Маскарад любовных утех - Дарья Донцова

– Не пешком ведь я побегу, на машине поеду, – улыбнулась я. – И куртка сверху будет.

– До автомобиля еще дойти надо, – резонно заметила Ольга, – а на дворе мороз. Подождите минуточку.

Она убежала, а я причесалась и… вдруг закашлялась.

– Вот видите, – произнесла девушка, возвращаясь в комнату, – уже простудились. Держите.

Я взглянула на розовый свитер, который мне протягивала Ольга, и пришла в восторг:

– Какая красота! На груди изображена белая кошка с голубыми глазами, и она, как живая, настолько объемная. Не пойму, из чего сделана.

– Из фетра, – пояснила Оля.

– Тоже такой хочу, – заныла я. – Где купили свитер? Ни разу ничего подобного не видела!

– В торговом центре в Мишкине, – охотно поделилась информацией воспитательница. – Там на минус первом этаже был магазинчик «Много идей», его держала милая женщина, она сама прикольные шмоточки делала. Покупатель мог выбрать цвет пряжи или ткани, придумать аппликацию, а мастерица ее потом на компьютере нарисует и все сделает. Работала она быстро, за три дня управлялась. Я купила эту кошку летом. Качество прекрасное, шерсть не скатывается, изделие не растягивается. Но, к сожалению, в декабре точка закрылась. Хотела себе на Новый год подарочек сделать, шапочку и шарфик с котятами в дополнение к свитеру, прибежала в торговый центр, но вместо магазина «Много идей» увидела парфюмерный. Продавщица сказала, что мастерица вышла замуж за немца и в Германию укатила. Очень жаль. Надевайте! Свитер чистый, я ничем не больна.

– Спасибо за заботу, но не надо, – попыталась я отказаться.

Однако Оля проявила настойчивость:

– Не спорьте! Не отпущу вас, пока не переоденетесь!

– Хорошо, – сдалась я, стаскивая влажную водолазку. – Очень вам благодарна. Завтра утром верну свитерок.

– Какая у вас кофточка, просто прелесть! – восхитилась Роза Леопольдовна, когда я сняла куртку. – Где купили?

– Вещь не моя, дали напрокат, – объяснила я. – Подобные свитерки продавали в торговом центре на станции, но теперь бутик закрыт.

– Хочу такой с белочкой, – подала голос Киса. – А что делает Фрося?

– В замке спит, – ответила няня. – Иди мой руки. Евлампия, вам письмо.

– Мне? – удивилась я, взяв из рук Краузе конверт и открывая клапан. – Уже забыла, когда получала обычную почту.

– Небось квитанция какая-нибудь на оплату или из налоговой послание, – предположила Краузе.

Я вытащила тетрадный листок в клетку.

– Не похоже. И мы с Максом прописаны в Москве. Да и вряд ли кто знает этот адрес. Скорей всего администрация поселка прислала сообщение.

– Не могли нормальную бумагу купить, – поморщилась Роза Леопольдовна, – обрывок мятый отправили…

Голос няни заглушил громкий выстрел, я подпрыгнула.

– Господи! Что это?

– Пистолет, который вы Кисе купили, – скривилась Краузе. – Смотрится как настоящий, бабахает не по-детски. Я его от греха спрятала, а она нашла. Пойду отберу. Вообще-то оружие не самая подходящая забава для маленькой девочки, еще топор ей подарите! Или пилу циркулярную!

Продолжая ворчать, Роза Леопольдовна направилась в глубь дома, а я наконец развернула листок и прочла текст: «Забири миня атсюда, сдесь плохо. Абещала забрать и забыла. Мине тут плохо, хачу дамой, к маме. Вазьми миня скарей». Ни обращения, ни подписи на клочке выдранного из тетрадки листа не было. Судя по почерку и грамматическим ошибкам, текст нацарапал первоклассник-двоечник.

Я начала рассматривать конверт. Адрес был нацарапан той же детской рукой: «Крот, Ягадная улица, 2». Удивительно, что весточка дошла по назначению. И как на почте догадались, куда надо доставить послание? Всмотревшись в штемпели, я получила ответ на последний вопрос: конверт был отправлен из отделения «Мишкино». Тамошние сотрудники сразу поняли, о каком поселке идет речь. Вот только отправитель ошибся, на Ягодной улице в доме два его мама не живет.

Мне стало до слез жалко современного Ваньку Жукова[8], бедный ребенок надеется, что его заберут домой. Где находится малыш? Откуда ему известен этот адрес? Не знаю почему, но мне показалось, что автор послания девочка. Ее мать в курсе, как плохо дочке?

Я посмотрела на часы. Вроде не поздно, вероятно, почтовое отделение еще работает. Все равно мне ехать к Тамаре Федоровне Николаевой, которая упорно не подходит к телефону, заодно зарулю по дороге на почту. Вдруг они знают малыша-отправителя?

