Родичи - Дмитрий Липскеров

На сем расстались.

Разумеется, жирдяй Тромсе не понес тело чукчи в больницу, а ограничился покупкой десяти упаковок алказельцера и рвотного снадобья. Далее Ягердышкино тело было погружено в багажное отделение «Плимута» и отвезено в городской порт, где в огромном сарае проживали китайцы-нелегалы, над которыми руководительствовал мистер Ли, человек неопределенного для европейца возраста, коротконогий и желтый, как сыр.

За двадцать три доллара адвокат и товарищ Ли сговорились о попечительстве над смертельно пьяным Ягердышкой, который в этот момент существовал ненужной тряпочкой, продолжая висеть на плече эскимоса.

Тромсе погрозил Ли пальчиком, припомнив случай депортации аж пятисот китайцев одновременно.

— Сэкрэтность! — предупредил Тромсе.

Китаец улыбался, кивал головой, а про себя думал мыслишку, как бы половчее из этого узкоглазого адвоката с коричневой мордой приготовить утку по-пекински!

Помимо китайца Ли в сарае проживали еще человек шестьдесят его соплеменников, преимущественно мужчины, которых предводитель пристраивал по всей Америке поварами в китайские рестораны, имея с этого немалый барыш, большую часть которого переправлял на Родину в партийную кассу…

Никто не собирался переводить на Ягердышку дорогостоящий алказельцер, который азиаты с удовольствием пользовали вместо газировки. Оппоненты Мао просто налили в корыто холодной воды и поместили в него бессознанного чукчу. На третий час холодной ванны Ягердышка запел песню «Увезу тебя я в тундру», еще через три часа ему представилось, что каяк его перевернулся в океане и он тонет, потому стал плыть в корыте кролем… Через сутки с половиной Ягердышка протрезвел, но заболел температурой сорок.

Чукчу уложили под кусок брезента. Эмигрант дрожал всем телом и старался изо всех сил не откусить себе язык. К тому же пропала и куртка из оленьего меха, и беличья поддевка, и ватные штаны, и прадедушкины унты.

Ему дали попить горяченького — кипятка с половинкой алказельцера. Стало немного легче.

— Жира тюленьего! — попросил чукча, но его языка никто из китайцев не знал, и жира не дали. Потом только выделили плошку риса с вонючим соусом и еще кружку кипятка, но уже без алказельцера…

То ли от температуры высокой, то ли еще от чего, но Ягердышке вдруг стало так тоскливо, что, будь рядом прорубь, он бы, не задумываясь, в нее головой… Но проруби рядом не было, а снована свора китайцев, гомоняшая перед тем, как улечься спать на ночь.

Ягердышка немного поплакал в ладошки, а потом тоже решил заснуть, благо болезнь располагала, давила монетками на глаза.

И он заснул.

И вмиг проснулся оттого, что его трясли за воротник рубахи.

Открыл больные глаза, сбросив денежки, и лицезрел Кола и Бала.

Братья стояли, обнявшись за плечи, и с удовлетворением оглядывали Ягердышку.

Ягердышка схватился за крест, но креста на груди не было.

— Где Spearmint? — поинтересовался Кола.

— Да-да! — поддержал брата Бала. — Наша кучка!

Ягердышка понял, что наступил последний его час, почернел лицом и обреченно ответил:

— Нету Spearmint…

— Как нету? — изумился Кола.

— Нету, — развел руками чукча. — И куртку отобрали почти новую, и унты, и поддевку!.. Ничего не осталось! И крест с груди православного сняли!..

— Кто отобрал? — вскричал Кола.

— Кто снял? — вторил ему Бала.

Ягердышка обвел глазами храпящий сарай:

— Косоглазые!

Братья осмотрелись вокруг, заглянули друг другу в глаза и, сказав тихо: «Наших бьют!» — вдруг завертелись волчком, вскочили на нары и, взявшись за руки, побежали по нижнему ряду, вонзая пятки в животы китайцев. Добежав до дальней стены, они перепрыгнули на верхние койки и побежали в другую сторону, словно по клавишам рояля.

В сарае шестьдесят раз крикнули «Ой!», исполнив национальную песню сватающегося жениха.

В особенности досталось мистеру Ли. На его желудке станцевали стаккато

— традиционный охотничий танец бесстрашных эскимосов. Танец обязательно исполняется двумя мужчинами-братьями, а потому все прошло как нельзя лучше и по ритуалу. Мистер Ли хотел было кричать о помощи, что на коммуну напала Якудза, но призыву помешала провалившаяся в рот пятка Кола… Или Бала…

Нашли и унты, и поддевку, и крест. Все отдали Ягердышке, который заплакал от душевной благодарности и вспомнил родные просторы. Чукча капал на грудь с латунным крестиком, протягивая братьям для пожатия левую свою руку, правой же гладил распятие.

