Влечение - Инга Берристер

— Я привела с собой Доминика, чтобы он подтвердил все, что я собираюсь вам рассказать, — начала она и улыбнулась, заметив их недоумение. — Как вы себя чувствуете, Ив?

— Гораздо лучше, — ответил он. — И это только благодаря Софи. Если бы не она...

— Слышала, слышала, — прервала его Элиза. Она посмотрела на Софи с нескрываемой симпатией. — Как вы, дорогая? Все в порядке?

Поблагодарив, Софи принялась хлопотать вокруг гостей, усаживая их и угощая кофе. Правда, общая беседа не слишком клеилась. Ив и Софи терялись в догадках о причинах неожиданного визита и, как ни старались, не могли поддерживать пустой разговор. Наконец Элиза сжалилась над ними, тем более что и сама умирала от желания сообщить им то, что ей удалось выяснить.

— Вижу, что вы сгораете от любопытства узнать, зачем мы к вам пожаловали. Так вот, речь пойдет о той самой севрской вазе, из-за которой и началась ваша размолвка. — Она ласково погладила руку погрустневшей Софи и улыбнулась встревоженному Иву. — Точнее, о двух вазах...

— О двух? — взволнованно воскликнул Ив, вскакивая со стула.

— Именно о двух, — кивнула Элиза. — Извините, но мне придется начать издалека. Эти две вазы из бледно-розового фарфора были изготовлены севрскими мастерами для фаворитки Людовика XV — мадам Помпадур. — Софи удовлетворенно кивнула, вспомнив, что правильно определила возраст вазы, хранившейся в доме Фернана. — Не могу сказать, как это произошло, — продолжала Элиза, — но в начале прошлого века обе вазы принадлежали графам де Периналь. Затем, когда одна из родственниц графов де Периналь вступила в брак с нашим прадедом, Жилем Гренье, или де Гренье, как их тогда именовали, вазы эти составили часть ее приданого и таким образом перешли к нашей семье. — Элиза взглянула на племянника. — Все верно, Доминик?

Тот кивнул.

— Да, пока все так.

— Но я не понимаю, — вмешалась Софи, — как могла одна из этих ваз попасть к моей прабабушке.

— Попробую объяснить,— улыбнулась Элиза..

— Не могу поверить, — не успокаивалась Софи, — что мой прадедушка мог купить такую вещь.

— Вы правы, Софи, он и не покупал, — подтвердила Элиза и, прежде чем продолжать, обменялась взглядами с Домиником. — Наша, моя и Батистена, мать умерла вскоре после того, как я родилась. Отец нанял, чтобы присматривать за детьми, молодую девушку. Ее звали Сюзанна Лубан.

— Мою прабабушку? — в изумлении вскричала Софи.

— Вашу прабабушку. Она вскоре забеременела от моего отца. Мне хочется верить, что они любили друг друга, но, не желая вызвать скандал, отец не женился на ней, а убедил ее выйти замуж за одного фермера, бездетного вдовца. Фермер мечтал о наследнике и признал ее ребенка своим сыном. Конечно, не обошлось без некоторой денежной суммы. — Элиза чуть поморщилась, и в глазах ее блеснули слезы. — Бедная девочка и бедный мой отец! Я не зря говорю, что они любили друг друга, потому что на свадьбу он подарил ей одну из севрских ваз. И вот составленная им дарственная. — Она протянула Софи пожелтевший лист бумаги.

Дрожащими пальцами Софи держала бумагу и не старалась скрыть слезы.

— Вот как все это случилось, — хрипло прошептала она. — Просто не верится.

— Но это чистая правда, Софи, — подтвердил Доминик.

— Почему же мама ничего мне не рассказывала?

— Не думаю, что она знала, — объяснила Элиза. — Я и сама ничего не слышала об этом. Батистену отец, правда, рассказал всю историю, но велел молчать.

— Вы случайно нашли эту дарственную? — спросила Софи. — Как получилось, что именно сейчас она оказалась у вас?

— Нет, Софи, не случайно, — спокойно ответила Элиза. — Дело в том, что мне не давал покоя ваш рассказ. Я поверила вам сразу. — Тут она искоса взглянула на Ива. — В памяти всплыли какие-то смутные детские воспоминания о двух вазах, какие-то обрывки давних разговоров. Вот я и стала искать...

Договорить ей не удалось, потому что Ив, обхватив обеими руками голову, заметался по комнате, в исступлении восклицая:

— Господи! Я должен был догадаться сам! Катрин упоминала о всех этих слухах, что было две вазы. А я предпочел не верить, заявил в полицию... Как я мог так поступить!..

— Постороннему человеку ничего не удалось бы выяснить,— принялась успокаивать его Элиза.

— Но я должен был попытаться! И должен был поверить Софи!..

— Не надо так расстраиваться, — стала убеждать его Софи. — Почему ты должен был верить мне на слово? На твоем месте я бы не поверила и повела бы себя так же, как ты.

Взгляд, которым ответил ей Ив, заставил Элизу отвести глаза в сторону. В нем было столько любви, обожания, преклонения, что она облегченно вздохнула. У этих двоих все будет хорошо!

— Ты лгунья, — наконец хрипло произнес Ив. — Прекрасная, благородная, великодушная лгунья!

Софи улыбнулась и решительно потянула его за руку, усаживая рядом.

— Мне кажется, будто я сплю, — обратилась она к Элизе, — так все это неожиданно.

Элиза встала, подошла к ней и нежно обняла.

— Могу сказать только одно, дорогая моя, — сказала она улыбаясь. — Добро пожаловать в семейство Гренье!

Глаза Софи расширились от изумления. Она хотела что-то сказать, но так и не смогла.

— Говори, милая, не бойся, — засмеялась Элиза. — Мы поймем, если это тебя не радует.

— Что вы! — возразила Софи, наконец справившись с волнением. — Просто я подумала, как все это воспримет мама.

День свадьбы наступил. И хотя Софи ждала его и готовилась к нему, ее не оставляло ощущение, будто ей снится дивный сон или она нечаянно попала в волшебную сказку.

После памятного визита Элизы обоим — и Софи, и Иву — казалось, что события сменяют друг друга с лихорадочной быстротой. И каждый новый день оказывался лучше минувшего. Прежде всего, едва восстановив силы, Ив повез Софи в Марсель, где в магазине своего друга выбрал для нее потрясающей красоты кольцо с мерцающим сапфиром.

— Он — как твои глаза, — сказал Ив, надевая кольцо ей на палец.

Приехали взволнованные родители Софи, которым все же пришлось прервать экспедицию. С нескрываемой гордостью и радостью она наблюдала, как понравились друг другу ее отец и жених и с какой искренней нежностью относится Ив к ее матери. Именно ему удалось убедить мадам Дюфур, что ей не надо выставлять на аукцион вазу, по праву принадлежащую ее семье, и что долги Фернана удастся уплатить и без такой жертвы.

Софи была тронута тем, как тепло приняла ее родителей Арлетта, в доме которой они и остановились. Мать, поначалу немного робевшая, быстро сдружилась и с Арлеттой, и с Элизой, и с Катрин.

— Никто в Арле не винит вас за грехи Фернана, — доказывали они Мари-Клэр. Да та и сама убеждалась в этом, встречая самое теплое отношение к себе и своей дочери, которой все дружно восхищались и в семье Каррер, и в семье Гренье.