В небольшой комнате, поделенной на две части невысокой деревянной стойкой, сидела пожилая женщина в серо-синем халате. Услышав звук колокольчика, она оторвалась от книги и недовольно пробурчала:

– Если вы за посылкой, то поздно, выдача уже закрыта. Завтра приходите, да пораньше.

Я вынула из сумки конверт.

– Не знаете случайно, кто отправил это письмо?

Пенсионерка закрыла томик в бумажной обложке.

– Женщина, здесь почта, а не клуб знакомств. Ящик снаружи висит, кто чего в него кладет, нам не видно. Иногда хулиганье дрянь запихивает. Вчера, например, дохлую мышь сунули. А в чем ваша претензия? Доставили поздно? Корреспонденцию вскрыли? Что не так? Если внутри были деньги, то мы за их пропажу не отвечаем.

– Не собираюсь жаловаться, – успокоила я тетушку, – просто конверт доставлен не по адресу. Вернее, название улицы и номер дома наш, но тот, кто отослал письмо, ошибся, по этому адресу живем мы.

– А почта при чем? – начала злиться женщина. – Как на конверте указано, туда и доставили.

– Меня зовут Евлампия. А вас как? – попыталась я наладить контакт с не особо приветливой бабкой.

– Валерия Сергеевна, – ответила та. – Хотите жалобу на меня накатать?

– Конечно, нет! – заверила я. – Прочитайте послание.

Пенсионерка взяла листок, прищурилась и через секунду воскликнула:

– О, господи! Вот же бедолага!

– Знаете автора? – обрадовалась я. – Да, жаль несчастного ребенка. Не знаю, куда его мать отправила, но ей надо быть в курсе, как малышу плохо, и…

– Это не ребенок писал, – перебила меня Валерия Сергеевна, – а взрослый человек. Через четыре дома от нас находится красное кирпичное здание, на тюрьму похожее. Видели?

– Не обращала внимания, – ответила я.

– Охо-хоюшки, – вздохнула бабушка. – Это интернат для тех, кто сам себя обслужить не может. Иду иногда мимо и думаю: «Пенсия у тебя, Лера, копеечная, на почте платят слезы, зато избушка своя, курочки-кот-собака есть, в любимой постели сплю, Смолякову себе новую покупаю, телик гляжу, когда хочу, на своих ногах хожу и с головой пока дружу. А некоторые смолоду убогие, вот где беда, ничего-то хорошего у них нет».

– Думаете, автор пожилой человек, вынужденный находиться на гособеспечении? – уточнила я. – Но он обращается к матери, просит его домой забрать.

Валерия Сергеевна покрутила пальцем у виска.

– Если в мозгу каша, то разумных слов ждать не приходится. И там молодые есть, не все старики. Кое-кого за ворота погулять выпускают, даунов, например. Их в интернате несколько. Милые такие – улыбаются, здороваются, на детей похожи. Иногда сюда заглядывают, я их ирисками угощаю. Они немного соображают, на уровне первоклассников, не больше. Наверное, кто-то из них письмо и нацарапал. И где только конверт с маркой взял?

– Хорошие в заведении порядки, если умственно отсталого человека одного на улицу отпускают! – возмутилась я.

– Раньше в приюте Алла Геннадьевна в начальницах ходила, – вздохнула бабуля, – при ней порядок был, несчастные инвалиды ели досыта, воспитатели их гулять водили. Моя соседка Люба там медсестрой служила. Оклад крохотный, но у некоторых бедолаг родственники есть, они персоналу приплачивали, и на кухне всегда бесплатно кормили. Год назад в доме престарелых администрация поменялась, теперь Кирилл Андреевич правит. Не помню точно, когда он на царство сел, а вот как тогда он выглядел, не забыла. Приехал на машине-раздолбайке, в куртке обдергайке, ботинках дерьмодавах, сам – тощий дрыщ. А сейчас закабанел, полушубок из нерпы нацепил, в Селезневке трехэтажный кирпичный особняк купил. Ну и где он средства взял? К гадалке не ходи – у инвалидов спер. Люба моя из дома престарелых через месяц после смены руководства удрала. Такое рассказывала! Кормят теперь несчастных гнильем, постельное белье рваное, набрали новых санитаров с медсестрами, а те руки распускают. Порядочные-то люди, вроде Любы, сбежали.

– Неужели никто не жалуется на отвратительное обращение? – удивилась я.

Валерия Сергеевна склонила голову.

– В доме живут больные люди, которых родные под опеку государства сдали, или сироты одинокие, бесправные. Интернат государственный, а у нас только кричат о почете и уважении для тех, кто болен или стар, на самом деле считают таких людей мусором. Знаете, какая у меня пенсия? Ее только на коммуналку и другие счета хватает. Я, когда свои копейки получаю, думаю: это намек тебе, Лера, что зажилась на этом свете, пора на тот. Отдала государству свою молодость, здоровье, пахала без малого сорок пять лет на заводе в три смены, а теперь топай на кладбище поживей, не мешайся под ногами.