Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ка-а-ак не было? — акцент стал более заметны. — Но, Таисия!..
Я подошел ближе. Этот тип попытался взять ее за руку, какая скотина! Наконец получилось рассмотреть его лицо — ну да, симпатичный, явно моложе и меня, и Таси, лет двадцати пяти… Девушка вырвала ладонь и шагнула назад. Он сжал кулаки и навис над ней, подобно скале.
— Ты корчила из себя недотрогу всё это время, рассказывала, что после смерти мужа и представить не можешь с собой другого мужчину, водила меня за нос! А на самом деле ты обычная бл…
Я похлопал его по плечу и прибалт удивленно обернулся, прервавшись на полслове. Тася тоже не ожидала меня увидеть и замерла с широко открытыми глазами, зачем-то прижав ладони к губам, как будто сдерживая крик. Звук удара получился гулкий, и Берзиньша повело, он по инерции сделал несколько шагов, чтобы удержаться на ногах.
— Понимаешь, — сказал я. — Совершенно не планировал тебя бить. Но допустить, чтобы ты назвал мою невесту нехорошим словом… Слушай, я могу тебе разрешить ударить меня в ответ, если ты перед ней извинишься и пообещаешь больше никогда не лезть в нашу жизнь, м?
— Эй дирст!!! — он кинулся на меня головой вперед, явно пытаясь пройти в ноги.
Бить коленом в лицо — это слишком жестоко, он в общем-то не сделал пока ничего плохого, а намерения всегда остаются только намерениями — и потому я просто отступил в сторону.
— Что вы, что… — Тася была явно растеряна. И это та самая валькирия, которая отфигачила головой о капот некую женщину-вамп?
— Молчи, курва, всё из-за тебя! — ругнулся Кристап, засучил рукава и стал в боксерскую стойку, шевеля кулаками. — А, это ты ее трахарь? Я сейчас тебя отделаю!
И по-русски говорил отлично, никаких вот этих вот «пач-чему лифт так медленн-но едет?» Боксер, значит? Я сделал вид, что тоже боксер, напружинил ноги, встал в левостороннюю стойку, размял шею, улыбнулся и сказал, глядя прибалту в самые глаза и делая разминочные выпады кулаками:
— Дуэль из-за прекрасной дамы? Как это старомодно, как замечательно! — и врезал ему носком ботинка по голени.
— Ыть! — он от неожиданности согнулся и схватил себя за травмированное место, а я добавил — сбоку, под коленки и сбил его с ног, и уселся сверху.
Охота была мне с ним кулаками размениваться! У меня вон морда всё еще болит, да и вообще, прибалт этот — парень спортивный, еще побьет меня — стыда не оберешься!
— Дорогой товарищ Берзиньш! Надеюсь, вы понимаете, что за драку с местными жителями вас в парткоме по головке не погладят и в следующий раз вы отправитесь не в Минск квалификацию повышать, а на Ямал — перенимать опыт коренных народов по лыжным гонкам на пересеченной местности… Посему рекомендую — вести себя вполне прилично и никаких задних или там передних планов в адрес Таисии Морозовой не строить. Она девушка хоть и незамужняя — но это ненадолго, уж поверь. Понятно?
— Понятно… — буркнул товарищ Берзиньш.
Я подал ему руку, и он с неохотой принял помощь. На щеке у него расплывалась огромная плюха.
— Есть такое средство — бодяга, — сказал я. — Очень помогает при синяках и гематомах. Только более двадцати минут не держи — зуд начнется. Там эти, как их…
— Спикулы, — подсказала Тася.
— Вот, — кивнул я, — Спикулы.
— Какие еще… Йохайды ара ара, вы оба чокнутые… Бодяга, спикулы… Эй дирст! — и поковылял прочь.
А Таисия вдруг в два шага приблизилась ко мне, обвила шею руками и поцеловала, встав на носочки. И ножку левую в коленке согнула, как девчонка-старшеклассница.
Я просто-напросто подхватил ее на руки, хоть ребра и скрипнули возмущенно, и потащил наверх — тут был черный ход, недалеко, через него сновали техработники, и можно было проникнуть в гостиницу, минуя портье и игнорируя правила безопасности.
Мы целовались на лестнице как сумасшедшие, и я спросил:
— Это что, тебя заводит, когда мужчины из-за тебя дерутся?
— Гера! Не говори глупостей… Вообще ничего не говори!
Пока мы бежали ко мне в номер по коридору, периодически останавливаясь, чтобы прильнуть друг к другу, нас заметил только один человек — старый дедушка с профессорской бородкой в холле. Он сидел на кресле и читал газету, и, улучив момент, одобрительно сверкнул стеклами своих круглых очков и показал мне большой палец, пока Тася не видела.
Я едва успел щелкнуть замком — а потом стало не до обдуманных действий: наверное, те самые «несколько дней» закончились, и нам ничего больше не мешало насладиться друг другом… Разве что — одежда.
* * *
Тася вышла из душа — одно полотенце было закручено на волосах на манер тюрбана, второе выполняло роль ультракороткого платья — и легла рядом. Мои пальцы тут же принялись исследовать бархатную кожу ее бедер, изящную линию шеи, точеные плечики…
— Гера-а-а… Знаешь, как я по тебе скучала?
— М-м-м-да? А почему писем не писала?
— Я думала — ты обиделся. Думала, решил, что я тебя тоже водила за нос… Слова — это ведь просто слова, а глядя правде в глаза — я сбежала от тебя, вот и всё. Но вообще-то ты и сам мог бы написать хоть строчку!
— В каком смысле? Я писал! Четыре письма!
— Та-а-ак! — Тася вздохнула, и ее грудь под полотенцем опасно приподнялась, — Опять отец родной… Почему с ними так тяжело, м?
— Ну, просто представь, что твои дочки поехали куда-то на отдых и привезли оттуда идею, что теперь свяжут свою судьбу с придурковатыми провинциалами? Которых ты в глаза не видела?
— Так ты что, с моими родителями хочешь познакомиться? — она сняла полотенце с волос и взмахнула мокрыми прядями, оч-ч-чень… — М?
— А? Да! Почему нет? Вот он я, весь как на ладони, мне скрывать нечего! Вот возьму — и прилечу в ваши Заполярья, шороху наводить!
— Как на ладони он! Гера! Хоть бы прикрылся!
— Ой, можно подумать!
— Что — подумать? Гера! Что… Гера! Ты опять? Гера, я второй раз в душ не хочу идти!
— Значит, примем ванну… Чтобы не ходить в третий!
— Гера-а-а…
* * *
Уже спустя часа полтора мы и вправду лежали в ванной — поместились, хоть и не без труда, и я спросил:
— А что значит вот это «тоже»?
— М-м-м-м, по поводу? — Тася выгнулась, чтобы заглянуть мне в глаза, и я подумал, что, ванна тоже