Получил он по руке больно, так что вмиг пальцы посинели.

— Выручай тут его! — обозлился Кола.

— А благодарности никакой! — вторил Бала.

— Где наша белая смола? — нависли над Ягердышкой братки.

— Я благодарен вам! — дул на отбитые пальцы чукча. — Душевно благодарен! Но сами видите, ограбили меня!

— Мы же вернули тебе все!

— Американцы споили, а зарплаты у меня не было еще!!! Не на что пока Spearmint купить!

— Твои проблемы! — оборвал Кола и дал Ягердышке по подбородку.

Не успела чукчина голова вернуться на место, как Бала треснул по ней в область глаза, который, оплыв, мгновенно закрылся.

— Что же вы за люди такие!!! — в сердцах простонал Ягердышка.

— А мы не люди! — оправдался Кола. — Мы — духи!

— А потому душам вашим не будет покоя во веки веков! Несчастные вы, неприкаянные, скитальцы без роду и племени! Ах, жаль мне вас, и ненавижу вас!..

Чукча перекрестился, хватанул ртом, словно рыба, воздуху и смиренно ждал продолжения. Братья постояли немного, обнявшись за плечи, бить более не стали, а, поразмыслив, сделали чукче окончательное внушение.

— Еще три дня тебе даем! Не будет Spearmint — убьем! Смерть твоя будет ужасна, разденем догола и зверям твоим в зоопарке скормим… А соберешь смолу — узкоглазым морды побьем!..

Далее братья растворились в пространстве, оставив после себя легкий запах серы…

Маленький человечек лежал под куском брезента, вдали от родной земли, один-одинешенек, больной и избитый, с похмельной головой, и думал о том, где в человеке помещается душа и почему, когда ей плохо, когда совсем невозможно существовать телу и разуму, почему она, розовая, не расправит свои прозрачные крылышки и не взметнется через естественные отверстия в космическое пространство, где находится чукотский рай — Полярная звезда.

— Господи, — взмолился Ягердышка, — помоги мне!.. — И пустил газы, надеясь, что вместе с ними и душа его воспарит.

Осознав, что жив, что душа по-прежнему при нем, Ягердышка грустно вздохнул и задумался о том, какой день в жизни человека наиболее важен, День Рождения или День Смерти? Все-таки День Смерти, решил чукча, ощущая боль во всем теле. Ведь именно в этот день я попаду на Полярную звезду, где меня не будут бить, где возьмут служить в армию. У меня будет много смолы, друг Бердан и жена Укля. А Кола и Бала попадут в ад.

В этом маленький человечек был уверен. Потому что Бог обязательно разберется, что такое хорошо и что такое плохо!..

А потом Ягердышка заснул, и приснилась ему огромная бутылка виски, в которую он каким-то образом попал и плавает рыбой, не задыхаясь в алкоголе, а пуская к горлышку огромные пузыри своей души.

А на следующий день китаец Ли подарил чукче ботинок и продал в кредит шнурки. Был солнечный день, сквозь щели сарая пробирались ежиком солнечные лучи, и жизнь Ягердышке виделась именно в солнечном свете, ночные сомнения растаяли. Он, растроганный подарком, стянул с себя унты и вручил их китайцу. Ли, приняв дар, поклонился, щелкнул пальцами, и чукче принесли чашку кипятка с двойной порцией алказельцера.

Маленький человечек подлечился и выбрался на свет Божий, чтобы снова взяться за работу в зоопарке.

С тех пор минуло три месяца.

Ягердышка работал в зоопарке и ни о чем плохом не думал. У него появились деньги, на которые чукча купил огромное количество жвачки и каждую третью ночь выкладывал кучку пластинок возле ног своих. Его никто более не тревожил в полночный час, просто кучка белой смолы исчезала…

А как-то, получив аванс, Ягердышка закупил жвачки на сто пятьдесят шесть долларов, сложил ее перед сном возле нар и написал записку: «В связи с досрочным выполнением поставок Spearmint прошу меня не беспокоить до лета!»

За три месяца он здорово научился по-английски.

— Это мой пятый язык! — сообщил он как-то Абрахаму, который относился к нему настороженно, но с интересом. — Чукотский, эскимосский, русский эвенкийский немножко и английский чуть-чуть!

— Так вы — полиглот? — вскинул седые брови хозяин зоопарка.

— Нет-нет, — испугался незнакомого слова Ягердышка. — Просто языки мне даются легко.

Они остановились возле клетки, где был помещен Аляска. Белый медведь, выросший за три месяца до размеров упитанного теленка, обрадовался приходу людей и, встав на задние лапы, высунул через прутья клетки язык.