Генрих фон Офтердинген - Новалис

19

…сверхчеловеческой природой… — Понятие «сверхчеловеческий» («сверхчеловек») задолго до Ницше связывается у Новалиса с родословной царя-поэта. Впрочем, слово «сверхчеловек» встречается уже у Гёте в «Прафаусге» (1773–1774).

20

…распознал драгоценный карбункул… — Карбункул появляется уже в первой прозаической повести Новалиса «Ученики в Саисе» (1798) (см. с. 132). В набросках к роману упоминается древнее сокровище, талисман императорского дома, карбункул, для которого оставлено место в короне. Поэт находит его в чашечке цветка на груди своей утраченной возлюбленной, а показывает ему карбункул неземная маленькая девочка, сидящая на ее гробе. Во второй части камня не хватает в короне Гогенштауфенов (будущий императорский дом). В XX в. мотив карбункула в короне подхватывает Густав Майринк в своем романе «Ангел западного окна» (см.: Meyrink Gustav. Der Engel vom westlichen Fenster. Leipzig, 1927. S. 18).

21

В песне говорилось… — В первой песне поэта вырисовываются многие линии и мотивы второй части романа (в особенности Золотой век).

22

…преданье повествует, будто Атлантида… — О затонувшем острове (материке) Атлантиде говорится в диалогах Платона «Тимей» и «Критий». Для Новалиса Атлантида — страна поэтов. Во второй части романа королем Атлантиды оказывается поэт Клингсор, отец Матильды, возлюбленной Генриха. Платоновские аллюзии, возможно, приобретают в романе Новалиса полемический смысл. Согласно Платону, поэты изгоняются из идеального государства, которым правят философы. Атлантида Новалиса — напротив, царство поэтов.

23

…он послан свыше. — Здесь Генрих явно уподобляется страннику, поведавшему ему о голубом цветке.

24

…освобождению Святого Гроба. — Участие Генриха в крестовых походах предполагается набросками ко второй части романа. Генриху предстоит побывать в Иерусалиме, чему придается важное значение. Он участвует и в военных действиях: нападает со случайным отрядом на вражеский город. Вероятно, в связи с крестовыми походами в набросках упоминается жизнь на море (мореплавание). Говорится о характерных чертах войны, чему Людвиг Тик уделяет внимание, реставрируя вероятное продолжение романа (см. с. 109). Ключом к военным сценам в романе является фраза Новалиса из набросков: «Тень павшего воителя жива». Новалис возвращается к мысли, присутствующей в древнем индийском, иранском и германском эпосе: «Человеку подобает пасть от руки человека; это достойнее, чем умереть по воле рока». Таким образом, на войне, по Новалису, нет убитых, ибо достойная смерть есть истинная жизнь, ее высшая форма. С войной сближается состязание поэтов: «Энтузиазм и вакхическое опьянение побуждают поэтов состязаться ради смерти». Тот же самый дух «вакхического томления» относится к войне: «Все элементы войны в поэтических красках». Война для Новалиса — форма христианской любви к врагам своим.

25

Сам император… — Так в роман вступает император Фридрих II фон Гогенштауфен. Он возглавил крестовый поход 1228–1229 гг. и взял Иерусалим. Во второй части романа Генрих должен был быть представлен ему. Судя по одному из вариантов продолжения, Новалис был даже готов отказаться от Вартбургского состязания поэтов, чтобы шире представить сцены при дворе императора Фридриха II.

26

Песнь крестового похода. — Новалисом были задуманы и другие военные песни.

27

Стремятся дети светлым роем… — Крестовые походы детей упоминаются средневековыми источниками.

28

Над нами Дева Пресвятая… — Немецкий комментарий уподобляет этот образ древнегерманской валькирии.

29

Мы согрешили перед Спасом… — Подобные покаянные мотивы по поводу утраты христианами Иерусалима встречаются у Данте, Петрарки, Тассо.

30

…вслушиваясь в песню… — В песне пленницы и в ее дальнейшем повествовании сказывается своеобразный диалогизм романа: религиозная, героическая правота Запада, засвидетельствованная песней крестоносцев, сочетается с поэтической и мистической правотой Востока.

