Мертвяк (СИ) - Довыдовский Кирилл Сергеевич

На стук ни в одной из трех квартир: Игоря, дяди Кирилла, Кати, никто не ответил. Ладно… Я поднялся до пятого этажа.

— Паха! — вырвалось у меня. Я понимал, что может означать неподвижно стоящая в темном подъезде фигура, но не сдержался.

Он повернулся на голос. Потом снова замер. В груди у него зияла чудовищная рана. Лицо оплыло, посинело, глаза залило кровью.

Сморщившись, я отвел фонарик от его лица. Я соврал бы, сказав, что произошедшее поразило меня. Грустно? Да, но не более. Любая разумная жизнь бесценна, но частью лично моей жизни Паха не был, хоть они и помогли мне с Игорем, когда я в этом нуждался. То есть, я конечно сильно расстроился, но… черт, не знаю как объяснить. В общем, он уже был мертв. Сделать я для него ничего не мог.

Задумался я о другом. Стоило ли мне, в качестве, так сказать, жеста прощания, упокоить его? Уистлер, оказавшись укушенным, просил Блэйда оставить пистолет, чтобы убить себя до того, как обратится. В «От заката до рассвета» малолетний кореец поклялся богом, что убьет своего отца, когда тот обратится. И даже сумел сделать это. Почти в любой книге или фильме о зомби между героями случается диалог, в котором один просит другого прикончить его, если тот обратится. Иногда они обещают сделать это друг для друга.

Только в этот момент я понял, что здесь было о чем подумать… Взять, к примеру, вампиров. С ними, наверное, все ясно. Они, так или иначе, сохраняли разум, так что стать вампиром определенно лучше, чем умереть. Если бы мне совсем не понравилось им быть, я бы убил себя после. Так что тут особо не о чем рассуждать.

С зомби, получалось, сложнее. В первую очередь, красочный пример в виде меня. Непонятно, успел ли я умереть и потом ожил, или я вовсе не умирал. Но при этом во мне сочетались признаки зомби и человеческий разум. А значит, и про других зомби нельзя было ничего сказать определенно. Вдруг их еще можно излечить? Рик Граймс всадил бы мне пулю в лоб за одно предположение, но он не истина в последней инстанции. Зомби умирает тогда, когда оказывается поврежден мозг. Но и человек умирает от этого же. Не от остановки сердца. Когда сердце останавливается, кровь перестает разносить кислород по организму, из-за чего мозг и умирает. Задыхается. Достаточно нескольких минут без кислорода, чтобы в мозге произошли необратимые изменения.

И ведь зомби начинает шевелиться почти сразу после смерти человека. Спустя минуту-полторы максимум. Что это означает? То, что вирусу нужен живой мозг? Или то, что смерть не наступает? Если бы архивно-идеальная память осталась неповрежденной, значит, и человека можно было бы вернуть к жизни полностью. Без амнезии, без потери даже части личности!

Стоп…

Что, если все эти мертвецы постоянно находятся в том «отключенном» состоянии, в которое я попадаю изредка?

Я вдруг понял, что у меня появилась еще одна тема для исследований, и бессмертие, пожалуй, очень мне пригодится, чтобы довести эти исследования до конца. Тут же я принял несколько важных решений:

1. Я не стану упокоевать Паху.

2. Я вообще не стану больше убивать зомби, если смогу без этого обойтись.

3. Если ради спасения одного полноценно живого человека мне придется упокоить сотню зомби, конечно, я это сделаю. А вот если речь будет о тысяче мертвецов или десяти тысячах, то придется думать. Понятно, идеально равновесных ситуаций не бывает, но все равно.

4. Если мне еще придется ставить какие-нибудь эксперименты на мертвецах, я буду выбирать для этого наименее жизнеспособных: с вырванными по позвоночник кадыками, откушенными по пупок ногами или теми, кто с моральной точки зрения при жизни был не огонь: убийцы, насильники, депутаты Государственной Думы…

Я вспомнил, как я «тренировался» на мертвеце в «Доме Охотника», и мне стало стыдно. Я ведь тогда даже не подумал, что это бывший человек. Что, возможно, есть какой-то шанс вернуть его к жизни. Да, у него были серьезные травмы, но мозга, судя по всему, они не касались.

