Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей - Ким Ньюман

Не позволю какому-то польскому недотёпе с кроличьими глазами испортить момент. Вдвоём с Мэтти мы пережили нечто более сокровенное, нежели обычные недоразумения, случающиеся между мужчиной и женщиной. Я не хотел упускать это чувство. Нож ранил не только девичью шею, но и её душу. Непокорная тоже оскалила зубы, в её глазах читалась решимость.

Взгляд Накжинского, брошенный на меня, словно вопрошал: «А ты ещё кто такой?» Но нож он убрал.

Дэн’л и Тринг помогли Стоку подняться. Мод всем своим видом дала понять, что с удовольствием кинулась бы в его объятия, но уж слишком он перепачкался.

— Привет, Мэтти, — поздоровался Саул. — Жалко твою бедную матушку… и братьев… и Гранвера Болла… и…

Мне подумалось, что Сток сейчас воспользуется кнутом Альбиноса. Но он оттолкнул Дэн’ла и Тринга и, увязая в грязи, бросился к Мэтти. Захлёбываясь злыми слезами, хозяин Трэнтриджа подло ударил девушку кулаком в живот. Она согнулась пополам и упала на землю. Сток пнул её в бок, плюнул, пнул ещё раз и ещё. Он рычал и скулил по-звериному. Сапог отскочил от её груди, как от туго натянутой кожи барабана.

Я вдруг почувствовал, как спусковой крючок прищемил мне палец. Да, мушкет действительно древний, но его бережно хранили все эти годы или же совсем недавно чинили.

Мэтти свернулась калачиком, закрывая лицо и прижимая колени к груди. Сток пинал её в спину. Над его головой всё ещё держал зонт новоявленный дворецкий. Хотя самопровозглашённого тирана и злодея вряд ли сейчас мог побеспокоить дождь.

Ради эксперимента я поднял мушкет и нажал на спуск.

Громовой выстрел привлёк всеобщее внимание. Рад бы написать, что в тот же миг на землю упала пролетавшая мимо птица, но, увы, пуля никого не убила. «Коричневая Лиза» в своё время уложила немало недругов Англии, но в те времена солдаты подпускали лягушатников близко-близко и стреляли, только почувствовав чесночный дух. Для меткой же стрельбы на большое расстояние использовали лук.

Вслед за выстрелом прогремело эхо.

Сток замер с задранной ногой, а Мэтти Болл вскочила и со всех ног кинулась прочь. Быстро же она бегает для человека, которого только что сильно избили. Девчонка молнией пронеслась по ухоженным лужайкам к дремучему лесу. К Заповеднику. На мгновение она помедлила — крохотная фигурка на фоне огромных деревьев — и погрозила нам кулаком. А потом скрылась в чаще.

Никто не выказал желания погнаться за ней.

— Моран, — завопил Сток, — вы что такое творите, чёрт подери?

— Назначьте награду за её шкурку, и я пристрелю нахалку прямо отсюда, — прихвастнул я, вскинув мушкет (разумеется, «Коричневую Лизу» сначала следовало зарядить, но Сток вряд ли сейчас отличит допотопный мушкет от современного ружья). — Однако, если я правильно понял, моя задача — выследить собаку. Для прочей дичи нынче не сезон. Кто-то, кажется, упоминал горячий пунш. Нам всем следует проявить чуть больше здравого смысла и укрыться наконец в доме от проклятого дождя.

Никто не возражал.

Я подошёл к стоявшей в дверях Мод Дерби, которая пожала мою руку и подмигнула.

— Полковник Себастьян Моран, мэм, — представился я, поднося её пальцы к губам.

— Добро пожаловать в Трэнтридж, любезный полковник. — От улыбки на шее у неё образовалась ямочка, а ямочки мне всегда нравились. — Вы только что спасли нас всех от убийцы.

Конечно, уложив одним выстрелом Стока, Мэтти Болл вполне могла вытащить из-под шали штык, приладить его к мушкету и перерезать всех обитателей поместья. Только что-то я сильно сомневаюсь.

— Похоже на то, — подтвердил я с озадаченным видом, словно её благодарность застала меня врасплох. — Это мой долг, мэм.

— Модести. Но вы можете звать меня просто Мод.

Как и с Мэтти, вдвоём с Мод я пережил нечто. И за тот долгий миг мы всё решили, к вящему удовольствию обеих сторон. Снова повезло.

Измазанный в грязи Сток проковылял мимо, даже не заметив, что именно произошло между мной и его так называемой любовницей.

Следом за ним мы вошли в Трэнтридж-Холл.

