Сочинения - Уильям Теккерей

Итак, хотя наш друг, живя с волками, несомненно, выл по-волчьи, он тем не менее показал себя достойным и благородным волком, и hurlant avec les loups [310] , был самим мистером Вулфом признан равным по храбрости самым храбрым из волков.

Если мистер Вулф сообщил полковнику Ламберту истории, причинившие последнему такое огорчение, то мы можем не сомневаться, что, убедившись в их лживости, он поспешил при первой же возможности очистить молодого виргинца от возведенного на него гнусного поклепа. Эта новость вызвала в семье Ламберт восторг, по природе своей схожий с той радостью, которую дарит существам более высоким, чем мы, раскаяние грешников. Никогда еще эта маленькая семья не испытывала такого счастья, – даже когда пришла весть, что братец Том получил стипендию, они радовались меньше, чем когда полковник Вулф прискакал рассказать о своем разговоре с Гарри Уорингтоном.

– Джеймс, если бы ты привез приказ о том, что мне дают полк, я, право, был бы не так доволен, – сказал мистер Ламберт.

Миссис Ламберт позвала из сада дочерей, расцеловала их, когда они вошли, и со слезами поведала им утешительную новость. Этти запрыгала от радости, а Тео в этот вечер играла на клавесине с особенным чувством, когда же преподобный доктор Бойл, по своему обыкновению, зашел сыграть в триктрак с полковником, он сначала не мог понять, почему у них у всех такие сияющие лица, но тут дамы хором объясняли ему, как он был прав в своей проповеди и как непростительно обидели они бедного, милого, доброго мистера Уорингтона.

– Что же мы будем делать, душа моя? – спросил полковник у жены. – Сено убрано, жатва начнется не раньше, чем через две недели, лошади совсем застоялись. Так может быть, мы… – И, наклонившись через стол, он что-то прошептал ему на ухо.

– Мой милый Мартин! Ты не мог бы придумать ничего лучше! – воскликнула миссис Ламберт, нежно пожимая руку мужа.

– Лучше, чем что, маменька? – полюбопытствовал юный Чарли, вернувшийся домой на августовские каникулы.

– Чем пойти ужинать. Идемте, доктор! Мы сегодня откупорим бутылочку и выпьем за то, чтобы все закаялись думать дурно о ближнем своем.

– Аминь! – ответил священник. – С большим удовольствием.

И с этим достойное семейство отправилось ужинать.

Глава XXX, которая содержит письмо в Виргинию

Как-то раз, войдя в залу «Белого Коня», где он имел обыкновение обедать, мистер Уорингтон с радостью узрел за общим столом красивую, добродушную физиономию преподобного Сэмпсона, угощавшего своих сотрапезников бесчисленными анекдотами и mots [311] , так что они покатывались от хохота. Хотя прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мистер Сэмпсон покинул Лондон, он знал все последние столичные новости или, во всяком случае, то, что могло сойти за новости для посетителей провинциальной ресторации: что происходит у короля в Кенсингтоне и что у герцога на Пэл-Мэл, как ведет себя в тюрьме мистер Бинг и кто его там посещает, каковы ставки в Ньюмаркете и за кого теперь пьют завсегдатаи Ковент-Гардена – обо всем этом веселый капеллан мог сообщить компании кое-что новенькое; пожалуй, его сведения не всегда точно соответствовали истине, но для деревенских джентльменов, которые его слушали, это не составляло ни малейшей разницы. Пусть виконт Мотфилд разоряется из-за красотки Полли, а Сэмпсон назвал ее красоткой Люси, что из того? Что из того, что в актера влюбилась леди Джейн, а не леди Мэри? Что с кавалером Золингеном поссорился конногвардеец Гарри Хилтон, а не Томми Раффлер из пешей гвардии? Ну что такое имена и точные даты! Были бы истории смешны и пикантны, а правдивы ли они – разве это важно? Мистер Сэмпсон смеялся и болтал без умолку, развлекая деревенских джентльменов, очаровывал их остроумием и осведомленностью и выпивал свою долю из все новых и новых бутылок, которые не уставали заказывать его восхищенные слушатели. Сто лет назад светский священник, усердно посещавший театры, кабаки, скачки и балы, не был в Англии редкостью: на лисьей травле он кричал «ату ее» громче всех, он пел разудалые песенки в «Розе» или «Голове Бедфорда», когда кончался спектакль в «Ковент-Гардене», и выбрасывал кости из стаканчика с небрежной ловкостью опытного игрока.

Розовое лицо его преподобия совсем раскраснелось то ли от смущения, то ли от бордоского, но как бы то ни было, едва увидев в дверях мистера Уорингтона, он шепнул «maxima debetur» [312] своему хохочущему соседу, помещику в рыжем кафтане из толстого сукна и красном камзоле с золотым шнуром, вскочил и, пошатываясь, побежал – нет, опрометью кинулся навстречу виргинцу, чтобы поскорее его приветствовать.