Блин… Нет, нужно будет очень тщательно выбирать тех, на ком ставить эксперименты. Очень тщательно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поднимаясь на крышу, я даже немного надеялся, что найду там дядю Кирилла или Игоря, но нет — не нашел. Ушло несколько минут, чтобы сообразить, куда привязывать веревку. После, собравшись с духом, начал спуск. Во второй раз это оказалась уже не так страшно. Даже если сорвусь — главное, на голову не упасть, а остальное, по идее, должно регенерировать. Хотя специально проверять, вырастет ли у меня в случае чего новая рука, я, конечно, не собирался. Во-первых, это все пока было не точно, во-вторых, боль-то никуда не исчезла. Осязание ведь не пропало. Или отсутствие боли выглядело бы по-другому? К примеру, я мог бы не осязать ничего сильнее определенного предела или отключать осязание по желанию. Было бы удобно…

— Катя!

Балкон оказался застеклен и закрыт. Я звал в форточку… точнее, в щель между откинутым пластиковым окном и рамой. За стеклом висели плотные шторы, закрывая обзор, но зато, немного попыхтев, через «форточку» я дотянулся до ручки второй рамы. Я потихоньку на нее надавил… и услышал щелчок.

Звук открываемого окна.

Только не рядом с собой, а несколькими метрами ниже. Посмотрев туда, я увидел голову какого-то мужика. Он выглядывал из застекленного балкона третьего этажа.

— Здравствуйте! — произнес я вниз негромко, но и не слишком тихо. — Не беспокойтесь, я не…

«Не беспокойтесь, я не зомби», — хотел сказать я. Только договорить не успел, потому что голова мужчины исчезла так же внезапно, как появилась, а вместо нее из окна выглянуло… ружье. Обычно в таких моментах следует немая пауза, но в моем случае…

Выстрел!

Всполох огня осветил ночь, картечь выбила камни из бетонной стены сбоку от меня. Я повис на страховочной петле, съехав на метр вниз. Страх новых выстрелов оказался отличным допингом — спустя всего секунду я уже лежал на полу комнаты и изо всех сил пытался схватить ртом воздух. Окно я, кажется, сломал, но это маня мало волновало.

Чувство боли было тут как тут! Рука будто горела. Сжимая зубы, я поднял трясущуюся ладонь к глазам и увидел… луну. Отверстие было достаточно большим, чтобы увидеть ее полностью — два сантиметра в диаметре. Я схватился… не за саму рану, за запястье, с силой его сжимая, стараясь перетерпеть первый приступ боли…Твою же… Могла она, от того, что я стал зомби, не уменьшиться, а наоборот усилиться? Я стиснул запястье насколько смог, а потом… спустя, черт знает сколько, времени сумел отпустить. Заболело еще сильнее. Да… так всегда бывает… Когда тянешь шпагат, когда стоишь в чжан чжуан, заходишь в ледяную воду. Тебе больно. Ты напрягаешься, и боль ослабевает. Стоит расслабиться — она тут же усиливается. Но если выждать. Суметь выждать несколько секунд. Сосредоточиться на боли, суметь принять ее, а не убегать. Тогда… в какой — то момент… она перестает… быть… твоим… врагом… и становится частью… тебя.

Я задышал. Неужели получилось? Раньше это срабатывало, когда речь шла именно о расслаблении, когда я тренировался. Боль действительно ослабла или это зомби-сущность, наконец, подействовала? Пошарившись по комнате — кажется, по гостиной — я снял салфетку со стола, чтобы замотать руку. Крови… кровь совсем не шла. Чуть-чуть ее вытекло, но сама рана не была ее залито. Отверстие оставалось темно — красным, почти черным — цвета сырого мяса. То есть, какое-то количество крови в моем теле оставалось, вот только по венам она передвигалась не сказать, чтобы резво. Стоп, у меня сердце-то вообще бьется?! Быстро замотав рану, я приложил здоровую руку к груди. Прошла одна секунда, вторая…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пульса не было. Может… болезнь кенийских бегунов? 22 удара сердца в минуту?

Третья секунда… четвертая…

Ничего. Оно просто не билось. Не сказать, что я от этого прям в панику впал, но ощущение было не самое приятное. Еще одно доказательство, что я не совсем жив. Хотя с другой стороны… какой простор для экспериментов! В идеале их стоило бы ставить не на себе, а на другом «неправильном зомби». Разумеется, при жизни бывшим осужденным на смерть преступником или, на худой конец, сценаристом телепередачи «Пусть Говорят». Но можно и с чего-то безобидного начать, не связанным с членовредительством.