31

…ваше сходство с одним из моих братьев… — Брат Салимы, подобно Генриху, отправляется на выучку к поэту. Немецкий комментарий предполагает, что поэт, прославленный в Персии, — Фирдоуси, но Фирдоуси жил примерно за двести лет до событий, упоминаемых в романе. Речь может идти скорее о Руми (1207–1273).

32

…к скорбной Салиме. — Пленнице с Востока приписывается высокое поэтическое значение в набросках: «Уроженка Востока — тоже Поэзия». Голубой цветок соотносится и с нею. Новалис называет женственные подобия голубого цветка «триединой девушкой». Когда Генрих превращается в камень, Салима жертвует собой, чтобы оживить его.

33

…исконный прародительский край… — Вероятно, имеется в виду местонахождение земного рая между Тигром и Евфратом, где до грехопадения обитали Адам и Ева. Но восточные корни обнаруживаются и в рыцарском романе, например, в «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха. По некоторым гипотезам, само имя «Парцифаль» («Персеваль») персидского происхождения.

34

…она протянула Генриху лютню… — Предполагается, что слово «лютня» происходит от арабского слова «ауд», а лютня является модификацией этого музыкального инструмента. Не исключено, что и слово «трубадур» восходит к арабскому корню «рбб», обозначающему «струнный инструмент».

35

Пятая глава занимает центральное положение среди глав первой части. Глава подытоживает первые главы, предвосхищает последующие (в особенности заключительную сказку) и затрагивает вторую часть. Если в четвертой главе диалогически высказываются дух Запада и дух Востока, то в пятой главе слово предоставляется Природе в лице горняка и Истории в лице отшельника, он же граф Гогенцоллерн.

36

…старик, одетый не по-здешнему… — Этому персонажу приписываются в романе разные функции. Прежде всего он горняк, открывающий Генриху тайны своего ремесла (с намеками на алхимию), но в сказке (см. гл. 9) он древний витязь Железо (см. с. 73–75); ему предстоит вернуться в первой главе второй части романа, где выяснится, что он также антиквар, у которого гостил отец Генриха, когда был в Риме. Горняк — уроженец Богемии, в чем немецкие комментаторы усматривают намек на философа Якоба Бёме (чисто языковая игра: Böhmen — Богемия — Böhme); исторический Якоб Бёме был родом из Лаузица, что не исключает его богемского происхождения, засвидетельствованного фамилией (прозванием). Во всяком случае, в Богемии идеи Якоба Бёме впоследствии были распространены. Появление Бёме в предполагаемом конце романа — один из поэтических анахронизмов, свойственных Новалису. Якоб Бёме (1575–1624) отнюдь не был современником исторических событий, представленных в романе, но значение Якоба Бёме для романа сам Новалис ярко описывает в письме Людвигу Тику от 23 февраля 1800 г.: «Якоба Бёме я теперь читаю соответственно и начинаю понимать его, как он того достоин. В ней (в сказке. — В. М.) действительно видится могучая весна, соитие движущих, творящих сил, бьющих ключом, изнутри порождающих мир, — подлинный хаос, полный темного вожделения и чудной жизни — истинный центробежный микрокосм». По-видимому, Якоб Бёме, предлагающий человеку перейти из вечности во время вместе с Христом и вернуться в свою вечность, приобщив к ней «чудеса времени», должен был выступить в конце второй части в связи с бракосочетанием времен года (см.: Микушевич В. Тайнопись Новалиса // Гимны к Ночи. М.: Энигма, 1996. С. 10–11, 33). С линией горняка должна была сочетаться и философия Теофраста Парацельса (Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (1493–1541)). В набросках Новалис упоминает его магию, географию, астрологию и называет Парацельса «высшим горняком».

37

Эула — местность южнее Праги, считавшаяся в средние века центром золотоносных месторождений. В архиве профессора Вернера во Фрайберге обнаружен документ, написанный от имени старого горного мастера из Эулы. В документе прослеживаются параллели с дальнейшим повествованием.

38

…спросить штейгера… — Горняк называет штейгера мастером, что напоминает иерархию различных эзотерических обществ, например масонских лож. Мастер — уроженец Лаузица, как Якоб Бёме, и назван Вернером, как звался Абрахам Готлоб Вернер, фрайбергский учитель Новалиса.