IX

Под ружейным прицелом Джаспер Сток наглядно продемонстрировал выдающиеся качества своей метафорической кишки: тоньше просто не бывает. Это видели все — слуги, его головорезы и семейство Дерби. Не остались в неведении даже простодушный Дэн’л и полоумный Саул. Тиран и злодей, как говорят китайцы, прилюдно потерял лицо. И посему решил заставить нас всех подольше томиться в ожидании ужина. Несомненно, очередной театральный эффект. Видимо, так предписывала немецкая экономика.

В огромном мрачном зале горел очаг, и от ближайших предметов отсыревшей мебели поднимался пар. По комнате разносился неприятный запах: от жара начал плавиться обойный клей. Висевшие над каминной полкой картины, судя по виду, годами подвергались воздействию тепла, излучаемого горящими поленьями. Это самое тепло, однако, совершенно не достигало стола: мы словно переместились в ледяные дебри Сибири.

Я стойко сопротивлялся холоду в своём парадном мундире, увешанном медалями за отважное человекоубийство на службе её величества. Мод Дерби сняла наконец плащ и облачилась в более располагающий наряд. Ради подобных декольте можно даже предпочесть провинцию столице: в Лондоне такое редко увидишь. У красавицы были длинные белокурые волосы. Я поддался на уговоры и рассказал ей пару историй из военного прошлого. Мод села справа и, чтобы освежить мою память, то и дело подливала в бокал вина из недавно обнаруженных запасов Саймона Стока. Слева что-то щебетал Саул и угощался орехами и ягодами со стоящего рядом блюда. Хозяин Трэнтриджа не спешил спускаться к гостям, поэтому в ожидании всё откладывающегося ужина перед нами выставили эту нехитрую снедь.

За столом также восседали Брэхэм и Накжинский. Дэн’л, по всей видимости, обедал и ужинал в обществе детей или же товарищей кау-боев. Удивительно, но пригласили ещё и Трингхэма — того самого невольного виновника Стоковых «собачьих» злоключений (если только священник сам не был замешан в заговоре). Дубоголовый старикашка, должно быть, удивился приглашению (в прошлый-то раз пастора не пустили даже на порог), но тем не менее принял его и теперь без умолку болтал о почивших д’Эрбервиллях, будто кому-то было до них дело. Сток, наверное, решил вытянуть из него некие полезные сведения. По мне, так несносный зануда скорее вытянет из всех нас жилы. Альбинос вроде не побрезговал печенью канадского констебля, а как насчёт пасторского язычка? Сгодится на закуску?

Дабы отвлечься от Трингхэма, я переключился на красавицу Мод. По всей видимости, вполне можно ожидать от неё разнообразных приятных одолжений весьма личного свойства.

Однако Мориарти велел подробно записывать все наблюдения. Дифирамбы соблазнительной груди Модести Дерби, боюсь, мало заинтересуют моего хладнокровного работодателя. А вот бормотание чокнутого специалиста по д’Эрбервиллям вполне могут.

Трингхэм уже давно пытался наложить лапы на семейный архив (почтенных д’Эрбервиллей, разумеется, а не выскочек Стоков). Приглашение на ужин подарило ему надежду и с новой силой разожгло рвение. В таком почтенном возрасте любой уважающий себя эскимос давно бы уже отправился в вечность на одинокой льдине, а этот вот экземпляр излучал энтузиазм и не затыкался ни на минуту. Близость заветной цели до чрезвычайности возбудила пастора, и он без устали выкладывал разнообразные подробности о собранных в столовой предметах.

Неожиданно его внимание обратилось к висевшим над камином картинам.

В середине красовался портрет Саймона Стока-д’Эрбервилля, в полный рост, обрамлённый резными позолочёнными завитушками и дубовыми листьями.

Новоиспечённый хозяин поместья, видимо, руководствовался простой философией: «бог с ней, с картиной, зато какая рама». Рука Саймона покоилась на стопке гроссбухов. Физиономия ничем не примечательная — увидев, тут же забудешь. Зато художник тщательно прорисовал длиннопалую кисть: такой руке самое место в чужом кармане. Справа от Саймона в столь же пышной, перекосившейся от жара раме висела закутанная в вуаль вдова. Моложавая старуха позировала на фоне беседки и походила на рождественскую ёлку — на её руках и голове восседали цыплята, малиновки и воробьи. Та самая дама, что столько лет провалялась в постели, а потом сыграла в ящик и оставила всё добро племянничку-эмигранту. Слепая богачка не видела, какой ужасный с неё написали портрет, а просветить её, похоже, никто не рискнул.

Трингхэм обратил наше внимание на третье полотно: не убиенный Александр, любимый отпрыск нуворишей Стоков, как можно было бы предположить, но некий рыжебородый верзила в доспехах. Позади него раскинулась лесная чаща, а у ног, обутых в окованные железом сапоги, свернулся красный мастиф. Старая картина почернела, её края чуть загибались.