — мы только что приехали, и муж сестры уже согласился на наше постоянное жительство, но вы сами знаете, сколько это длится. У девушки может сломаться судьба, ведь она уже начала заниматься наукой.

— Без визы на постоянное место жительства ей не о чем даже мечтать, — решительно отвечает приятный до этого мужчина.

— Господин, будьте человеком! — выкрикивает пожилая женщина. — Должна же быть какая-нибудь возможность. Жаль ребенка! Вы же педагог и наверняка отец.

— Я должен проконсультироваться с центром, — ворчит директор. — Мы не хотим иметь проблем.