– Любезный сэр, любезнейший сэр! Мой победитель в пиках и трефах… да и в червонных сердечках тоже! Я в восторге, что у вашей чести такой свежий, такой здоровый вид! – восклицал капеллан.

Гарри с большим удовольствием отвечал на приветствия капеллана: он очень рад вновь свидеться с мистером Сэмпсоном, и его преподобие тоже выглядит очень бодрым и румяным.

Помещик в рыжем кафтане был знаком с мистером Уорингтоном и, тотчас подвинувшись, предложил ему стул возле себя, а затем громогласно потребовал, чтобы капеллан вернулся на свое место рядом с ним и досказал, что же произошло с лордом Бабни и женой бакалейщика в… он не успел договорить, где именно, и, вскрикнув, осыпал проклятиями священника, который наступил ему на подагрическую ногу.

Капеллан попросил извинения и, поспешно повернувшись к мистеру Уорингтону, сообщил ему, а заодно и всему столу, что милорд Каслвуд шлет сердечные приветы кузену и нарочно отправил его (мистера Сэмпсона) в Танбридж-Уэлз, дабы он последил за благонравием молодого джентльмена, что ее сиятельство графиня и леди Фанни отбыли на воды в Харрогет, что мистер Уилл порядочно выиграл в Ньюмаркете и теперь намерен погостить у герцога, что Молли, горничная, все глаза проплакала в разлуке с Гамбо, лакеем мистера Уорингтона – короче говоря, он поведал все новости Каслвуда и его окрестностей. Мистер Уорингтон – любимец всей округи, объявил мистер Сэмпсон обедающим и не преминул ввернуть в свою речь несколько горделивейших имен.

– Весь Хэмишир слышал про его успехи в Танбридже – успехи на самых разных поприщах, – добавил мистер Сэмпсон с лукавым видом.

Милорд и миледи даже немного опасаются, как бы Гарри не стал теперь скучен его тихий хэмпширский приют.

Обедающие понемногу расходились, и вскоре наш виргинец остался с глазу на глаз с капелланом и бутылкой, вина.

– Хотя я выпил уже немало, – объявил веселый священник, – это не помешает мне выпить еще больше. – И он принялся предлагать тост за тостом и пить бокал за бокалом, к большому удовольствию Гарри, которому капеллан всегда нравился.

К тому времени, когда Сэмпсон «выпил еще больше», сам Гарри также успел стать чрезвычайно добрым, великодушным и гостеприимным. Гостиница? С какой стати мистеру Сэмпсону тратить лишнее и жить в гостинице, когда в квартире Гарри есть свободная комната? И сундук капеллана был тотчас отправлен туда, а Гамбо было приказано устроить мистера Сэмпсона поудобнее – как можно удобнее! Мистер Уорингтон не успокоился, пока Сэмпсон не отправился с ним в конюшню посмотреть его лошадей – теперь у него было несколько лошадей; когда же Сэмпсон, войдя в конюшню, узнал свою кобылку, которую Гарри у него выиграл, и когда привязчивое животное заржало от радости и начало тереться мордой о сюртук своего прежнего хозяина, Гарри произнес два-три энергичных словца и поклялся Юпитером, что Сэмпсон должен получить свою лошадь обратно – он отдаст ее Сэмпсону, отдаст, и все тут. Капеллан принял этот дар схватив Гарри за руку, он призвал на него благословение небес, а затем обнял кобылку за шею и начал проливать слезы, исторгнутые благодарностью и бордоским вином. Рука об руку друзья вошли в гостиную госпожи Бернштейн, принеся в апартаменты ее милости ароматы конюшни. Их пылающие щеки и блеск в глазах не замедлили выдать, какому развлечению они предавались. В те дни щеки многих джентльменов имели обыкновение пылать и по той же причине.

Госпожа Бернштейн приняла капеллана своего племянника довольно ласково. Старой даме время от времени нравились двусмысленные шутки капеллана и его приперченная сплетнями болтовня – как нравилось ей острое блюде или закуска, сочиненные ее поваром, когда она отведывала их в первый или второй раз. Но, по ее собственному признанию, карты были единственным развлечением, которое ей никогда не приедалось.

– Карты не лицемерят, – говаривала она. – Плохая сдача говорит вам правду прямо в глаза, и в мире нет ничего более лестного, чем козырная коронка.

Когда же она, садясь за карты, бывала в особенно хорошем настроения, то со смехом просила капеллана своего племянника прочесть предобеденную молитву. Приехав в Танбридж-Уэлз, честный Сэмпсон вначале не хотел играть. Ставки ее милости слишком высоки для него, признавался он, с комически жалобным видом похлопывая себя по карману, содержимое которого перешло к счастливцу Гарри еще в Каслвуде. Как большинство людей ее возраста (да, по правде говоря, и почти весь ее пол), госпожа Бернштейн была скуповата. И если капеллан в скором времени все же смог занять место за карточным столом, то, полагаю, свой небольшой запас наличности он получил от Гарри Уорингтона, чье сердце было столь же полно великодушия, как его кошелек – гиней.