Воин Арете - Джин Вулф

Вот и все, что я хотел записать. Теперь надо постараться заснуть – Эгесистрат обещал разбудить меня на заре. Да, Ио сообщила мне, что забрала плащ убитого жреца и хочет сделать себе из него хитон.

– Жреца сперва кастрировали, – сказала она, – точно годовалого бычка! – И жестом показала, как это делается.

Глава 16

КОНИ ГЕЛИОСА

Белые кони, которых украли мы с Фаретрой, поставлены в конюшню вместе с остальными. Они так хороши, что (подобно самому солнцу) все вокруг затмевают своей красотой. Иппофода считает, что нам нельзя их убивать, что бы ни случилось, и Эгесистрат согласен с нею; да только фракийцы, к сожалению, этого не понимают.

Я спал, и мне снился сон, – наверное, тот самый, что я увидел, написав в дневнике последние слова о том, что мне надо поспать и что Эгесистрат обещал разбудить меня на заре. Но разбудил меня не Эгесистрат (он прорицатель, одна нога у него деревянная), а фракийцы. И даже не они, а амазонка, стоявшая на часах у входа в пещеру. Она так закричала, что я тут же проснулся. Я видел, как она натянула лук и выстрелила, а потом отбежала назад, к священному огню. На ходу она вытащила новую стрелу, обернулась и выпустила ее, не замедляя бега. Я раньше считал, что столь виртуозное владение луком смертным недоступно, однако видел все собственными глазами.

Фракийцы ворвались в пещеру через узкий вход, но я к тому времени был уже на ногах и держал в руке меч, на клинке которого написано "Фальката".

В авангарде, видимо, шли высокородные фракийцы в великолепных шлемах, с расписными щитами и в дорогих кольчугах, пластины и кольца которых нашиты на кожу. За ними толпились пелтасты[34]; некоторые были в шлемах, и каждый имел по паре дротиков.

Думаю, что со стороны фракийцев было бы умнее построиться в фалангу, ощетинившись копьями, но копья они оставили снаружи и в бой вступили разрозненно, вооруженные мечами. Я лично сразу уложил двоих благородных.

После боя я хотел было снять с одного из них его кольчугу; но удары Фалькаты испортили ее, вмяв бронзу в тело. Впрочем, амазонки нашли еще одного убитого – ему стрела попала прямо в глаз, – и Иппофода подарила мне его кольчугу; теперь я ее ношу.

Не знаю, скольких пелтастов я убил. На поле боя осталось много мертвых; убитых чернокожим отличить было легко – он сражался мечом, отнятым у жреца; но раны, нанесенные Фалькатой, было почти невозможно отличить от следов боевого топора Эгесистрата. Некоторые из амазонок тоже вытащили мечи. Иппофода опасается, что у них скоро кончатся стрелы, хотя те, что были выпущены в этом бою, мы собрали. По крайней мере, большую их часть.

У входа в пещеру со мной сразу могли драться не более троих пелтастов; я сразу уложил нескольких человек; луки амазонок пели, как лиры. Когда пелтасты отступили, надеясь пустить в ход дротики, амазонки уложили еще многих, а дротики фракийцев лишь оцарапали камень. Потолок здесь местами нависает так низко, что мне приходится пригибаться. Мы лишь посмеялись над этой их попыткой.

Когда бой затих и амазонки торжественно преподнесли мне доспехи, мы решили, что Эгесистрату следует обратиться к фракийцам с предложением перемирия: у нас было мало дров, чтобы устроить огненное погребение для всех павших. И потом мы пришли к заключению, что, если Эгесистрату удастся переговорить с царем Котисом, он, возможно, завершит переговоры успешно, поскольку Арес явно на нашей стороне – он так хорошо помогал своим дочерям, что ни одна из них в этом бою не получила сколько-нибудь серьезного ранения.

Эгесистрат действительно переговорил с царем, после чего мы принялись подтаскивать тела убитых фракийцев к выходу из пещеры, откуда их должны были забрать. Именно тогда мне и удалось потихоньку уйти еще до зари.

В сотне шагов от священного огня, горевшего у алтаря, мрак был таким густым, как самой темной ночью. Я очень жалел, что не прихватил с собой факел, хоть и понимал, что все равно не сумел бы воспользоваться им, не привлекая внимания фракийцев; да и чернокожий тут же стал бы настаивать на том, что пойдет со мною, хотя рана на щеке причиняла ему значительные страдания. Иппофода тоже, заметив, что я ухожу, захотела бы послать со мною нескольких амазонок – что, как мне кажется (и Эгесистрат со мною согласен), только ослабило бы наш отряд. К тому же, будь нас больше, вряд ли мы добились бы лучшего результата. Если Эобаза и можно было спасти, то скрытно, ведь у нас все равно не хватило бы сил отбить его в открытой атаке.

Пробираясь в темноте, я беспокоился об одном: как бы чего-нибудь не забыть. Эгесистрат, разделяя мои опасения, предложил мне захватить с собой свиток. Я заткнул его за пояс и пообещал Эгесистрату, что, если мне удастся обнаружить другой выход из пещеры, я непременно сделаю остановку и прочту свои записи.

Итак, на мне была кольчуга, подаренная амазонками, на поясе висел мой меч, на голове красовался шлем, снятый с одного из высокородных фракийцев, убитых мною, а еще я прихватил пару дротиков и пелт. Мне казалось, что лучше постараться сойти за одного из знатных фракийцев. Особенно я был рад, что взял шлем и дротики: шлем предохранял мою голову от ударов о низкие своды пещеры, а наконечниками дротиков я ощупывал перед собой путь во тьме. Щит, правда, пришлось бросить, потому что мне дважды пришлось взбираться по уступам, дабы не потерять ощущение легкого сквозняка, которым я руководствовался. Я считал шаги и успел насчитать две тысячи двести семнадцать, когда услыхал рык одного льва и глухое ворчанье другого.

Встреча с такими зверями в полной темноте означала верную смерть – и все же у меня не возникло желания повернуть назад. Хотя я, оставив позади более широкий коридор, свернул в более узкий, все равно впереди слышалось рычание львов. Интересно, думал я, что могло их привлечь столь глубоко под землею? Известно, что днем львы часто спят в пещерах, но я никогда бы не подумал, что они способны по собственной воле забраться так далеко.

Насчитав более двух тысяч шагов, я заметил наконец проблески света и почувствовал себя полным дураком, ведь "разгадка" была очевидна: львы и не думали забираться в глубь пещеры, они просто устроили себе логово у входа в нее, который, собственно, я и искал и откуда тянуло ветерком. И хотя мне вовсе не улыбалось встречаться со львами даже при дневном свете, я решил, что парой камней и громким криком сумею прогнать их. Немногие дикие звери станут нападать на вооруженного человека, если у них есть возможность уйти.

Как только я выбрался на освещенное пространство, где отчетливо были видны камни и жидкая грязь, то сразу вспомнил данное Эгесистрату обещание перечитать свой дневник. Однако, вынув свиток из-за пояса и развязав шнурки, я понял, что не различаю слов; пришлось пройти еще немного вперед, прежде чем я смог сесть на камень и прочитать все, что записал вчера. С этого камня выход из пещеры мне еще не был виден.